«Кто погружен в отделку кленового листа»? Всесильный бог Любви», — утверждал Борис Пастернак. Из-за необычной формы своих листьев напоминающих сердца, клен считается деревом — покровителем любви и любящих.

Обрываются речи влюбленных. Улетает последний скворец. Целый день осыпаются с кленов силуэты багровых сердец. Что ты, осень, наделала с нами! В красном золоте стонет земля. Пламя страсти свистит под ногами. Ворохами листвы шевеля, — писал Николай Заболоцкий.

Осенний багровый цвет кленового листа увеличивает его сходство с человеческим сердцем. «Мне часто думается — Бог свою живую краску кистью из сердца моего извлек и перенес на ваши листья», — написал Борис Пастернак.

И это сходство окружает клен ореолом высшей святости.

«А в Библии красный кленовый лист заложен на Песни Песней», — сказала Анна Ахматова. «Кленовый лист проступает сквозь листы древних любовных песнопений красным очертанием сердца, как будто на миг переплелись воедино Книга духа и книга природы, изданные под одной обложкой», — комментирует литературовед М.Н.Эпштейн.

В Японии алый солнечный цвет был символическим цветом любви — оттого так часто олицетворениями любви и влюбленных выступают в японской поэзии клены, становящиеся алыми осенью, когда небесные любовники Волопас и Ткачиха — звезды Альтаир и Вега, разлученные Рекой Небес — Млечным Путем, соединяются, преодолев ее бурные воды в алом челне — кленовом листе.

На листе кленовом выведу знаки —
Наши имена в сплетенье черт.
Письмена змеятся на красном лаке,
Разлучит их только смерть.
Поплывут они по теченью к югу,
На листе кленовом наши имена.
Будут о любви шептать друг другу.
Будут ждать, куда вынесет волна, — написала неизвестная японская поэтесса — гейша из «веселого квартала».

ЛЮБОВАНИЕ ПЛАМЕНЕЮЩЕЙ ЛИСТВОЙ

«Переменчивой окраской» кленовых листьев восхищался еще Овидий в «Метаморфозах» В латинском языке само слово ацер (клен) значит «ослепительный, яркий». Осенняя краса кленовых листьев пленяет все сердца; в Японии кленовые рощи издревле почитались как камунаби — места, где обитает божество.

«Алой листвы пятно впереди — не иначе какой-то храм», — писал знаменитый поэт и дзенский монах Ёса Бусон: эти деревья сажали в оградах буддийских монастырей и храмов.

А другой поэт, принц Канэми сравнил с их опадающей листвой бумажные листки с текстами буддийских сутр: «По осени Тацута-дева (река близ древней столицы Нара) всесильным богам отсылает свои молитвы с мириадами алых листьев…»

«Краски тысячи кленовых листьев среди осенних гор» считались в Японии одной из высочайших духовных радостей, дарованных человеку богами.

После себя
Что я оставлю на свете?
Цветы — весной,
Летом — кукушки напевы,
Осенью — красные клены… — писал великий поэт и дзенский монах Рёкан в своей знаменитой танке «Завещание».

Одним из самых популярных праздников японского традиционного календаря является момидзи-гарм — «любование пламенеющей листвой осенних кленов». «В старину этот обычай был связан с осенним праздником урожая — пишут японисты С. Б. Маркарьян и Э. Б. Молодякова. — Когда были окончены все полевые работы, крестьяне могли позволить себе немного отдохнуть. Они танцевали, пели песни, плели венки из листьев клена. Затем этот обычай постепенно трансформировался в поездки на природу или в посещение парков, чтобы отдохнуть, любуясь осенними листьями клена. Есть места, славящиеся своими кленовыми рощами, куда съезжаются тысячи любителей момидзи — алых или багряных листьев клена.

Момидзи считались хорошим украшением интерьера дома, и их преподносили в качестве подарка.

После того как отцвели хризантемы, пейзаж украшают только листья клена, и, любуясь ими, люди ждут прихода весны, а с ней и цветения сакуры. Алые листья клена запечатлены в японском фольклоре, литературе, изобразительном искусстве и декоративно-прикладном — на знаменитых японских раздвижных ширмах, лаковых ларцах инро, фигурках нэцке и керамических тарелках. Нарасхват идет осенью кондитерское изделие момидзи из бобовой пасты цвета осенней листвы, вырезанное в форме кленового листа.

ЛИСТОПАД

Кленовые листья — наглядное воплощение буддийской идеи кратковременности, мимолетности человеческого бытия, обреченности, хрупкости и беззащитности всего великого, всего прекрасного в этом мире.

«О скорбный вид! Алые знамена, алые стяги, брошенные, изорванные, плавали в море, как багряные кленовые листья, что устилают воды реки Тацута, сорванные порывами бури», — пишет буддийский монах о финале противостояния феодальных кланов Минамото и Тайра — морском сражении при Данноура (1185 г) в котором погибло множество рядовых воинов и знатных вельмож.

«Навсегда от нас ушла, отцвела, как клена алый лист», «словно средь осенних гор алый клен, сверкала так красотой она!» — оплакивали японские поэты знаменитых придворных красавиц, безвременно покинувших мир.

Как я завидую тебе!
Ты высшей мудрости достигнешь
И упадешь, кленовый лист, — восклицает поэт Кагами Сико: все уходят, но высшая мудрость не для всех достижима.

И в стихотворении Бориса Пастернака «В больнице» (1952) клен за окном Боткинской клиники, что «отвешивал веткой корявой больному последний поклон», обращает мысли поэта, распростертого на казенном больничном одре с тяжелым инфарктом миокарда, от мелочей быта к высшей мудрости, к мыслям о вечном: «О Господи, как совершенны дела Твои, — думал больной .»

«Внезапная милость дерева, сострадание корявой ветки, — комментирует поэт и литературовед Дмитрий Быков, — та высшая эмоциональная точка стихотворения, после которой обращение к Богу не выглядит ни пафосным, ни фальшивым, ни раболепным». Ибо Бог есть Любовь, и милость, и сострадание, и нет ничего прекраснее тех, кто исполнен милосердия и сострадания, и любви.

Автор: Вера Бегичева.