Безусловно, важны сведения о «хозяйках зверей» или матерях-прародительницах сибирских народов. И тем не менее для решения центральной проблемы — интерпретации сути этого образа — следует прежде всего направить свои поиски на юг Азии, в Индию, страну классических по яркости образов великих прародительниц, к этому призывают все те необычные и чрезвычайно характерные черты самой скульптуры.

Среди многочисленных матерей индуистского пантеона, учитывая необычность облика совоголового существа из Малой Сыи, особое внимание привлекает Великая Кали («Черная»), Это один из самых древних, архаических образов. Главное, что поражает в ее облике — это двуполость Кали. Она гармонично совмещала в себе два определяющих начала, женское и мужское, обуславливающих при соединении их появление Вселенной, всего сущего в ней и, в частности, на Земле. Эта противоречивость характерна и для других особенностей Кали.

С одной стороны, это была богиня, отличающаяся необыкновенной, ослепительной, восхищающей всех красотой, перед которой невозможно было устоять ни богам, ни демонам. С другой — нет в индуистском пантеоне женского божества более безобразного, отвратительного и устрашающего по виду. В ужасающей своей ипостаси Кали изображалась с кровожадно и широко раскрытой пастью, оскаленной страшными клыками. Огненное дыхание, вырывающееся из пасти, порождало множество грозных воителей, помощников богини в битвах с особо грозными демонами, одолеть которых не могли другие боги, даже самые могущественные. Изо рта у Кали свешивался язык, а выпученные глаза довершали этот страшный образ, внушающий трепет и отвращение.

Какие чувства отражало ее лицо, невозможно выразить определенными словами, поскольку состояния Кали были непостоянными и взаимоисключающими. В одно и то же мгновение оно излучало испепеляющий гнев и радость, холодное равнодушие и откровенное изумление, издевательскую насмешку и сердечное сочувствие. Кали — черная, но одновременно она белая, невыносимо для глаз ослепительно яркая и сверкающая, к тому же переливчатая, как радуга. Тело ее могло быть покрыто или однотонной красной одеждой или пестрой тигровой шкурой. Шею Кали украшали или гирлянды неувядающих нежных лотосов, или связка мертвых черепов. Формы богини круглы, кожа шелковистая и нежная, как лепесток лотоса, но одновременно тело ее изображалось высохшим, с выступающими костями ключиц и ребер. Кали нежна, изящна и легка, но в то же время огромна, при движении ее колебалась земля и «подземные миры», а из горла вырывался страшный и грозный рев, который потрясал землю, все миры, проникая во все сферы. Как невнятный гул, боевой клич Кали достигал даже самых отдаленных уголков Вселенной.

Необычность облика Кали подчеркивалась, кроме того, блестящей диадемой на голове, множеством рук. распростертые длани которых закрывали все небо. Правда, большей частью рук было восемнадцать, восемь или даже только две, но тогда каждая из них устрашающе извивалась, как змея, и это был символ плодородия, смерти и ужаса. Части тела великой богини-матери воплощали всех других богов и весь окружающий мир, который был обязан ей своим существованием, ибо она порождала его. Кали — всеобщая прародительница. Люди, животные и растения — ее дети, так же как боги и даже демоны.

Вполне очевидно, что для единого облика богини характерно совмещение устрашающих черт с приятными и милостивыми и что это — обычная особенность древнейших мифологических персонажей.

Так выглядит эта богиня, одна из самых архаических великих богинь-матерей юга Азии, при осмыслении мифологических текстов и самых архаических по характеру народных религиозных представлений. А что если попытаться все эти знания осторожно экстраполировать на палеолитическую эпоху, чтобы понять глубинные истоки, а также смысл этого исключительного по значимости образа из Малой Сыи? Ведь изображение рожающего существа вызывает исключительный интерес, прежде всего, именно потому, что характерные черты скульптуры, пожалуй, впервые открыли возможность для спокойной оправданности такого рода сопоставлений и экстраполяций.

Беременность совоголового существа, несомненно, отражает круг важнейших по значению представлений, связанных с культурами плодородия и прочими тесно смыкающимися с ними идеями. К ряду их в первую очередь относятся мысли о женском начале как об основополагающем в мире, как о подлинном начале начал: воплощении творческих и производительных сил природы, плодородия в целом, материнства, жизни, жизненной силы и рождения живого. В то же время совоголовое существо могло восприниматься как покровительница природы, обеспечивающая плодородие всего сущего на Земле, как всеобщая прародительница людей и животных, которые совмещались с нею (орел и черепаха, например), «хозяйка» жизни, покровительница брака и семьи, детей и беременных женщин. Такая мать-прародительница могла способствовать продолжению рода, она даровала потомство, облегчала роды, исцеляла болезни, покровительствовала обитателям каждого жилища и всего поселения в целом.

Мать-прародительница из Малой Сыи, очевидно, представляла собой воплощение всего окружающего мир, поскольку она, судя по ее синкретичности, и была этот мир, который порождался ею же самой. В связи как раз с этим и невозможно не вспомнить великих матерей мифологической Индии, которые считались прародительницами, покровительницами и владычицами Вселенной, «хозяйками» Мировой горы и Жизни, рожденными в пламени первозданными существами, возникшими из ничего.

Своеобразие совоголовой прародительницы при сравнении ее с европейскими скульптурами, гравированными и барельефными изображениями женщины, свидетельствует о глубочайшей, по существу исходной архаичности и древности облика ее. Зооантропоморфная скульптура Малой Сыи — единственная в своем роде — идея образа прародительницы и плодородия, рождения и жизни нашла в ней воплощение в формах, неожиданно и поразительно сложных для мышления человека начальных стадий верхнего палеолита. И особого внимания заслуживает ряд обстоятельств, раскрывающих комплексность, глубину и неоднозначность смысловой нагрузки образа совоголового существа: его можно рассматривать, прежде всего, как некое единое целое, в котором, однако, одновременно совмещены два начала — мужское и женское. Но идея неразрывности соединения двух начал, мужского и женского, отражена в скульптуре и в виде двух слившихся воедино животных — орла и черепахи, которые вместе, при взгляде на них сбоку, а не анфас, как раз и образуют беременную совоголовую скульптуру.

И если поначалу мы сравнивали ее с мифической Кали, то теперь, идя дальше по пути сравнения, можно сказать, что, по сути дела, совмещение орла и черепахи воспринимается как палеолитический вариант или, лучше сказать, далекий прообраз скульптуры типа Ардханаришвары, одну половину которой, как известно, составляет Шива, воплощающий мужское начало, а вторую — Парвати, его шакти, женское начало.

Двуполость совоголового рожающего существа Малой Сыи, кажется, исключает возможность существования в представлениях верхнепалеолитического человека отца- прародителя. Однако такой вывод, который напрашивался сам собой, как стало ясно теперь, явно неправомерен: среди скульптур, открытых при раскопках жилища № 3, есть изображение фантастического по облику бородатого существа! Это обстоятельство, как только оно стало известно, сразу же чрезвычайно усложнило общую мифологическую концепцию мировосприятия верхнепалеолитического человека Сибири, в частности его взгляды на обстоятельства появления предков людей. Но об этом — отдельный разговор. Разговор в будущем.

Автор: В. Ларичев.