Как-то мне довелось подслушать любопытный диалог.
«Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег». — произнесла девушка и вздохнула «Здорово!».
— Так не бывает, — отозвался ее спутник.
— Эх, ты!.. Разве не ясно, что не глаза — слезы покатились.
— С собаками этого не бывает И вообще, животные не плачут.
Девушка начала было возражать, вспомнив, как она выразилась, «сотню случаев, описанных в литературе», но тут же осеклась: ее собеседником был физиолог, ежедневно экспериментирующий с животными.

Действительно, животным не свойственно плакать — то есть лить слезы, рыдать и всхлипывать. Слезные железы не выполняют у них иной функции, кроме постоянного смачивания и защиты нежнейших структур глаза. Они не менее чувствительны к боли, чем мы, люди, но страдание, боль выражаются у них криками, мимикой, движениями тела — только не плачем. Именно так ведут себя и люди, испытывающие жестокую боль.

Слезы появляются тогда, когда боль уже хоть немного «отпустит», и чаще в присутствии других людей, чем наедине. Точно так же и при депрессии — тяжелом душевном заболевании — глаза у больных сухи, они не в состоянии плакать, хотя им и хотелось бы «выплакаться». И это удается лишь тогда, когда они уже на пути к выздоровлению!

Приходится думать, что плач — этот «чисто человеческий» способ реагировать на страдание — означает еще не беду, а, так сказать, полбеды… Впрочем, как измеришь беду? Важно другое: если плачут, чтобы «выплакать» страдание, значит, плач и в самом деле облегчает муки.

Такое облегчение есть, видимо, и в крике боли. Вопль живого существа, испытывающего боль, нередко толкуют как «сигнал» предупреждение об опасности призыв на помощь. Все это так, но животные — не просто «информирующие друг друга системы» наподобие машин, обменивающихся сигналами, — напряжение мышц, возникающее при крике, несколько уменьшает страдание. Известно, что многие люди при сильной боли сжимают кулаки, стискивают зубы, стараются двигаться. От жесточайших болей люди, как и животные, катаются по земле, бьются в судорогах. Объяснение этому содержится в трудах видающегося физиолога А. А. Ухтомского. Боль создает господствующий, «доминантный» очаг возбуждения в коре головного мозга. При напряжении мышц в коре возникает еще один очаг возбуждения, и боль теряет господствующее значение. С этой закономерностью высшей нервной деятельности связано и так называемое «правило Гиппократа» «боль лечат болью». Пациент зубного врача, изо всех сил щиплющий себя за руку, пытается сформировать в своем мозгу новую «доминанту». Что же касается крика, то кроме напряжение мышц он вызывает еще задержку дыхания и тем самым увеличивает концентрацию углекислоты в крови.

Выяснилось, что мозг, снабжаемый такой кровью, становится на короткое время менее чувствителен к раздражающим импульсам, в том числе к импульсам боли. Кстати, подобную задержку дыхания дает и плач. В каком-то смысле мы «опьяняем» себя рыданиями. Слезы же текут от того, что среди других мышц во время плача напрягаются мышцы, сжимающие глаз. Как видим, ироническое выражение «выжимать слезу» имеет прямую физиологическую параллель… Но ставить плач на одну доску с криком боли, конечно же, нельзя. И не только потому, что на сильную боль редко реагируют плачем. Слезы ведь бывают и «сладкие», не имеющие ничего общего с физическим страданием!

Природа плача по сегодняшний день остается загадкой для физиологов, но уже ясно, что здесь вступает в игру не что иное, как человеческая личность (неспроста не плачут животные!). Кричит то, что философы в старину называли «плотью»; плачет — «душа». Личность человека это не просто мозг и не просто нервные связи, непрерывно замыкающиеся и размыкающиеся между его клетками. Это и такие связи, благодаря которым для человека строится образ самого себя и своей среды. Это образы «ценностей», определяющие поведение человека. Он стремится к тому, чему в его мозгу сопоставлен образ «положительной» ценности; он избегает того, чему сопоставлен образ ценности «отрицательной».

«Личность, — говорит известный немецкий психиатр Груле, — заключается в ее (единичной) системе ценностей». Мы ищем удовольствий, радостей, счастья, то есть тех людей, тех занятий и тех предметов, которые, согласно нашей системе ценностей (у каждого своей), могут дать нам это. Человек воспитывается в обществе и с детства накапливает ценности коллективной жизни: добро и зло, честь и совесть, стыд и отвращение, сотни всяческих «хорошо» и «плохо», «красиво» и «безобразно», «нельзя», «можно» и «надо». Так — без всякой мистики — рисуется сегодня человеческая «душа». И любой человек знает, что, помимо страданий физических, есть в жизни душевные страдания. Пока наука не вскрыла природу плача, можно, видимо, придерживаться гипотезы о том, что именно с душевными страданиями (или избавлением от них) связана эта особенность человека: его свойство рыдать, всхлипывать, лить слезы.

Крик боли не принадлежит к явлениям духовной жизни, скорее, это признак своего рода «отключения» души под напором жестокого физического страдания. Люди сильные духом умеют сдерживать крик и стоны. Более того, они способны отвлечься от боли, не замечать ее, подобно Паскалю, который, страдая от тяжелейшей невралгии, забывал о ней, принудив себя погрузиться в математические вычисления. Зато слезы — определенно принадлежат душе. Вот ребенок больно ушибся. Если он играет один, он может вскрикнуть, застонать, а зачастую обходится и без этого. Но если рядом люди, особенно мама — тут-то и поднимается рев! Бывает даже так, что боль давно прошла и ребенок, лишь помнящий, что ему было больно, начинает плакать, едва завидев мать или еще кого-нибудь из близких. Этот плач не выражает более страдание физическое. В нем нет и призыва на помощь — в примитивном смысле слова. Это — жалоба, рассказ без слов о пережитом страдании, мольба о ласке, о поощрении. Здесь есть и призыв на помощь, но спасать надо уже не от боли, а от горького душевного состояния одиночества и беззащитности — от того, что было пережито в момент боли. Ребенок всегда плачет «кому-то»: находящемуся рядом или воображаемому.

Страдалец, заплакавший в момент, когда его «отпустила» боль, тем самым «приходит в себя»: возвращается к духовной жизни. Теперь, на минуту вырвавшись из адских тисков, он в состоянии взглянуть на себя как бы со стороны, осознать свое горе, ужас своего положения. Это уже душевное страдание, нечто такое, что можно разделить с другими людьми, о чем можно пожаловаться. И человек плачет: тоже «кому-то», как ребенок: сиделке, особенно — участливой и мягкой, заботливому врачу, опечаленным близким.

Плачут и в подушку — но тоже «жалея себя», то есть видя себя со стороны глазами кого-то близкого. Попадаются люди, чрезвычайно склонные «жалеть себя» и при самой малой физической боли. Надо заметить, что переживание подлинно жестокой боли всегда вызывает расплывчатые, неопределенные описания этой боли страдающим человеком. Зато боль малая или мнимая куда как пестро расписывается фантазией! Вам описывают с плачем самые разнообразные болевые ощущения: сжатие, растягивание, протыкание стрелами, крючками, прижигание льдом, раскаленным железом и т. п. Опытному врачу вскоре становится ясно, что фантазии эти свидетельствуют скорее о душевном, чем о физическом страдании: человеку, как ребенку, хочется, чтобы его приласкали, пожалели, приняли всерьез, окружили вниманием. И это не обязательно симуляция болезни. Это ипохондрия — тоже заболевание душевное.

Взрослый человек, плачущий от боли, вызывает неприятное чувство. Слабохарактерность? Притязания на чью-то жалость? В нашей взрослой системе ценностей мужество и выдержка занимают традиционно почетное место. Лаская детей, следовало бы не забывать о том, что они вырастут и что эти качества не появятся у них сами по себе.

Но вот мужественный и уже седой человек плачет, слушая музыку… А помните слова поэта — «над вымыслом слезами обольюсь»? Это уже чистейшее — без «примесей» физических страданий и недугов — проявление напряженной жизни души, ее поисков добра и красоты в мире, гармонии с природой и с другими людьми. Все это, если дается, то дается непросто.

Исцеляющее, очистительное действие плача на душу человека требует от нас взглянуть на него новыми глазами. Теперь уже не глазами физиолога, а глазами поэта, сказавшего:

«В заколдованной области
плача,
В тайне смеха — позорного
нет».

Автор: А. Добрович.