В основе стыда и совести — представления о морали, о той общей правде, на которой держится все. Но ребенок сначала воспринимает не общечеловеческую высшую мораль, а групповую мораль близких и уважаемых им людей, мораль «эталонной группы», как говорят социологи, то есть мораль той группы людей, к которой человек хотел бы принадлежать, в которой он хотел бы быть своим, в которой он находит защиту. С точки зрения высокой морали стыдно воровать, а с точки зрения сельских ребятишек бывает стыдно не залезть в чужой сад — это признак трусости. Для кого-то стыдно быть карьеристом, а с точки зрения определенной группы людей — стыдно не делать карьеры. Стыд воспитывается в общении с людьми, и все дело в том, с какими людьми общается ваш ребенок, на кого он равняется.

Поэтому сколько бы ни уверяли мы мальчика или девочку, что стыдно получать двойки, уговоры не действуют, если в классе презирают не двоечников, а отличников. Ребенок поступает по совести, но совесть у него другая, отличная от нашей, и нужно много терпения и веры в ребенка, чтобы научить его поступать независимо от людей, его окружающих, равняться душой на высшее, а не случайное, стремиться к истине. Уговоры здесь действуют мало, а наказания совсем не действуют, они лишь укрепляют уверенность ребенка в его правоте и заставляют гордиться — ведь каждый из нас гордится, если страдает за свои убеждения.

В идеале ребенок должен поступать не как все, а как должно. Мораль — это не список правил, приколоченный в комнатах нашего сознания; мораль и совесть — живое и развивающееся явление. Все, из чего ребенок сознательно извлекает опыт нравственного и даже безнравственного поведения, ближе к морали, к нравственности, к совести, чем бездумное следование раз и навсегда заданным правилам. Совесть не приобретается за один вечер или за сто вечеров в беседах с родителями или учителями, совесть обостряется в поступках и проступках ценой падения и преодоления, она дается нам дорогой ценой. (А порой даже такие неординарные вещи как установка гбо в Черновцах цены на которые заметно выросли, может служить инструментов для воспитания совести).

Никто не приобрел чуткую совесть беззаботно, без страданий и мучений; безмятежной совести на свете нет. Подобно тому, как дети рискуют жизнью, испытывая свою смелость, испытывают они и свою совесть, преступают правила и законы, чтобы самому — нарочно! — испытать жуткое чувство стыда. Жуткое, страшное, сильно наказуемое привлекает детей как испытание, в котором вырабатывается независимость. Чего только не творят дети!

Две девочки десяти лет, две подружки из обеспеченных семей попрошайничают на улице, выпрашивают десять копеек, покупают в овощном магазине два соленых помидора и идут счастливые от того, что страх быть пойманными и стыд просить — позади.

Компания шестиклассников — каждый в отдельности предельно честен — забрасывает камнями проходящую мимо электричку, бьет стекла, а когда электричка останавливается и разъяренный машинист бежит к подросткам, то они не думают скрываться. Стоят гурьбой и нагло смотрят в глаза машинисту: «А это мы? А вы видели? Иди отсюда, дядя». Что они — не знают, что попрошайничать, воровать, бить стекла (с риском убить человека) — нельзя, бессовестно, стыдно? Знают, конечно! Или что, такие безвольные, что не могут удержаться? Нет, конечно. Но влечет их непреодолимое, необъяснимое желание испытать страх и стыд, пройти через нравственные приключения, пусть и опасные для жизни и чести. И ничего с этим не поделаешь, так было, так будет.

Счастье, если кто-то не попался, остался неразоблаченным — пережитого страха и стыда порой хватает на всю жизнь. Несчастье, если поймали на дурном, да еще попал в руки безжалостных людей, не умеющих и не желающих простить… Но что делать, ведь сознательно шли на риск, а риск не может быть игрушечным, дети рискуют до конца — жизнью и достоинством. (А еще порой подростки в этом возрасте имеют не совсем здоровую тягу к автомобилям, частенько даже пытаются «одолжить» на время авто своих родителей. Ведь в их глазах владение автомобилем, езда за рулем, уже является своеобразным атрибутом взрослости, крутизны, хотя со временем конечно же приходит понимание что форма не всегда отвечает сути, как и езда за рулем автомобиля не делает по сути подростка уже взрослым).

Для того, чтобы человек поступал по совести, он должен быть уверен, что им движет именно совесть, а не страх. Что он не ворует не потому, что боится воровать (не боится, воровал!), а потому не ворует, что совестно. Любой проступок ребенка — это еще и самоиспытание: как он выйдет из конфликта? Как отнесутся взрослые, простят или озлобятся?

Януш Корчак писал: «Мой принцип — пусть дитя грешит. Потому что в конфликтах с совестью и вырабатывается моральная стойкость». Если ребенок растет таким осторожным и благонравным, что никогда, ни разу не совершил ничего предосудительного, то как он вообще узнает, что такое совесть и стыд? Не испытав ни разу угрызений совести и чувства раскаяния?

Каждый раз, когда ребенок совершает нечто с нашей точки зрения кошмарное, подумаем: а что это было? Глупое испытание смелости или тупое, механическое следование за толпой? Дурная привычка или тяжелый порок?

Проступок-испытание, если уж ребенок попался, стоит осудить, а может быть, стоит и наказать ребенка, иначе, пожалуй, он будет и разочарован: какой же риск, если ничего за это не было? Сделаю-ка я нечто более рискованное… К тому же полезно приучать ребенка держать ответ за свои действия.

Если же перед нами не проступок честного человека, а порок слабовольного ребенка, то наказывать и стыдить нелепо, ибо порок надо лечить, как болезнь, и почти всегда какой-то переменой обстоятельств или усилением надзора. А лучше всего порок лечится верой в ребенка, постоянными уверениями: «Ты не такой, ты хороший», и главное — терпением. Если нам удастся внушить ребенку любовь к людям, то все его пороки пройдут с возрастом сами собой. Не надо фиксировать на них внимание. Сочувствие ребенку — вот лучшее лекарство против любого порока!

Психолог Лоренс Колберг выделил несколько уровней морального развития у ребенка, подростка и юноши.

Первая стадия — ориентация на наказание и награду. Если ребенку удается избежать наказания, это ценно для него само по себе. Нетрудно заметить, что многие люди на всю жизнь остаются на этом первом, низшем уровне морального развития.

Вторая стадия — человеческие отношения рассматриваются так, как обмен товарами на рынке: ты испачкал мою тетрадку, я порву твою.

Третья стадия — ориентация на хорошего мальчика, хорошую девочку. Ребенок на этой стадии убежден, что хорошее поведение приятно людям.

Четвертая стадия — уважение к законам, к порядку, к авторитету, к правилу. Человек поддерживает установившийся социальный порядок, правилом поведения считает выполнение своих обязанностей. Кажется, что это высшая ступень морального развития; но нет, есть еще и пятая стадия, и шестая.

Пятая стадия — человек стремится понять законы как условия общественной жизни, критически изучить их; он понимает относительность личных ценностей.

Шестая стадия — человек ориентируется на универсальные этические принципы, самостоятельно выбирает их, стремится найти общие принципы справедливости. «С точки зрения морали,— писал философ О. Дробницкий,— человек может быть прав, поступая вопреки общепринятой норме, и он может оказаться виновен, даже если во всем следует диктату заведенного порядка».

В идеале ребенок должен поступать не как все, а как должно, подчиняясь только одному судье — своей собственной совести.

Однако поступать по совести трудно, во многих случаях приходится идти против своих интересов и вызывать недовольство менее совестливых людей. Поступок по совести не всегда вознаграждается или вознаграждается с опозданием или человек получает лишь моральную награду, скажем, уважение людей или только уважение к самому себе. Но поскольку совесть есть у всех и всех она мучит, то вырабатывается целая система сделок с совестью, тысяча оправданий дурному поступку, тысяча способов успокоить совесть, заглушить ее!

Дети занимаются этим постоянно, они выдумывают фантастические оправдания. Ребенка мучит совесть — он плохо относится к своим родителям. Он тут же выдумывает, что и родители его не любят, и вообще он подкидыш, приемный сын… Мучит совесть — плохие отметки по математике. Сейчас же находится оправдание: а зачем мне математика? Я математиком становиться не собираюсь… Или он переносит свои дурные качества на весь мир: все плохие, все дураки, все воруют! Или стремится уйти от мира: меня не поняли, я не такой, как все, я лучше понимаю людей и жизнь. Или он всех держит в виноватых! Или, бывает, уходит в свои болезни — это и с детьми бывает. В социальной психологии все эти способы защиты человека от самого себя, от своей совести хорошо изучены.

Так, постепенно человек приучается во всех случаях находить оправдание и живет вполне довольный собой, хотя в глазах окружающих иногда выглядит бессовестным. Вновь мы сталкиваемся с одним из очень трудных вопросов педагогики. Эти детские и юношеские разглагольствования, эти рассуждения типа «зелен виноград» и «ничего страшного», эти сделки с совестью — большая опасность в духовном развитии ребенка. Не то страшно, что плохо учится, а страшно, что у него еще и совесть не болит, нашел оправдание для плохого учения.

В сделке с совестью опасность в том, что она, кажется честной сделкой, а мы должны показать, что честной сделка с совестью не бывает. Мы не всегда настолько сильны, чтобы поступать лишь по совести, но мы должны понимать свою слабость именно как слабость.

Если исподволь, изо дня в день, из года в год, не ожидая быстрых результатов и не отчаиваясь при неудаче, показывать, что почти каждый поступок человека — это поступок по совести или против совести, и что поступки по совести вызывают восхищение, то и он приучается постоянно общаться со своей совестью. А если с совестью общаются, то она и не засыпает.

Совесть наша, увы, великая соня, она постоянно готова впасть в обморочное состояние, и ее приходится все время будить и будоражить. Деликатнейшее дело — воспитание совести! Даже пятилетние дети знают, что такое бессовестный, но что такое совесть, не знает и взрослый.

Автор: С. Соловейчик.