Когда-то Репин не побоялся назвать Куинджи гениальным художником, новатором, открывшим в пейзажной живописи целую эпоху, давшим «начало новому виду искусства». И действительно, творчество А.И.Куинджи (1842-1910) — одна из самых ярких страниц украинского искусства второй половины XIX века. Он создал особый тип романтического пейзажа, основанного на реалистическом восприятии мира, но преображенного творческой индивидуальностью художника. Он впитал в себя атмосферу, мировоззрение, нравственные критерии, рожденные демократической эпохой. Аккумулировав в своем творчестве всю память предшествующего развития пейзажной живописи, Куинджи со свойственной ему самобытной неповторимостью трансформировал русский и европейский романтизм, опыт немецких художников дюссельдорфской школы, французских барбизонцев, русский реализм 1870-х годов и все это как бы окрасил собственными открытиями, проложившими путь еще более новым исканиям.

Новаторство этого художника оказалось связанным не только с чисто формальными сторонами живописи, но и с тем пониманием всеединства мира и человека, которое мы начинаем с особой обостренностью осмысливать именно сейчас. Творчество Куинджи — это прикосновение к величественным мистериям природы, к извечным ее тайнам и видимым состояниям, которые он непосредственно включает в свое искусство, где мы можем увидеть нашу землю в утреннем пробуждении, или залитую солнечным светом, расплавленную от яростного закатного солнца или погруженную в темноту ночи; небо, завораживающее бесконечной бездной, с плывущими облаками или усеянное звездами, — все это открывается им в полноте своего величия.

Для композиционного построения картин он часто выбирает высокую точку зрения, дает сопоставление больших цветовых плоскостей, уходит от детального изображения предметного мира, сохраняя при этом ощущение живых токов земной жизни. Именно так мы воспринимаем его пейзажи «Степь», «Север» или «Днепр утром» с их спокойным, широким дыханием. Природа, полная первозданной силы, свободная от вмешательства человека, предстает и в серии горных пейзажей, которые Куинджи начал писать с конца 1880-х годов.

С широким разлетом земного и небесного пространства картины Куинджи могли бы оставлять несколько отстраненное впечатление, не будь в них любовного внимания к живой плоти произрастающих на земле трав, цветов, деревьев. Все это разнообразие земной жизни передано свободным, живым, фактурным мазком и вместе с тем пластическим обобщенным языком.

Своеобразным средоточием этих качеств, стала знаменитая «Лунная ночь на Днепре». Ее появление вызвало многочисленные и бурные отзывы современников. Все писавшие отмечали «невероятное» по силе впечатление, которое производила картина на всякого, кто ее видел. Журналист и издатель А.Суворин утверждал: «Картина эта — невиданное еще нигде могущество красок. Впечатление от нее — решительно волшебное: это не картина, а сама природа, перенесенная на полотно в миниатюре».

Далеко не всегда Куинджи нужны были исключительные состояния или явления природы и большие размеры холстов, чтобы передать разнообразие и безмерность окружающего мира. Часто в небольших эскизах или крошечных этюдах могли у него вмещаться и бездонная небесная сфера, и бесконечные пространства земли. С равным вниманием, любовью и темпераментом он писал сложную композиционную картину и делал маленький набросок, запечатлевая в нем конкретный, частный мотив. Но и в этом, казалось бы, бесконечно малом, проявления натуры для него были так же интересны и восхитительны, как и в бесконечно большом и исключительном. В серии этюдов с изображением облаков он следит за их движением, жизнью, за тем, как они меняются в своих очертаниях, цвете и освещенности. Он видит, как просвечивают сквозь бесплотную массу воздуха солнечные лучи, зажигая на земле разноцветные огни трав и цветов.

В его картинах земля и небо живут и дышат единой жизнью. Даже, казалось бы, в таких далеких от возвышенного строя произведениях, как «Забытая деревня» или «Чумацкий тракт в Мариуполе», он передает не только «беспросветную правду степи», но и «фатальную жизнь земли».

Таким всесоединяющим для художника звеном между зрителем и картиной становится свет, он — истинный бог для Куинджи и главный герой его произведений. Именно благодаря силе особых красок, передающих потоки света — неосязаемого, мягко льющегося в «северных» пейзажах или интенсивного лунного, преображающего ночной мир, или почти материально ощутимого в «закатных» эскизах, — его картины заряжаются своеобразной энергией. «Куинджи — художник света» — сказал как то Репин.

Интерес к решению «световых» задач прослеживается с первых же пейзажей Куинджи. Опираясь в работе над ними на романтический опыт своих предшественников, он поначалу лишь «называл» тему, не углубляясь в нее, как например, в самой ранней из известных нам работ 1869 года «Исаакиевский собор при лунном освещении». Но развитие художника проходило стремительно. Когда появляются картины «На острове Валааме», «Украинская ночь», «Север», «Ночь на Днепре», а затем и целая серия «лунных» пейзажей — «Дарьяльское ущелье», «Эльбрус», «Лунная ночь», «Пятна лунного света на снегу» и многих-многих других, становится ясно, что художник пластическим языком живописи исследует это природное явление, стремясь проникнуть в самую его суть.

«Глубоко, упорно добивался он совершенства в решении своих живописных задач. Здесь он был чувствителен к малейшим погрешностям… — вспоминал Репин. — Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи».

Живописная стихия его картин рождает множество эмоциональных состояний. Ощущения «безнадежной беспредельности» передают его пейзажи унылых осенних равнин, а огневая лава закатного неба вызывает целую бурю напряженных эмоций и экспрессивных переживаний. Элегическую поэму о красоте, ясности чистых и простых чувств, извечных, как сама жизнь, заключает в себе одна из самых гармоничных картин Куинджи «Ночное».

Полна драматического напряжения, конфликтности с миром единственная сюжетная картина Куинджи «Христос в Гефсиманском саду». Глубинная для искусства, нравственно-философская тема, которая была определяющей у многих художников, находит у Куинджи свою интерпретацию и осмысление: разрешение внутреннего конфликта между добром и злом воплощено здесь языком пейзажной живописи.

Далеко не всем современникам была открыта серьезность исканий художника. Лишь наиболее чуткие понимали, что Куинджи стремился не к эффекту как таковому и не ради оригинальности и чистой иллюзии десятки и десятки раз возвращался к одним и тем же мотивам.

Новаторство Куинджи значительно само по себе, но оно еще естественно проросло и в творчестве его учеников. Трудно найти в искусстве аналог куинджевскому наставничеству и учительству. Только с его именем связано такое понятие, как «школа Куинджи». Формально чуть больше двух лет (1894-1897) он руководил пейзажным классом Академии художеств, но даже после вынужденного ухода из Академии, вплоть до кончины Куинджи, не распалось это исключительное содружество учителя и учеников. Чистое, почти религиозное отношение к искусству самого Куинджи создало особую атмосферу некого художественного братства. «Куинджи любил учеников. Это была какая-то особая любовь, которая иногда существует в Индии, где понятие учителя — гуру — облечено особым пониманием», — вспоминал Н.Рерих, многое воспринявший у Куинджи и абсолютно по-своему претворявший его традиции.

Впрочем, каждый из учеников был совершенно самостоятелен и самобытен, взяв у своего наставника наиболее соответствующие его индивидуальности и его творческой натуре основы живописной системы учителя.

Наше наследие, Автор: Галина Чурак.

P. S. Духи вещают: Что ни говорите, а живопись Куинджи чудесна. А вот интересно, если у моей бабушке в чулане завалялась парочка старинных картин весьма похожих на работу Куинджи, можно ли было б взять кредит под залог таких картин. Ведь что-что, а картины представляют куда большую ценность чем всякие машины-квартиры – стандартный объект банковских залогов.