Вот один из ярких примеров трансформации буддизма в китайских условиях — переосмысление догматов «классического» буддизма, касающихся трудовой деятельности. Ранний буддизм относился к практической деятельности своих адептов резко отрицательно, рассматривая ее как одно из главных препятствий на пути к вечному спокойствию — нирване, и монашеский устав — Виная — категорически запрещал буддистским монахам заниматься «мирскими» делами.

Первоначально китайские буддисты слепо копировали индийские образцы, и китайская Виная, почти дословно повторяя соответствующие статьи индийской, запрещала буддистским монахам «принимать участие в торговых сделках, обрабатывать поля, строить здания, держать рабов и разводить домашних животных». Виная учила: «Необходимо самым строжайшим образом избегать всех видов сельскохозяйственных работ и огородничества… категорически воспрещается резать траву и рубить деревья…» Нарушение этого запрета считалось нарушением закона ахимсы («непричинение зла насилием», «ненасилие») — ведь при вскапывании земли, пропалывании сорняков, уборке урожая и т. д. в великом множестве гибнут «живые существа». Этот тяжкий грех создает «адскую карму».

В Китае же, напротив, с древних времен господствовала «трудовая этика», которая требовала предельно уважительного отношения к труду и активного участия в практической деятельности. Одна из наиболее влиятельных школ китайского буддизма, получившая в современном западном мире широкую известность под японским названием дзен (кит. «чань»), не только открыто пренебрегла буддистскими запретами, но и совершенно официально зафиксировала вопиющие нарушения правил Винаи в собственном монастырском уставе, который столь же строго обязывал чаньских монахов все свободное от занятий (буддизмом) время посвящать разного рода хозяйственным работам: убирать территорию монастыря, заготовлять топливо и воду, вести текущий ремонт (а в случае необходимости — и более крупные строительные работы), самим обрабатывать землю на монастырских полях, сажать рис, овощи и фруктовые деревья, собирать урожай, готовить пищу и т. д. (А еще некоторые буддийские монахи в Китае были большими любителями сочинять сложновыговариваемые фразы. К слову, немало таких подобных фраз можно смотреть здесь)

В основу нового устава школы чань был положен принцип: «День без работы — день без еды!», выдвинутый чаньским патриархом Бай-чжаном (720— 814 гг.). Когда Бай-чжан достиг весьма преклонного возраста, ученики, оберегая его, стали прятать от него сельскохозяйственные орудия, чтобы он не мог работать, однако он, верный своему принципу, в таком случае наотрез отказывался принимать пищу.

Эти и многие другие уступки господствовавшей в средневековом Китае «трудовой морали» теоретически обосновывались буддистскими учителями. Интересы личного «спасения», говорили они, необходимо подчинять общественным интересам: человек, уничтожающий в процессе трудовой деятельности живые существа, зарабатывает себе «адскую карму» (т. е. в будущем перерождении окажется в аду), но он идет на это ради общины, ради других людей. Его переполняют ужас и отвращение к убийству живых существ, но он продолжает свое дело, движимый чувством жалости и сострадания к другим существам, которые нуждаются в результатах его труда. И если при этом он действительно не преследовал никаких эгоистических интересов, не ставил перед собой сугубо личных целей, то и греха никакого не будет.

Патриарх Бай-чжан на вопрос своего ученика, не ожидает ли их всех в будущем перерождении наказание за рубку дров, резание травы, копание колодцев и возделывание почвы, ответил: «Будет ли человек наказан за все эти поступки — зависит от него самого. Если это человек алчный, погрязший в мыслях о приобретении и утрате, если он постоянно стремится заполучить то и избежать этого, то он непременно будет наказан». Если же он, напротив, не увиливал от неприятных обязанностей, чреватых для него грехопадением, и честно исполнял свой долг, заботясь лишь о том, чтобы принести пользу другим людям, то даже если он трудился весь день, он как бы ничего не дела». Иными словами, — никакой «адской кармы», никакого наказания за действия, столь греховные с точки зрения ортодоксального буддизма.

В своих интерпретациях классического учения китайские буддисты уходили порой далеко даже от его главных догм, допуская, например, убийство человека и даже оправдывая его. Бодхисаттве даже вменялось в обязанность пойти на убийство в том случае, если он видит, что некий человек намеревается совершить его, и взять таким образом на себя грех: лучше согрешить самому, чем позволить совершить грех другому человеку и тем самым обречь его на страдания в аду.

Выдвигалось и такое оправдание убийства: поскольку де, согласно учению Будды, жизнь есть страдание, то лишить человека жизни — значит избавить его от бесчисленных мук в этой юдоли страданий. Таким замысловатым образом насилие, отвергаемое в классическом буддизме, становилось у китайских буддистов актом милосердия.

Отметим, что для людей, достаточно искушенных в буддистской философии, такой ход рассуждений был неприемлем. Дело в том, что буддизм считает человеческую жизнь бесценной, потому что она дает уникальную возможность достичь идеального состояния — нирваны или, по крайней мере, приблизиться к нему. А если человек умер, он может лишиться этой возможности на неопределенное время и даже надолго, пока он будет перерождаться в иные, неблагоприятные для совершенствования облики, скажем в животных или насекомых, которые не могут достичь нирваны.

История китайского буддизма показывает, что его идеологи стремились всегда приблизить свое вероучение к действительности, которая требовала от них активного участия в различных сферах общественной жизни, не оставляя возможности сосредоточиться только на религиозных проблемах. Когда в Поднебесной наступали смутные времена, буддистские монахи оставляли занятия, которые вели их по пути к нирване, и брались за оружие, чтобы защитить свои интересы, а также интересы тех социальных групп, которые они представляли. Более того, в определенные периоды китайской истории такие классовые религиозно-политические объединения, как «Общество «Белого Лотоса»« «Общество восьми триграмм», «Общество больших мечей», «Боксеры» и другие, исторически и идеологически связанные с буддизмом, становились идеологами и организаторами классовой, и национально-освободительной борьбы китайского народа.

Это наложило своеобразный отпечаток на жизнь буддистский монастырей в старом Китае. Несмотря на то что буддизм решительно запрещал своим последователям заниматься военным делом, именно в буддистских монастырях сложилась одна из самых популярных китайских школ «военно-прикладных искусств» — шаолиньская. Это — школа кулачного боя и фехтования (кит. шаолиньсы цюань-фа; яп. свриндэи кэмпо), получившая свое название от знаменитого «боксерского восстания» линьсы. «Военно-прикладные искусства» широко распространились во время знаменитого (боксерского) восстания против маньчжурской династии Цин, охватившего почти весь Китай (1898— 1901 гг.).

И все же, несмотря на оппозиционный в целом характер буддизма а Китае, часто община (как правило, ее высшие иерархи), была тесно связана с правящим классом и активно сотрудничала с ним, всячески проявляя лояльность к существующему строю. Выражая верноподданнические чувства, сангха нередко объявляла китайских императоров «живыми Буддами» (кит. хо-фо) или Бодхисаттвами. Императоры в свою очередь даровали буддистским патриархам звание «учителей государств. Один из буддистских патриархов даже утверждал, что жесткая централизация власти в руках императора — явление закономерное и, стало быть, отвечающее объективным потребностям развития китайского общества, так как все сущее стремится к «единому», с котором примиряются все противоречия и в котором в конечном итоге исчезает все многообразие форм материального мира.

Итак, буддизм приспосабливался к общественным институтам и религиозно-философским традициям средневекового Китая, приобретая ярко выраженный национальный колорит…

В то же время буддизм не только адаптировался к местным условиям, но и весьма активно сам адаптировал окружающую среду. Очевидно, что он оказал сильное влияние на развитие традиционно китайских учений и всей китайской культуры.

Автор: Н. Абаев.