Часто говорят: «лубочная картина» и подразумевают под этим нечто малохудожественное. Но говорят и так: «это ярко и непосредственно, как лубок». Лубок незамысловат, но затейлив. Он грубоват и вместе с тем содержит тонкий подтекст. При слове «лубок» вспоминают хорошо всем известные базарные «ковры» с неизменными лебедями или красавицами на цветущем лугу. Наивный рисунок. Неправдоподобные краски. Одним словом «отвратительный лубок». Между тем история искусства знает немало художников, прославившихся работами в таком духе. Например, француз Руссо. Были и знаменитые коллекционеры лубка. Их трудами изданы целые альбомы лубочных картинок…

Кто же и в чем ошибается? И ошибается ли?

Первые народные картинки появились в Украине в начале XVII века, когда в изобразительном искусстве безраздельно господствовали иконописные приемы. Соединение этих приемов с задачами дать массовую дешевую нравоучительную или просто занятную печатную картинку для народа создало так называемый «лубочный стиль».

Ю. М. Овсянников, исследователь лубков вызволяет из далекого прошлого ряд имен: П. Берында. Л. Земка, Прокопий, Илья… Все это были рядовые мастера киевско-львовской типографской школы, большие патриоты не только своего дела, но и своей родины, поскольку им приходилось давать отпор католицизму, насаждавшемуся с Запада. Вместо католических святых они рисовали, вырезали на деревянных досках и затем печатали на бумаге подвижников православной церкви, в число которых попал и «преподобный» Илья Муромец! Как жаль, что этот «преподобный Илья» не воспроизведен в альбоме! Ведь это, пожалуй, древнейшее изображение любимого былинного героя.

По сравнению с украинским московский лубок XVII века выглядел более церковным. Но в конце XVII века и здесь появился мастер, внесший свежую струю в иконописные приемы. Это был Василий Корень. На одном из своих листов он представил Каина, пашущего землю русской сохой. Правда, еще в XIII веке русские мастера изображали Адама, копающего землю железной русской лопатой («рыльцем»), А здесь — целая соха! Когда так по-крестьянски преломляется Библия, то до реализма уже недалеко. Однако путь этот был очень тернистым.

Взбудораженное петровскими реформами, пестрое население русских городов тянулось к социально заостренному изобразительному творчеству. И в чем, как не в лубке, оно могло его найти? Именно лубок, вследствие своей массовости и дешевизны был вхож в дома горожан, он был главным средством «пригожества». Через это «пригожество», через самые разнообразные, подчас шутовские сюжеты лубочных картин и началось формирование общественного сознания «третьего сословия».

Тут читатель невольно ждет рассказа о сюжетах, осмеивающих патриархальную допетровскую старину. Действительно, такие картинки появились, и в немалом количестве. Запоминается резвый «Цирульник, который хочет раскольнику бороду стричь» На самом деле не только широкие массы народа, но и не все просвещенные умы разбирались в прогрессивности политики Петра I. Новый царь был крут, с варварством он боролся варварскими средствами. Это не могло не пугать. И вот появляется ряд антипетровских лубочных картин. Среди них — широко известная композиция «Как мыши кота хоронили», насчитывающая несколько вариантов

Исследователи установили, что влекомый на чухонских санях мертвый кот — это не кто иной, как Петр I. Итак — сатира на самого Петра! И не какая-нибудь боярско-дворянская сатира, а идущая с «низов»… Представим себе на минуту, что это значило реально в условиях того времени, и мы поймем, почему автор выбрал испытанный древнерусский прием иносказания и почему художественная форма получила здесь столь предельно сжатое выражение. Автору было не до внешних «красот», ему надо было, чтобы завуалированная сатира вызывала смех, а со смехом в сознание зрителей входило и осуждение.

Похоронная процессия действительно юмористична. Между тем здесь все «реально»: и количество мышей в упряжке, и оркестр, и раскуривание трубок, и стриженые усы у кота, и мышь-чухонка. — намек на «чухонку» Екатерину I. Элемент шутовства сопровождал почти весь XVIII век, по крайней мере, до Екатерины II. Из придворных сфер он перекинулся в лубок, где стал удобной формой насмешки над нелепостями века.

А вообще лубок XVIII века вовсе не был народен в том прямом смысле, в каком народна, например, крестьянская резьба или роспись по дереву. Дело в том, что в XVIИ веке крестьянство лубка не знало! Он распространялся среди средних городских слоев, причем довольно разношерстных, поэтому лубку свойственна некоторая мещанская анекдотичность в ряде сюжетов. Таковы кухонные и уличные любовные сценки, рассчитанные на обывательский вкус. Может быть, такие сюжеты и отталкивают кое-кого от лубка. Но разве можно по одной грани судить обо всем явлении? К тому же, не будь этих анекдотических лубков, передовому русскому искусству было бы труднее расшатывать устои официального академизма.

Лубком интересовались Державин, Пушкин, а Сумароков настолько вошел в народный стиль, что его текстами охотно пользовались сочинители народных картинок. Тысячи людей приобщались благодаря лубочным изданиям к грамоте, к чтению». В этом великая заслуга лубка.

Но не только в этом. Лубок нес в народ массу познавательного материала. Именно из копеечных картин можно было узнать о героях западноевропейских рыцарских романов, о баснетворце Эзопе, о поимке кита в Белом море и о тысяче разных других вещей и событий. Лубок давал буквари, календари, картинки военно-патриотического характера и даже изображения выдающихся произведений архитектуры. Любопытен случай: лубочная картинка помогла архитекторам восстановить первоначальный облик Ново- Иерусалимского монастыря, разрушенного в вторую мировую войну немцами.

К началу XIX века лубок стал усиленно притесняться цензурой. Его творческая активность начала угасать. Невольно опять развились внешнеразвлекательные сюжеты. Но и их историческое значение огромно. Ведь собственно народное крестьянское искусство отличалось в основном земледельческим кругом тем.

Крестьянство творчески не знало лубка, но потребительски оно от него не отворачивалось. Иначе коробейники-офени не промышляли бы им по деревням. Просачиваясь в толщу народа, лубок превращался в настоящего «возмутителя спокойствия» — Ходжу Насреддина, без которого русское народное искусство вряд ли преодолело бы свою предельную насыщенность культом природы. Хотя сам по себе великий культ матери Земли сообщал народному творчеству поистине былинную силу, но оно так и осталось бы Святогором, наполовину вросшим в землю. Образ, конечно, потрясающий, но жизненный ли? Жизнь не может обойтись без динамических образов типа Алеши Поповича или Добрыни, а от них рукой подать до лубочных Еруслана Лазаревича и Бовы-Королевича. Недаром именно такого рода лубочные картинки пользовались особой любовью в народе.

Автор: К. Г. Вагнер.