Иконы Рождества Христова есть почти в каждом православном храме; они хорошо известны всем, кто знаком с церковным искусством. Это многофигурные композиции, подробно повествующие обо всех событиях, связанных с Рождеством. Здесь ясли Младенца Христа и Вифлеемская звезда, поклонение волхвов и пастухов, искушение Иосифа… Исчерпывают ли эти сюжеты иконографию Рождества?

«Превечнаго и непостижимаго, соприсущнаго невидимому Отцу, во утробе плотски носила еси, Богородице, едино и неслиянное Троицы Божество…» В этом возглашении, которое дается во время службы на Рождество Христово, раскрывается главный догмат этого праздника — догмат Боговоплощения, неизреченного сошествия Триипостасного Бога в лоно Божией Матери. Существует ли в святоотеческой традиции зримый образ, которым можно кратко и ясно выразить этот догмат?

Напомним, что в рождественском богослужении читается Книга Исайи, его пророчество о Рождестве Христовом: «Даст Господь Сам вам знамение: се Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил» (Ис. 7, 14). Какие ассоциации вызывает у вас это пророчество? Наверное, каждый, кто хотя бы в общих чертах знает православную иконографию, вспомнит икону Божией Матери «Знамение»: Спас-Еммануил (Младенец), чья фигура написана в овале — в лоне Пресвятой Девы, стоящей с молитвенно поднятыми руками. Но ведь «Знамение» — не рождественская икона…

Да, сейчас мало кто стал бы утверждать обратное. Однако молитвословия церковной службы на Рождество Христово (окончательно оформленной в VII веке святым Иоанном Дамаскином) словесно «прорисовывают» тайну Боговоплощения именно в образе иконы «Знамение»: Божественное естество Христа во время Рождества было сокрыто, но Он обнаруживал это естество посредством Знамения Своего. И не случайно в раннем христианстве (до IV века) рождественскими иконами считались иконы Божией Матери «Знамение», впоследствии уступив в этом качестве место знакомым нам усложненным композициям. (К слову на некоторых древних иконах порой даже встречаются различные языческие символы, как например, пентакль, в действительности еще в дохристианскую эпоху, символизирующий духовную трансформацию человека).

Конечно, речь не идет о том, что одни иконы лучше или хуже других. «Повествовательные» иконы Рождества выражают те же догматические идеи, но в зримых, наглядных образах (скажем, сцена купания Младенца Христа в стенах роскошных дворцовых палат означает, что Он родился не только как Сын Человеческий, «в зраке раба», но и как Царь Мира). Такие иконы предназначены для восприятия на душевном, сердечном уровне человеческих чувств; «Знамение» же может быть по-настоящему понято лишь на уровне духовном, чисто смысловом.

Впрочем, этот догматический смысл вовсе не обязательно представляет собой сухую схоластическую схему — особенно если говорить обо всем, что связано с почитанием Богородицы, в том числе и о празднике Рождества. Причем некоторые священные ритуалы, имеющие отношение к Божией Матери, могут быть осмыслены — на глубочайшем мистическом уровне — как, условно говоря, «рождественские», хотя на первый взгляд они с этим праздником не связаны.

Вот свидетельство блаженнёйшего Симеона, архиепископа Солунского (1429), из его трактата о монастырских обрядах «Разговоры архиерея с клириком о священнодействиях и таинствах церковных»: «Хлеб с призыванием «Всесвятой» постановлено возносить по преимуществу в конце братской трапезы, во освящение братии, как бы в знак запечатления пищи, особенно же во славу Богоматери, Которая родила нам Хлеб Небесный, живой и пребывающий и всегда питающий наши души.

Впрочем, он бывает возносим и во всякое другое время… по прошению чьему-либо и при самом священнодействии литургии… Во время трапезы братий в монастырях сперва совершается благодарение и, ради хлеба насущного, поется молитва «Отче наш». Во время ее пения из предлежащего хлеба изъемлется за всех трехсторонняя частица, изображающая всеми сторонами Троицу и единство Ее: числами углов и сторон — Троицу, а единым средоточием вверху — единство. Посему, как ни поверни хлеб, он имеет три угла, а остроконечная вершина одна соединяет их. Когда хлеб положен в особый некий священный сосуд, иерей запечатлевает его благословением и зажигает пред ним светильник…»

Какое отношение это имеет к Рождеству Христову? Наиглубочайшее, поскольку здесь мы одновременно прикасаемся к самому сокровенному христианскому таинству — неизглаголанному пресуществлению тела Христова в хлеб Евхаристии. Тайнозритель евангелист Иоанн Богослов свидетельствует: «Сказали Ему: какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе?.. Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни, приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда… Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли: хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет» (Ин. 6, 30, 35, 49, 50).

Таким образом, Богородичный хлеб — священная пирамидка, которая изъемлется во славу Богоматери,— символически представляет собой образ (то есть по-гречески «икону») Младенца Христа. Эта Богородичная просфора считается спасительным средством, которое в исключительных случаях заменяет Святое Причастие когда не может быть совершена литургия).

Но в таком случав и сама артосная чаша («артос» по-гречески «хлеб»), сосуд, в который полагают Богородичную просфору, тоже является как бы иконой Рождества: ведь чаша — древний женственный символ, в данном случае символически сопоставимый с лоном Пресвятой Девы… Эти чаши называли также панагиарами или панагиями, поскольку Панагией («Всесвятой») в православии именуют Божию Матерь. Впоследствии это название перешло на священные нагрудные иконы епископов (их прообразом, вероятно, послужили медальоны, в которых пастыри брали с собой в дорогу спасительный тельный Богородичный хлеб). А значит, и епископская панагия — своеобразная икона рождения в Хлебе Небесном, в Котором нам завещано бессмертие.

Автор: Александр Мумриков.