Сколько лет искусству? Сравнительно с историей человеческого рода — немного. Археологи называют цифру: около 30—40 тысяч лет, и обязательно добавляют, что искусство — ровесник человека современного типа, к которому относимся и мы. Наши предки — неандертальцы, жившие более сорока тысяч лет назад, в эпоху мустье, — были ближе к животному царству. Но у них, и у их более древних предков, была черта, родственная нам: они умели работать. Об этом говорят массивные каменные орудия. С восхищением археолог вникает в процесс изготовления таких орудий. Грубый камень несет на себе печать удивительной гармонии. Удар слева — удар справа, такой же по силе, под тем же углом; еще раз слева — еще раз справа. Из бесформенной заготовки, словно скульптурный портрет из глыбы гранита под рукой ваятеля, выступает правильная, симметричная форма орудия. Оно плавно и четко — словно сквозь него проведена невидимая ось симметрии — сходится ребрами к вершине этой округлой пирамиды. Получено универсальное для той эпохи орудие. Им можно убить зверя, и разделать его тушу, и выполнить множество других работ.

Возраст подобных орудий исчисляется сотнями тысяч лет, они в пять-десять раз старше первых рисунков и скульптур, первых проблесков искусства. Путь к нему лежал именно через примитивные каменные рубила и остроконечники. Уже в них мы встречаем ритм, симметрию, гармонию — важнейшие и непременные условия любого вида искусства, в любую эпоху.

Сто пятьдесят тысяч лет! Такой срок, вычисленный, разумеется, очень приблизительно, составляет эпоху мустье. К концу мустье ученые насчитывают более 60 типов орудий из камня. Мустьерцы, видимо, уже умеют строить жилище — землянку. И еще одна новая сторона: мустьерцы хоронят умерших.

А искусство? Его пока нет. Точнее, пока не найдено никаких следов фигурных изображений в эту эпоху. На плитках известняка из пещеры Ла Ферраси во Франции выдолблены цепочки из нескольких одинаковых ямок в виде чашечек в определенном порядке.

Там же найдена трубчатая кость с рядом параллельных нарезок. Ученые установили: они нанесены не случайно, а специально. В Ла Ферраси и других гротах есть каменные плиты, на которых неандертальцы размазывали минеральную краску — охру. Куски темно-красной двуокиси марганца в обилии найдены в Ла Ферраси, гротах Ла Кииа, Пеш де л’Азэ.

А загадочные каменные шары, заботливо обточенные рукой мустьерца, находят на территории Франции, Швейцарии, Алжира

По мнению ряда исследователей, это те же «боласы» — шары на длинных ремнях, с какими охотились индейцы Южной Америки. Болас обвивает ноги зверя и не дает ему убежать. По мнению других, шары служили для игры возможно, похожей на крокет. Исследователи довольно единодушны в том, что охра и двуокись марганца употреблялись для раскраски тела, может быть, татуировки, а также для окраски шкур. Краску разводили на животном жире, костном мозгу, она предохраняла от укусов мелких насекомых.

О многом может сказать и самый выбор спектра красящих веществ: красный цвет мог переплетаться в сознании мустьерца с кругом важнейших для него представлений: свежее мясо, кровь, огонь, солнце, свет, день, сама жизнь.

Очевидно, поэтому позже, в позднем палеолите, красная охра обильно встречается в погребениях: ею люди как бы дополняли символически то, чего лишился их умерший собрат. И не случайно кроманьонцы пользовались именно этими красками в пещерных и наскальных росписях. Известно, что древние греки времен Гомера не различали голубого, зеленого цветов. Может быть, эта устойчивость цветового зрения идет от тех времен, когда неандертальцы упорно собирали и несли на стоянки куски охры.

Так или иначе, но мустьерец глубже видит мир, чем люди предшествующих эпох. Он замечает сходство коряги с мордой медведя, валуна — с фигурой мамонта, гибких корней дерева — с телом змеи. Из таких неожиданных и отрывочных ощущений, впечатлений складывается убеждение, что звери могут жить не только в обычной своей оболочке из шкуры и мяса, но и в деревянной, глиняной, каменной.

Остается еще один шаг: образы должны стать в сознании такими яркими, четкими, что их можно и нужно будет воплотить в материале. Этот шаг и совершил кроманьонец.

Выше мустьерских находок — каменных плит, о которых шла речь, в более поздних слоях грота Ла Ферраси обнаружена плитка известняка. На ней уже знакомый нам ряд ямок непонятного назначения, выше прорезаны несколько грубых линий, в которых без труда узнаешь примитивное изображение четвероногого.

Животных чаще всего вырезали на кости и бивне мамонта, роге, камнях, писали красками на стенах пещер. На втором месте — человек, прежде всего женщина-мать. Ее чаще изображают в выпуклых формах скульптуры, барельефа. Наконец, наименее ясная группа: условные знаки на стенах пещер вокруг звериных фигур и на самих этих фигурах; а также похожие на них порой по начертанию узоры на орудиях, оружии, браслетах, пряжках, пуговицах и т. п. — своего рода «техническая эстетика» древних.

Этими основными темами Европа и Азия живут до конца оледенения, до эпохи первых, самых древних фресок Зараут-Сая. На протяжении этих двадцати пяти тысяч лет искусство палеолита идет к совершенным, безупречным по технике и изяществу изображениям. Неуклюжие, грубые контуры зверей смягчаются, получают объем, разноцветную окраску, массу мелких деталей. Люди как бы все более входят во вкус самого процесса творчества, виртуозного владения резцом и цветом. К концу последней — мадленской — эпохи палеолита они обладают уже большей частью технических достижений, которыми пользуются последующие, гораздо более короткие эпохи искусства…

Силуэты лошади, бизона, оленя очерчены уверенно, одной линией. В этом контуре мы видим старого нашего знакомого — ритм, но на очень высокой стадии развития. Он подчинен уже не однообразным механическим движениям, а живому образу, и потому с неуловимой тонкостью подчеркивает именно те изгибы контура, бугор спины, линии морды, по которым мы сразу узнаем зубра или оленя.

Но если к концу палеолита техника изображений становится все более тонкой, изощрённой, то в темах, сюжетах этого искусства не происходит коренных изменении. Меняются стили, манера, меняются детали представлении, но общий их фундамент неколебим. Все археологи единодушны, когда объясняют это единство общностью образа жизни, хозяйства, экономики человека той эпохи.

Продолжение следует.

Автор: Борис Фролов.