Были времена, когда люди верили, что музыка может все. Древнейшая музыкотерапия составляла одну из основ врачебной магии. Фантастическая вера, самовнушение, здравый опыт — где кончалось одно и начиналось другое? В папирусах египетских жрецов записано, какую музыку следует применять при бесплодии женщины. Орфей был врачевателем, Эскулап — музыкантом, и Гомер не сомневался, что армия эллинов, осаждая Трою, только музыкой спаслась от чумы.

В Древней Греции музыкотерапия процветала. Пифагор предписывал музыку как универсальное средство гигиены духа и тела. Гиппократ знал, что «не всякая музыка годится для всякого человека». Грек Соран, живший в Риме в царствование Адриана, возражал против шаблонного применения музыки в лечении душевнобольных: по его мнению, не следовало, как это делали Асклепиад и Темизон, назначать меланхоликам оживленные фригийские ритмы, а нелепо-дурашливым маниакам — воинственные дорийские, ибо «звуки флейты, несносные даже для здорового человека, могут привести больных в бешенство».

Доля скепсиса и индивидуальный подход здесь, как видим, проявились довольно давно, но энтузиазм не иссякал никогда. В мусульманской медицине музыка рекомендовалась укушенным змеями и скорпионами. В средневековой Италии она была единственным действенным средством против одной странной болезни, так называемого «тарентизма». Болезнь эта приписывалась укусу ядовитого паука тарантула (отсюда и название), но скорее всего, это была разновидность психической эпидемии. Люди, уверенные, что тело их пропитано ядом паука, впадали в тоску и оцепенение. Одни целыми днями сидели неподвижно, не открывая глаз, другие предавались созерцанию предметов какого-нибудь цвета — красного, синего или желтого, — к которому проявляли необъяснимую страсть, третьи проводили целые дни на морском берегу, неотрывно глядя вдаль, внезапно кидались в море, гибли… Тысячи странствующих музыкантов в те времена бродили по стране, предлагая услуги жертвам тарантула. При звуках музыки больные оживлялись, открывали глаза и начинали двигаться в такт мелодии; музыканты усиливали темп, доводя больных до исступленной, судорожной пляски, — болезнь «вытанцовывалась», и яд тарантула выходил из тела…

Если музыка прекращалась слишком рано, прежнее состояние овладевало больными; тем, кто не успевал вылечиться, приходилось ждать следующего прихода музыкантов. Тарентизм давно исчез, но в народной музыке остался с тех времен быстрый танец с характерным ритмом; его все знают, имя ему — тарантелла.

Эпидемия пляски святого Витта, хореомания, охватила в XIV—XVI веках множество городов Германии, Нидерландов, Бельгии. Толпы людей на улицах, на площадях, в церквах корчились, извивались, кривлялись, разбивали себе головы, выкрикивали богохульства и непристойности. Бросая все, народ стекался смотреть на беснующихся; зрители пытались остановить плясунов, выстраивали вокруг них баррикады, но заражались сами, неистовая процессия двигалась дальше, падавшие в изнеможении сменялись вступавшими. Эпидемия быстро затухала лишь в тех городах, например в Вюрцбурге, где находчивым отцам города удавалось быстро мобилизовать музыкантов, игравших на улицах медленную, спокойную музыку.

Ну, а индивидуальные случаи? Три превосходных музыканта помогли принцу Оранскому избавиться от затяжной депрессии. Знаменитый певец Фаринелли пользовался громадным влиянием при испанском дворе лишь потому, что именно он вывел короля Филиппа V из, казалось, безнадежного ипохондрического состояния. Английского философа Спенсера и премьера Гладстона музыка избавила от невралгических болей, Байрона — от расстройства пищеварения.

Конечно, старинная диагностика была туманна, рассуждения о причинах болезни и излечения иногда фантастичны, но некоторые бесхитростные описания уж очень хороши.

В 1708 году некий танцмейстер из Лангедок — «…от излишних прыжков заболел спячкою, а когда эта болезнь прошла, то впал он в ужаснейшее бешенство, так что со всякими, кого только встречал, хотел драться. Тогда судья, г-н Мадажор, человек весьма сведущий и решительный, уговорил лекаря, пользовавшего больного, лечить его посредством музыки. Приятель танцмейстера стал разыгрывать перед больным некоторые любимые его вещи. Этот музыкант казался присутствующим еще более помешанным, чем сам больной. Но каково было их изумление, когда они увидели, что мелодические тоны начали неожиданно действовать, и сумасшествие вдруг оставило больного. Через четверть часа он заснул глубоким сном, а проснувшись, почувствовал себя совершенно здоровым».

В XVII и особенно в XVIII веке музыкальное пользование вошло в моду в салонной медицине Европы. Великосветские эскулапы советовали своим пациентам принимать пищу под стук барабанов: «желудок любит ритм, мадам»…

Сочиняли музыку от мигрени, от бессонницы, от спазмов и колик. Композитор Марен Маре в начале XVIII века написал капитальное музыкально-медицинское исследование «О странностях подагры» (цикл из 12 сонат), а также сонату для альта и клавесина, предназначенную исключительно для сопровождения операции удаления мочевых камней. Подобные опусы могли бы дискредитировать идею, но уже в середине XVIII века в некоторых психиатрических приютах Италии, а затем во Франции появились специальные служители-музыканты. Во второй половине XIX века физиологи и клиницисты начали изучать действие музыки на организм и подтвердили, что она вызывает целый спектр физиологических изменений самого разного характера.

В России в 1913 году по инициативе Бехтерева было основано «Общество для выяснения лечебно-воспитательного значения музыки и ее гигиены». К сожалению, оно просуществовало недолго (случилась первая мировая война, затем октябрьская революция и стало уже не до музыки).

Продолжение следует.

Автор: Владимир Леви.