Стою в почтении у Стены. Вокруг женщины. Плачут. Во всяком случае, многие из них. Они прижимают к Храму ладони, смоченные слезами, текущими по щекам. Что-то быстро и неразборчиво бормочут. Я трогаю шершавый камень. А ведь он и мой, этот Храм. Тот, кто сказал: «Несть ни эллина, ни иудея», когда-то стоял здесь на плоской крыше, а вокруг него вился когтисто-крылатый мрак и соблазнял: «Прыгни. Ты ведь не разобьешься о камни. Ты — Сын Божий». Здесь ходил Он с гневным лицом, выгоняя торгующих, роняя столики с горками медных денег и раскрывая тростниковые клетки с жертвенными голубями. Здесь спорил с фарисеями и, высоко подняв монету с римским профилем над головами собравшихся, звонко возглашал: «Отдай же кесарю кесарево!». Но Он перерос Храм. Он не смог бы поселиться здесь, потому что Он пришел в мир и отдал Себя всему миру. И христиане были равнодушны к Храму.

В Иерусалиме для христиан священны совсем другие места — горница Тайной вечери, Гефсиманский сад, Голгофа, Гроб Господень, Виа Долороса — крестный путь Иисуса. Даже сейчас большинство туристов лишь поспешно пробегает мимо Храма, около которого гиды зычно скандируют пятиминутную скороговорку, с тем, чтобы тут же погнать свою группу к храму Гроба Господня, где гул толпы и разноязычные крики объясняющих каждый час заглушаемы пятнадцатиминутным колокольным боем. Мы отошли от Стены и еще постояли, молча и сосредоточенно вглядываясь и вслушиваясь в происходящее, слушая колокола. Мимо галопом неслись немцы, американцы, французы. Всем нужно было спешить — однодневная иерусалимская программа чудовищно раздута, нужно успеть осмотреть все.

— Марк, — спросили мы, — а сколько дней нужно потратить на то, чтобы
действительно посмотреть весь Иерусалим?
— Тридцать — сорок. Минимум.
— Значит, мы не успеем?
— Мы будем осторожны и внимательны. Главное все-таки не количество переживаний, а их качество.

Впрочем, вы всегда можете сюда вернуться. Есть люди, которые приезжают к нам из года в год, познают в городе библейскую историю и обучают своих детей.

Стоим на смотровой площадке, находящейся на горном склоне. Над городом, как голубая корона, высится «Купол Скалы». Остаточек Храма Соломонова отсюда даже не виден. В эпоху Византийского владычества на месте, где когда-то стоял храм, была устроена грандиозная городская свалка. Это кощунство так возмутило халифа Омара, преемника и ближайшего сподвижника пророка Магомета, что, завоевав Иерусалим в 638 году, он заставил тогдашнего патриарха долго стоять на коленях посреди этой помойки, после чего халифу пришлось приказать рассыпать по свалке несколько килограммов серебряных и золотых монет, чтобы местные нищие растащили и перебрали весь мусор.

И все-таки Храм никогда не переставал существовать. Он был свидетельством любви Бога — и он остался им. Даже если последний его камень рассыплется в песок, уносимый ветром в пустыню, Храм не исчезнет. Он всегда будет единственным Храмом евреев — до того дня, когда к ним придет мессия и восстановит древнее святилище. Восстановление храма станет свидетельством его прихода. А прийдет он, по древнему пророчеству, тогда, когда народ искупит свои грехи страданием и отверженностью.

Сегодня евреи, как никогда прежде, верят, что День искупления близок. Разве не касаются они теплых благодатных стен Храма? Разве не возродился Израиль? И уже раздаются отдельные возгласы о возможности восстановления святилища. У отеля Холиленд построена детальнейшая копия древнего Иерусалима. Все абсолютно подлинно: и материалы, и архитектура и даже мелкие детали. Вот и храм — он стоит во всем своем блеске и великолепии, сверкая золотом в лучах солнца. Но он очень маленький — мне по пояс. Когда же эти стены взметнутся над городом во всю свою истинную высоту?

Загвоздка в одном — кто станет мессией? Пророчество гласит, что храм будет восстановлен только им. Нетерпеливые готовы признать мессией любого из видных деятелей Израиля — от Моше Даяна до Ицхака Рабина. Но мессии пока нет. И Храм терпеливо ждет его. Может быть, он уже родился? Может быть…

Умный ученый гид все водит нас кругом по Иерусалиму. Он неспешно и с удовольствием повествует о делах давно минувших дней с такой детальностью, что практически воссоздает эти дни. Его длинная выцветшая футболка и растоптанные летние ботинки уже давно трансформировались в моем размягченном солнцем и новыми познаниями мозгу — они представляются мне хитоном и сандалиями просвещенного саддукея. Густая борода Марка подстрижена ровным полукругом — правильно, саддукеи «портили края бороды своей», нарушая Моисеево законодательство.

— Сейчас мы едем в отель отдыхать, — отвечает мне Марк… — Вечером в протестантской церкви на Сионской горе будет концерт органной музыки. Полагаю, нам небезынтересно его посетить. Завтра, если будут силы и настроение, прогуляемся в окрестности Иерихона, искупаемся в водопадах, побродим в ущельях. Посмотрим выстроенный на скале православный монастырь Святого Георгия. А потом поедете в Эйлат — купаться и загорать… морской воздух, витамины. В Эйлате вы отдохнете, расслабитесь. Все будет отлично.

— Белая палуба яхты, барашки на волнах, белозубые загорелые яхтсмены, — подхватываю я.

Марк улыбается. И в его лице я вижу спокойствие человека, живущего в родной стране. Такой далекой и непонятной для меня, и такой близкой для него. В стране Израиль, пространство которой сухо и пустынно, а время перенасыщено великими событиями. (Как Мертвое море — солью.)

— Марк, — говорю я, заговорщически подмигивая. — Это не вы в семидесятом году от Рождества Христова, сидя на широких ступенях храма в осажденном Иерусалиме, описывали Его жизнь и Его деяния? И шум далекой битвы, и пергамент на коленях…

Марк качает головой и улыбается:
— Здесь так сплетена ткань истории, что иногда проступают давно минувшие события, удивляя свидетелей. Здесь можно увидеть то, чего давно уж нет.
— И храм царя Соломона?
— Да. И храм. И может быть, даже самого царя Соломона.