В 20-е годы XIV столетия по дорогам и проселкам Японии брели от деревни к деревне, от поместья к поместью странствующие монахи-слепцы, рассказывая под аккомпанемент бива (четырехструнной лютни, пришедшей в Японию через Китай из Средней Азии) о том, как в конце XII в. столкнулись в борьбе за власть два могущественных военных дома — Тайра и Минамото.

Подобно древним рапсодам, разнесшим по всей Элладе эпические поэмы Гомера, они каждый раз по-новому передавали бесконечную череду эпизодов, запечатленных в сотнях известных рукописей «Хэйкэ-моногатари» («Повести о доме Тайра»), наиболее лаконичная из которых состоит из 6 свитков, а самая пространная — из 48.

Кажется странным, что этот эпос, несомненно относящийся к памятникам устной культуры, возродился в Японии после почти пятивекового господства высокоразвитой письменной литературной традиции, давшей миру такие шедевры, как поэтическая антология «Манъёсю» (VIII в.) и «Гэндзи-моногатари» — настоящий психологический роман, который можно было бы назвать близким по духу произведениям Пруста, если бы он не предвосхитил на тысячу лет его «В поисках утраченного времени».

Однако парадокс этот только кажущийся. Есть основания полагать, что изначально существовал оригинальный письменный список «Повести о доме Тайра», представлявший собой историческую хронику, автор которой так и остался неизвестен, хотя за сотни лет, прошедшие со времени ее создания, делались неоднократные попытки приписать авторство то одному, то другому монаху. Этот оригинальный текст, состоящий из трех книг, был, по-видимому, одной из частей трилогии, начало которой дошло до нас почти в своем первозданном виде.

Для страны с высокоразвитой культурой создание устного народного эпоса на основе письменного произведения — явление довольно необычное. Еще более странно, что происходило это вблизи столицы, в той части Японии, где уровень грамотности населения был достаточно высок.

Царедворцы, правители и монахи крупных монастырей проявляли большой интерес к тому, что теперь называем «народным творчеством», «фольклором». Из оставленных ими многочисленных повестей, хроник, очерков и дневников видно, откуда брала начало и какими путями развивалась культура, распространявшаяся чаще всего с помощью эпических сказов. Кроме того, они последовательно фиксировали все изменения текстов, благодаря чему мы можем теперь проследить как складывалась с XIV до конца XVI в. судьба произведения, которому суждено было войти в сокровищницу японской национальной культуры.

К концу XVI в. появился «окончательный» печатный вариант эпоса, до тех пор существовавшего в виде отдельных сборников разрозненных текстов. Книга быстро распространилась в обществе, переживавшем мучительные взрывы урбанизации, став на все времена не знающим конкуренции «бестселлером», неизменным примером для подражания, образцом адаптации к любым средствам выражения, особенно сценическим.

Одно из первых изданий «Хэйкэ-моногатари» появилось в Нагасаки. Текст был набран латинским шрифтом — с целью помочь европейским миссионерам овладеть японским языком. Действительно трудно представить себе лучший пример для популяризаторов христианства, чем эта эпопея, известная каждому японцу — и грамотному, и неграмотному.

Бродячих монахов, этих странствующих музыкантов и сказителей, еще и сегодня можно встретить в Японии. В последние годы было сделано несколько записей голосов хранителей умирающего искусства исполнения эпической песни, передававшегося от учителя ученику со времен средневековья и отнюдь не сводившегося к более или менее свободному воспроизведению текста.

Но история преподнесла еще один сюрприз: древняя форма устной коммуникации, казалось, навеки вытесненная современными средствами массовой информации, сегодня именно с их помощью, а также благодаря стремительно развивающейся в Японии «индустрии досуга» неожиданно возродилась и даже приобрела небывалую доселе популярность. Сегодня звукозапись или телекамера способны собрать певцу-сказителю такую аудиторию, которая в сто или даже тысячу раз превышает число слышавших любого из его предшественников за всю жизнь.

Более того, хранители этого искусства, которые, казалось, вскоре совсем исчезнут (каких-нибудь тридцать лет назад их оставалось всего трое или четверо), не только нашли последователей, которым уже не придется испытать на себе тяготы, что ложились на плечи их предшественников. Все больше и больше молодых людей приходят к ним учиться. Подобно своим сверстникам, они посещают любительские студии театра Но (насчитывающие в настоящее время около 2 млн. актеров-любителей), наслаждаются прелестями хайку (10 млн. человек), икэбаной и другими видами классического японского искусства.

Завершая краткий обзор необычной судьбы древнего японского эпоса, как бы сфокусировавшей всю историю живого обмена между речью устной и письменной, нельзя не отметить, что все формы японской литературы и сценического искусства столетиями черпают из этого неиссякающего источника. Классический театр Но, кукольный театр Дзёрури, театр Кабуки, равно как и беллетристика, включая самые «новомодные» и «остросюжетные» произведения, неизменно заимствуют из него темы, характеры и вдохновение. Даже постоянное использование его мотивов средствами массовой информации в рекламных целях служит наглядным подтверждением неувядающей популярности «Хэйкэ-моногатари».

Автор: Рене Сиффер.