Древние народы, не имевшие письменности и потому не сохранившие для потомков ни имен своих мудрецов и полководцев, ни описания быта, нравов или походов, живут в памяти поколений, прежде всего, благодаря памятникам своей материальной культуры. Когда речь заходит о скифах, в воображении возникают грандиозные курганы среди степей и замечательные произведения искусства. Благодаря археологическим раскопкам, ведущимся на территории древней Скифии уже свыше 100 лет, это искусство представлено в музеях многочисленными произведениями и служит объектом пристального и разностороннего изучения. Важное место в этом изучении занимают попытки понять значение образов скифского искусства, постигнуть его сложную символику, расшифровать сюжеты.

На ранних этапах (VI—V вв. до н. э.) в искусстве скифов преобладает так называемый звериный стиль. И хотя речь идет об изображениях животных, однако далеко не всякое такое изображение можно считать памятником звериного стиля. Определить это направление — конечно, в известной мере схематично — можно примерно так: звериный стиль — это изображение строго определенных видов животных в традиционных позах, число которых довольно ограниченно, выполненное в определенной стилистической манере и служившее для украшения лишь определенных категорий вещей.

В скифском зверином стиле мы видим изображения хищников (чаще всего различных кошачьих), копытных (оленя, горного козла, реже кабана), птиц (обычно орла) или отдельно их голов, лап, крыльев. Иногда эти элементы соединяются воедино, создавая образ фантастического существа с крыльями птицы и туловищем льва, а иногда и с рогами.

Копытные по большей части представлены с четырьмя поджатыми к животу ногами (так называемая «поза летящего галопа»), хищники чаще изображаются терзающими добычу, но порой мы видим их и свернувшимися в кольцо или припавшими на лапы. Часто крупное изображение зверя служит как бы фоном, на котором размещаются более мелкие дополнительные фигурки. Все эти композиции украшали предметы вооружения, конской сбруи, личного убранства.

Многие сотни и даже тысячи изделий, выполненных в зверином стиле, найдены, описаны, систематизированы. Но всесторонне исследовав их, специалисты до сих пор не единодушны в одном из самых важных вопросов: что эти памятники означают? Одни полагают, что предметы, выполненные в зверином стиле, имели магические функции — были призваны обеспечить своему владельцу те свойства и способности, которые присущи изображенным животным: силу, быстроту, зоркость.

Другие считают, что эти изображения — символы различных скифских богов; причем допускается, что одно и то же божество символизировалось изображениями разных животных, а один и тот же символ мог порой связываться с разными богами.

Третьи даже полагают, что это изображения самих богов, которых скифы наделяли звериным обликом. Существует, наконец, мнение, что религиозное значение было далеко не главным в скифском искусстве, а предметы, украшенные звериными мотивами, служили, прежде всего, для обозначения социального ранга их владельца. Как найти истину? Видимо, для этого нужно получить более или менее полное представление о характере скифских верований, о религии и мифологии скифов, о присущем им способе постижения и осмысления мира. На этом фундаменте можно было бы строить обоснованное толкование мотивов звериного стиля.

Но как реконструировать мифологию скифов, если письменности они не имели и своих сказаний и легенд не записывали? Как восстановить то, что утрачено много столетий назад? Оказывается, однако, утрачено не все. За многое мы должны быть признательны греческим путешественникам, географам, историкам.

Наряду с греческими на помощь исследователям приходят и другие источники. Известно, что многие представления и верования скифов уже в то далекое время насчитывали многовековую историю. Они возникли тогда, когда предки скифов еще не отделились от родственных им племен — предков современных индийцев, персов, таджиков, то есть народов индоиранской языковой группы.

В то далекое время многие обычаи у них были общими: А после распада этой семьи те народы, которые создали свою письменность, сохранили в своей литературе многие предания, мифы, легенды, в том числе и те, что были у них общими. Эти памятники — бесценный материал для реконструкции скифских мифов.

Более того, даже в современных нам обычаях индоиранских народов удается иногда уловить элементы чрезвычайно древние и протянуть от них нить к скифам, понять нечто и в скифской культуре.

Но как узнать, что в культуре этих народов имеет аналогии в традициях скифов, а что никак с ними не связано? Здесь-то на помощь нам и приходят сюжетные изображения на предметах из скифских курганов. Если в раннее время скифы изображали лишь животных, то позднее положение изменилось.

В IV—III вв. до н. э. собственно скифские мастера и греки, поселившиеся в скифских землях и снабжавшие местную знать прекрасными изделиями художественного ремесла, выполненными в соответствии с вкусами потребителей, создали многочисленные предметы, содержание изображений на которых поражает разнообразием сюжетов и мотивов.

Скифский воин борется с каким-то фантастическим чудовищем; несколько скифов сражаются между собой; всадник пронзает копьем зайцев; два лучника пускают стрелы в противоположные стороны; скифы ловят и стреноживают пасущихся в степи лошадей — эти и многие другие изображения с документальной достоверностью воспроизводят внешний облик скифов, многие детали их быта.

Но что изображено здесь — просто бытовые сцены или какие-то конкретные сюжеты? Последнее толкование уже много лет назад отстаивал крупнейший специалист в области изучения скифской культуры профессор Б. Н. Граков. Он писал, что содержание всех этих сцен слишком конкретно, специфично для того, чтобы видеть в них только типические ситуации. Скорее здесь представлены сюжеты, известные и популярные в скифской среде, возможно скифские мифы.

Эти-то изображения в сочетании с данными античных авторов скорее всего могут помочь нам в реконструкции скифской мифологии. Вот несколько примеров, как такие сопоставления оживляют давно известные изображения, заставляют их заговорить. Геродот сохранил нам скифскую легенду о первом человеке, которого сами скифы именовали Таргитаем, а греческие поселенцы в Причерноморье, а за ними и Геродот называли именем героя греческого мифа Геракла. Фрагменты легенд, связанных с этим персонажем, вкраплены, видимо, и в сочинения других древних авторов.

В начале 50-х годов Б. Н. Граков выдвинул интересную гипотезу, согласно которой многочисленные в скифских курганах изображения борьбы человека с каким-то чудовищем воплощают подвиги именно этого героя и популярны они были в Скифии потому, что Таргитай, по данным Геродота, считался прямым предком скифских царей. Гипотеза эта очень убедительна и наводит на мысль: нельзя ли в таком случае найти среди скифских изображений прямого соответствия сюжету.

Согласно одному из вариантов этой легенды, у Таргитая-Геракла было три сына. Чтобы определить, кто из них достоин стать владыкой Скифии, он предложил им испытание: каждый должен был попытаться натянуть тетиву на отцовский лук и опоясаться его боевым поясом. Задание это требовало, по-видимому, немалой силы и сноровки, так как справиться с ним удалось лишь младшему из братьев. Он-то и стал, согласно легенде, первым скифским царем, а двое старших были изгнаны из страны.

Поиски воплощений этого сюжета среди скифских изображений неожиданно принесли обильные результаты. Еще в начале прошлого века на северной окраине скифского мира, в среднем течении реки Дон, при раскопках одной из могил был найден небольшой серебряный сосуд, явно причерноморского происхождения. Сосуды такого типа употреблялись скифами при культовых церемониях.

На сосуде изображены шесть мужских фигур, сгруппированных в три парные сцены, причем во всех трех один персонаж повторяется. Это пожилой скиф с длинными волосами и бородой. В одной из сцен он представлен беседующим о чем-то с другим скифом. Никакие детали изображения не проливают свет на содержание этой беседы.

Зато другая сцена более показательна: тот же персонаж изображен напутствующим воина, который, судя по тому, что у него в руках два копья, собрался в далекий поход. Но самой важной оказалась третья сцена: тот же герой протягивает лук собеседнику, который явно моложе всех остальных персонажей: у него нет даже обычной для скифа бороды.

Все детали композиции позволяют интерпретировать ее как изображение Таргитая, беседующего с тремя сыновьями. Двух из них он удаляет из страны (уходящему воину он даже показывает на пальцах число «три», как бы напоминая, что испытанию подвергались все братья), а третьему — младшему — протягивает свой лук как символ победы в испытании и как эмблему власти над скифами.

Несколько лет назад при раскопках на территории Украины был найден сосуд с групповой композицией, на которой молодой скиф тоже принимает из рук пожилого какой-то продолговатый предмет. К сожалению, именно эта часть сосуда сильно повреждена, и изображение предмета не сохранилось.

Но все содержание сцены и облик персонажей позволяют видеть здесь тот же момент передачи Таргитаем своего лука младшему из сыновей. На противоположной стороне сосуда изображены два других скифа. По предлагаемому толкованию, это изгнанные братья победителя.

Теперь обратимся к самому, пожалуй, известному скифскому ритуальному сосуду, он найден почти полтора века назад в кургане Кульоба на Керченском полуострове в Крыму. Здесь изображены семь скифов, занятых различным делом. Один из них натягивает на лук тетиву, то есть выполняет то самое задание, которое дал своим сыновьям Таргитай. Это позволяет предположить, что здесь представлен тот же сюжет.

Но как тогда объяснить содержание остальных сцен? Мы видим, например, как один скиф перевязывает другому раненую ногу. Рядом — скиф, пальцем нащупывающий что-то во рту у своего соплеменника. Сюжет несколько неожиданный. Но дело вот в чем.

Скифский лук в спущенном состоянии имеет изгиб в противоположную сторону от тетивы. Если попытаться натянуть его таким способом, как показано на сосуде, не имея достаточной силы и сноровки, то древко может сорваться и, изогнувшись, ударить либо по левой ноге, либо по нижней челюсти. Сила этой спущенной пружины такова, что она может и кость перебить, а уж зуб выбьет наверняка. Не эти ли увечья получили старшие сыновья Таргитая, не сумевшие выдержать отцовского испытания, и не это ли изобразил мастер на сосуде из Кульобы?

А как представляли скифы дальнейшую судьбу сыновей Таргитая? Геродот об этом ничего не сообщает, но мировой фольклор знает многочисленные варианты предания о соперничестве трех братьев, в котором берет верх младший. Эти варианты различаются между собой многими деталями, однако очень часто у них одинаковый финал: старшие братья, рассерженные успехом брата-победителя, убивают его. Так, например, завершается этот сюжет в повествовании о трех сыновьях Феридуна, героя древнеиранского эпоса, в облике которого многое напоминает скифского Таргитая.

Что финал скифского мифа мог быть примерно таким же, позволяет предполагать уже изображение на втором из рассмотренных сосудов: два персонажа, представляющие, согласно нашему толкованию, старших братьев, сильно вооружены, тогда как у младшего и у отца — лишь луки. Не изобразил ли здесь художник тот момент, когда зарождается у них план жестокой мести своему удачливому сопернику?

А на другом скифском памятнике — знаменитом золотом гребне из кургана Солоха — мы видим двух скифских воинов, пешего и конного, сражающихся с третьим и одолевающих его. Может быть, и здесь изображены те же сыновья Таргитая?

Подтверждение этому находим мы у римского поэта Валерия Флакка (I в. н. э.), который был знаком с несколько более подробным, чем у Геродота, изложением скифского мифа и многие его детали включил в свою поэму «Аргонавтика». Среди сведений, никак не связанных с этим мифом, вдруг мелькает у него упоминание о борьбе между двумя персонажами, имена которых очень созвучны именам сыновей Таргитая Геродота. И описывает он эту борьбу так же, как изображена она на гребне: уже убит конь героя, уже сам он ранен, вот-вот настигнет его гибель…

Так изображения позволяют связать между собой фрагменты скифских мифов, сохраненные разными авторами, восстановить на их основе единое связное повествование.

Популярность легенды о Таргитае и его сыновьях, многократное воплощение этого сюжета на ритуальных предметах не должны нас удивлять. Ведь это был династический миф, обосновывающий право скифских царей на престол. Поэтому не исключено, что раскопки скифских курганов еще не раз будут знакомить нас со все новыми воплощениями того же мотива.

Другой чрезвычайно популярный в Скифии сюжет — сидящая женщина в длинном одеянии с зеркалом в руке и стоящий перед ней молодой скиф. Золотые бляшки с этим изображением, нашивавшиеся на одежду, найдены уже в шести скифских курганах. Видимо, воплощенному здесь мотиву придавалось большое значение. Специалисты давно пришли к выводу, что сидящая женщина — это верховная богиня скифов Табити. Но что означает вся композиция?

Интересно, что среди образов скифского искусства мы не находим одиночного изображения богини с зеркалом в руке. Значит, зеркало — не обязательный атрибут богини, а связано оно, скорее всего, с изображенной на бляшках ситуацией. Интересно и то, как женщина держит зеркало: оно помещено строго в центре композиции, между персонажами, как бы для того, чтобы в него могли смотреться оба героя сцены.

Объяснение этой сцены можно найти уже не у древних авторов, а в доживших до наших дней обрядах. У индийцев, таджиков, персов и других народов, предки которых были близкими родственниками скифов, так совершается свадебный обряд: жених и невеста должны посмотреться в одно зеркало. Более того, у некоторых народов именно отраженными в зеркале, а не непосредственно они впервые видят лица друг друга.

Есть доказательства глубокой древности этого обычая. Можно даже предполагать, что некогда он был распространен и еще шире: следы его мы находим, например, в традиционном гадании, когда девушка по отражению в зеркале должна узнать, кто станет ее женихом.

Так вот, если изображенная на скифских бляшках женщина — действительно скифская богиня, то мы можем говорить о наличии у скифов широко известного в древности обычая ритуального венчания царя с богиней. Не случайно скифы, как сообщает Геродот, называли богиню Табити своей царицей — она считалась, видимо, божественной супругой царя.

Можно было бы продолжить подобные примеры, позволяющие проникнуть в мир образов, украшающих различные скифские предметы, понять сюжеты этих изображений, постигнуть, как представляли себе мир владельцы этих предметов.

Чем полнее удастся восстановить эту картину, тем больше вероятность, что все скифское искусство, в том числе и памятники звериного стиля, перестанет быть для нас книгой на неизвестном языке.

Есть, правда, одно обстоятельство, которое автор не вправе скрыть от читателей: приведенные толкования тоже не бесспорны и общепризнанны, а лишь одна из возможных трактовок. Поиски истины продолжаются…

Автор: Д. С. Раевский.

P. S. А еще было бы здорово, если бы скифское искусство проникло в наш современный мир. Например, представьте себе настольную лампу декорированную в стиле скифских мастеров (хотя вполне возможно, что один классный магазин настольных ламп имеет что-то подобное в своем ассортименте), или может еще что-то в таком же духе.