В 1912 году Гурджиев прибывает в Москву и начинает создавать первые группы своих духовных преемников, по образцу восточных эзотерических школ. К такой группе, созданной им в Петербурге, примыкает в 1916 году Петр Демьянович Успенский, журналист и мыслитель теософского толка, опубликовавший к тому времени свою первую книгу «Tertium Organum». (Впоследствии он станет самым выдающимся экспонентом и популяризатором учения и методов Гурджиева и даст миру описание этого учения в его научно-философском варианте.)

Незадолго до октябрьского переворота Гурджиев сначала отбывает к себе на родину, а потом в Ессентуки, куда съезжаются многие из его учеников. Здесь он приступает к своему «шестинедельному эксперименту», как назвал Успенский тот, так сказать, отборочный экзамен на выдержку, которому мастер подверг своих первых аспирантов. «Даже и шести лет было бы мало для всего того, что было связано с этим временем, — так оно было насыщено», — писал впоследствии Успенский.

Летом 1918 года Георгий Иванович блестяще сдает и свой, может быть, самый трудный жизненный экзамен, названный им «путем на Голгофу»: с группой родственников и учеников (не менее 30 человек) осуществляет, что называется, торжественное — под музыку и одобрительные возгласы горожан — бегство с Северного Кавказа — из ада гражданской войны. Это его блестящая операция, достойная тщательного исследования, возможно, более, чем все остальное, доказывает правильность его теории о том, что естественный (не прошедший духовной выучки) человек — есть «машина, управляемая внешними воздействиями». Ведь именно глубокое знание человеческих механизмов и дало ему возможность, сыграв на службистском рвении властей в Пятигорске и Ессентуках и на том роковом пороке «машины», каковым он считал внушаемость человеческой психики, осуществить этот триумфальный побег в Грузию.

Официальным основанием для отбытия «со товарищи» из Ессентуков было поданное в Пятигорский совдеп ходатайство «товарища» Гурджиева о разрешении ему и его помощникам произвести экспедицию в горы с целью отыскания древних захоронений и золотоносных жил. Сочетание приятного с полезным, видимо, основательно подействовало на могучее воображение красных комиссаров (золото — себе, могилы — ученым), и экспедиция была разрешена. В распоряжение «золотоискателей» были предоставлены две вагонетки для транспортировки различных орудий трудовой деятельности и личных вещей участников экспедиции, бочонок со спиртом для промывания золота, а гражданину Гурджиеву выдан пистолет и удостоверение на право его ношения. Любопытно, что аналогичное удостоверение прямо на обратной стороне того же листа бумаги было написано для Гурджиева и в канцелярии управляющего делами белого генерала Деникина, с отрядами которого ученые золотоискатели встретились в Майкопе.

В Тифлисе, куда, в конце концов, после непродолжительной остановки в Сочи прибывает измотанная многодневными полуголодными переходами компания отважных гурджиян, их гуру сразу же приступает к осуществлению своей главной цели — практической реализации учения. Он создает Институт гармонического развития человека, которому, однако, не суждено было долго просуществовать, так как события в Грузии стали развиваться отнюдь не в пользу подобных идеалистических начинаний. После повторения такой же попытки в Константинополе Гурджиев в 1922 году обосновывается во Франции, где в местечке Фонтенебло под Парижем покупает за 700 000 франков особняк, в котором с того же года начались занятия уникального заведения. В работу его Института включаются видные представители английской и американской интеллигенции, среди них издатель «Нью эйдж» Р. Орейдж, ставший впоследствии популяризатором идей Гурджиева в США.

В 1923 году Гурджиев с большой группой учеников прибывает в Нью-Йорк. Здесь они привлекают внимание широкой публики своими выступлениями, в частности, демонстрируют священные танцы Востока и другие хореографические и акробатические номера высокой сложности, вызывая всеобщее восхищение. Сакральным танцам Востока, которые Гурджиев считал самым лаконичным и эффективным языком древних таинств, он, по его словам, обучился у дервишей Средней Азии.

Через неделю по возвращении в Париж в жизни Гурджиева происходит то загадочное событие, которое, как ни странно, окончательно еще не исследовано. По пути из Парижа в Фонтенебло тело его, как он писал впоследствии, «вместе с автомобилем, несущимся со скоростью 90 километров в час, врезалось в могучее дерево». Гурджиев был найден без сознания, лежащим на обочине дороги, причем голова его покоилась на подушке, взятой из машины.

По свидетельству его секретаря Ольги де Гартманн, Гурджиев перед своим отъездом отдал механику распоряжение произвести тщательный осмотр автомобиля. А ее, Ольгу, наделил некоторыми юридическими правами, видимо, на случай своей возможной смерти. Что это было? Автокатастрофа? Попытка самоубийства, попытка подвергнуть себя Божьему суду? Или, может быть, он устроил себе самому так называемый шок, чтобы продвинуть остановившуюся октаву дальше, то есть открыть некие высшие центры, что вполне согласуется с теорией октавы?

По выздоровлении Гурджиев принимается за работу над своей грандиозной книгой, грандиозной не только по объему и по богатству идей, гипотез и теорий, но и, так сказать, по своей уникальной эзотеричности — то есть стремлении больше скрыть, нежели открыть. По его словам, он извел тонны бумаги, работая над этим и другими своими первыми произведениями, стараясь якобы сделать их максимально доступными для понимания читателя. Согласно же свидетельствам тех, кто присутствовал при коллективном прослушивании отдельных отрывков из незаконченной книги, после каждого такого «сеанса» он еще больше усложнял отдельные ее места.

Для разбора гипотезы и теории этой криптограммы эзотеризма потребовалось бы написать почти такой же фолиант. Следует, однако, указать, что сам автор рекомендовал читать книгу не менее трех раз, ибо только при многократном чтении можно найти ключи к загадкам этого задачника мудрости.

В 1933 году Институт закрылся, и, по-видимому, не только из-за финансовых трудностей. Вполне возможно, что закончился двадцатилетний период «искусственной» жизни, как сам мастер назвал отведенный им себе срок исследования человеческой психики на основе изучения деятельности учеников в рамках создаваемых для них экспериментальных ситуаций. Вопрос экспериментирования над психикой окружающих и использования учеников, как признавал Гурджиев, в качестве «подопытных кроликов» требует, естественно, всестороннего освещения, что невозможно в рамках данной статьи. Скажем только, что эти эксперименты являлись, видимо, сознательными мистификациями, практикуемыми для определения духовного потенциала человека.

Подобные его приемы, конечно, лишь крайне редко могли быть поняты правильно, отчего, естественно, страдала его репутация как человека и учителя. Вот что Г. Беннет пишет об этом его методе: «Надо добавить, что впечатление, производимое им на людей, обычно неприятным образом портил тот способ жизненного общения, практиковавшийся им с целью вызывания враждебности со стороны любого, кого бы он ни встретил, который заключался в том, чтобы наступить на самую чувствительную мозоль».

После ликвидации Института Гурджиев на время прекращает практическую работу с учениками, предоставив этот вид деятельности некоторым из своих старейших последователей, в основном Жанне де Зальцманн, примкнувшей к группе его учеников еще в Тифлисе. Теперь мастер обнаруживает свое новое лицо, лицо доброго дедушки, всегда готового одарить любого, а особенно детей, различными подарками, за что он и получает прозвище «месье Бонбон».

В годы второй мировой войны, по-прежнему проживающий в Париже незаметный коммерсант с Рю де Колонель Ренор, как бы снова вспомнив годы своей предприимчивой юности, не дает умереть с голоду ни своим близким, ни многим несчастным, пришедшим к нему за помощью.

В послевоенные годы в квартире сильно постаревшего, но все еще энергичного метра Гурджиева снова начинаются застолья для его явных и тайных последователей, да и просто любопытных, сопровождающиеся чтением отдельных мест из его загадочного шедевра. Скончался Гурджиев 29 октября 1949 года.

Продолжение следует.

Автор: В. Крылов.