За многие месяцы жизни в Лхасе мы подружились с семьей Далай-ламы. Нас неизменно приглашали на все торжества во дворце, где собиралась вся столичная знать. Мне удалось поближе сойтись с Лобсангом. Он готовился к духовной карьере, и его, брата Далай-ламы, ожидало большое будущее. Он станет передаточным звеном в отношениях между своим божественным братом и правительством: ведь прямое общение между Далай-ламой и сановниками исключено традициями. Но уже и сейчас Лобсанг был обременен многими обязанностями. Он не мог знаться с кем попало: всякому его шагу и слову приписывалось мистическое значение. Министры, когда он входил в зал, вскакивали с ковров и высовывали язык от почтения. Любому мальчишке это вскружило бы голову, но Лобсанг остался скромным.

Мы много говорили о его загадочном для меня брате. Лобсанг был единственным другом Бесценного Правителя, мог заходить к нему в любой час дня и снабжать правдивой информацией о том, что происходит в мире обычных людей. Меня давно удивляло, почему люди, приглашенные во дворец родителей Далай-ламы, чуть завидев из окон, что Бесценный вышел на крышу своего дворца-монастыря, прятались по углам. То же внезапное угасание веселья я видел и во многих других домах. Появление Далай-ламы на крыше Поталы имело какое-то загадочное значение. Разгадка оказалась неожиданной и забавно-трогательной. Юному повелителю привезли сильные телескопы и бинокли, и он мог наблюдать крупным планом все, что творилось в городе, даже в окрестностях. Это было одним из немногих развлечений одинокого владыки.

Потала — со всеми ее золотыми крышами, изумительной архитектурой — внутри была сырым холодным казематом, где всегда по недостатку окон — царил полумрак. Круг общения Богоправителя был резко ограничен, дни он проводил в молитвах и изучении религиозных книг. Свободы, досуга и простых человеческих (мальчишеских!) радостей в его жизни было мало. И вот, памятуя об одиночестве и скуке повелителя, не забывая о чудесных оптических приборах, знатные лхасцы старались не афишировать свое веселое времяпрепровождение…

Дворец Потала

Наступил срок всеобщего перехода на летние одежды. Ежегодно высшее духовенство, сверяясь со знамениями, определяет день, когда можно сбросить зимние меховые вещи и перейти на более легкие наряды. Знамения своевольны: случается, что давно стоит жара, а желанного указа все нет. Или же еще морозы, а знамения приказали перейти на летнюю одежду. Нареканиям нет конца. Та же трагикомедия происходит и с переходом с летней одежды на зимнюю.

День официального наступления лета знаменателен еще и торжественным переездом Далай-ламы и его двора из зимней резиденции — Поталы — в Летний дворец-сад. Горожане и многочисленные паломники высыпают в поле через западные ворота, чтобы видеть и приветствовать Далай-ламу на протяжении всего четырехкилометрового пути между резиденциями.

Зрелище незабываемое. Трубы трубят, медные горны гудят. Слуги тащат на спинах несметные количества утвари, принадлежащей Его Святейшеству и придворным. Сам Далай-лама завернут в желтые одежды. И все предметы, принадлежащие ему, завернуты в желтые ткани. Желтый цвет присвоен только первосвященнику — по традиции, уходящей в века.

Слуги несут сотни птиц в клетках — они будут услаждать слух Бесценного Правителя. Время от времени попугаи выкрикивают здравицы, и толпы верующих восторженным ревом откликаются на выкрики птиц. Для них это не смешно — «устами» попугаев глаголет божество! За навьюченными слугами — с некоторым интервалом — идут монахи. За монахами — музыканты верхом на лошадях, наяривая на всевозможных старинных, каких-то невероятных инструментах. За ними — конные монахи. Вслед за всадниками ведут лучших рысаков из конюшен Далай-ламы. Их попоны, разумеется, желтого цвета, а седла и упряжь — из золота и серебра.

Заключают шествие ламы, высшее духовенство, имеющее право обращаться напрямую к Его Святейшеству. И наконец, появляется сам Далай-лама. И, как обычно, толпа немеет, подданные падают ниц и, распростершись, воздают честь своему повелителю.

Для самого Далай-ламы переезд в летнюю резиденцию — большое облегчение. Как ни славна Потала, жить в ней тягостно. (Дворец-крепость строился триста лет назад, при пятом Далай-ламе. Внезапная смерть владыки грозила прервать строительство, и тогда регент решил скрыть кончину повелителя — лгал народу, что Далай-лама болен, удалился для медитации — и протянул так десять лет, пока Потала не была завершена; такая жемчужина архитектуры стоила подобной лжи!).

Тринадцатый Далай-лама тоже не любил дворец-монастырь, прекрасный лишь снаружи: слишком много внутри гробниц святых, слишком много напоминаний о суетности сущего и о смерти, слишком мало света и радости… Открытый для новых веяний, тринадцатый Далай-лама велел купить в Индии три автомобиля. В предгорьях их разобрали, погрузили на кули и яков, перетащили через горные перевалы, а в Лхасе индийский механик (он же будущий шофер) собрал машины. И всякий раз после осеннего пышного отъезда в зимнюю резиденцию, когда толпы расходились, владыка садился в машину и втихаря возвращался в летний дворец — до наступления настоящих холодов.

Автор: Хайнрик Херрер.

P. S. Духи вещают: Все-таки удивительное место Тибет, если б там еще построить детский спортивный комплекс, различную полезную инфраструктуру, он вполне мог бы достойно конкурировать со многими мировыми туристическими центрами.