«Сон разума рождает чудовищ»,— утверждал великий Гойя, любимый художник одного из самых знаменитых мастеров XX века — испанского живописца и графика, эссеиста и дизайнера Сальвадора Дали. Думается, эта глубокая формула Гойи может в известной степени быть ключом, открывающим тайны «загадочного», «мистического», «фантастического», как его называют, маэстро Дали. В начале 1920-х годов он стал одним из зачинателей сюрреализма, а впоследствии не без основания говорил: «Сюрреализм — это я».

Новое искусство утверждало преобладание сновидений и бессознательного над разумом и познанием. В картинах Дали обрели зримую плоть категории «бессознательного» (К. Юнг), «подсознания» (3. Фрейд), «агонии бытия» (М. Унамуно). Хаос образов, парадоксальное смещение смыслов, которыми наполнены работы Дали, выражают «безумие» мира сего, пораженного жестокостью и извращенной чувственностью. Лишь война и эротика, по мнению Дали, волнуют людей. Вместе с тем художник бросает вызов самодовольству здравого смысла, безвкусице массовой культуры, всеядному гурманству толстосумов.

Чтобы хоть как-то организовать этот бессмысленный, абсурдный поток бытия, воссоздать образ мира, где все подвержено разложению, художнику необходима огромная сила трезвого ума. «Единственная разница между мной и сумасшедшим заключается в том, что я не сумасшедший»,— скажет Дали. «Параноидально-критическим» назовет он свой творческий метод, подчеркивая этим определением, что сознание пораженного тяжким недугом мира поверяется трезвым критическим умом. Сомнение в реальности реального, как говорил теоретик сюрреализма А. Бретон.

«Живопись,— утверждает Дали, — это ручная фотография конкретной иррациональности и воображаемого мира вещей». Художник должен достоверно запечатлеть свои сновидения, так как именно эта не контролируемая ничем извне, спонтанная жизнь человеческого «Я» представляется художнику-сюрреалисту подлинной реальностью. Парадоксальное соединение ирреального и натуралистического — одно из кардинальных свойств искусства Дали.

Еще одна его особенность — упование на «случай», непредсказуемость и «чудо», которые только и могут как-то соединить несоединимое, достоверность и вымысел, «поэзию и правду». Вот картина «Искушение святого Антония». Она написана по просьбе кинорежиссера- авангардиста Луиса Бюнюэля как эскиз для задуманного им фильма по роману Мопассана «Милый друг». Фигуры лошадей, слонов, надвигающиеся на зрителя на отвратительных паучьих ножках, — олицетворение чувственности.

Композиции «хаоса» С. Дали строго продуманы, он блистательный «конструктор» (Ф. Г. Лорка), в его полотнах всегда строгая архитектоника, внутреннее равновесие. В то же время он создает подлинно художественные выразительные образы. Их отличает красота линий, динамичность рисунка. Я вспоминаю свою встречу с картинами С. Дали в Галерее Тейт в Лондоне. Они красивы и ужасны одновременно, их парадоксальность буквально потрясает.

Каждая деталь больших полотен, выписанных с тщательностью средневекового мастера, подобна слову в тексте: если ее не понять, будет ущемлен и смысл целого. Нередко работы Дали содержат «цитаты» из картин Сурбарана, Эль Греко, Веласкеса, Фермера и других мастеров. Тесная связь живописи с текстовой природой искусства позволяет говорить о нем как о «средневековом» мастере и тем самым о связи его творчества с религией. Его картины как бы изобразительный комментарий к «Апокалипсису»: здесь и «Вавилонская блудница» — прельщение плотью, и «Всадник на рыжем коне» — ужасы войны, и даже то, как «времени больше не будет».

Ф. Г. Лорка, в слове создавший образы, близкие живописи Дали, писал: «Я все глубже чувствую талант Дали. Он, по-моему, уникум; и у него спокойствие и ясность суждения в отношении того, что он считает по-настоящему волнующим. Он ошибается — ну и что? Он живой. С его обескураживающей детскостью соединяется его острейший ум в такой необычной смеси, совершенно неповторимой и чарующей. Что меня всего больше трогает в нем сейчас — это неистовство его конструктивизма (читай — созидание), когда он намеревается творить из ничего и так напрягает свою волю и бросается навстречу шквалам с такой верой и с такой силой, что кажется невероятным. Нет ничего драматичнее, чем эта телесность и эти поиски жизни ради самой жизни… ему надо держать штурвал и нести веру в небесную геометрию. Он трогает меня. Дали вызывает во мне такое же чистое чувство (да простит меня наш Господь Бог), как заброшенный в Вифлеемском дворике Иисус-младенец, под соломой постельки которого уже таится росток распятия».

Дали глубоко национален. В его творчестве легко улавливается влияние средневековой и более поздней испанской живописи и философии. Велико влияние Мигеля де Унамуно (1864—1936), мыслителя, утверждавшего, что «печаль» и «скорбь» — свидетельство зависимости личности от абсолюта, а «из собственного глубинного ничто человек черпает новые силы, дабы стремиться быть всем».

В огромном наследии С. Дали — им создано около 1200 только станковых картин — менее десяти непосредственно религиозных сюжетов. Среди них особенно известны «Христос святого, «Распятие» и «Тайная вечеря».

«Христос святого Иоанна на кресте» — это и Христос-Логос Иоанна Богослова («В начале было Слово…»), и обращение к современности. Изображенное на картине распятие представляет собой увеличенный во много раз крест, принадлежавший папе Иоанну XXIII. Духовным исканиям художника были близки его миротворчество и призывы к объединению церквей. Распятие возносится над всей землей, красивой и спокойной. Тихое озеро, рыбаки у берега, прекрасный дворец вдалеке — это известные евангельские образы, но они и символы хранимой жизни. Светлый треугольник, в который вписано распятие, пронзает сонную успокоенную мглу — это свет мира.

«Распятие», или «Восьмигранные гиперкубы», раскрывает другую грань в духовном пути художника — его веру в жизнеутверждающую, даже можно, пожалуй, сказать, спасительную силу совершенной формы сакрального числа. Распятие строгих геометрических форм воплощает число восемь, олицетворяющее земную гармонию; Христос же, символизирующий плотиновское Единое, вместе с восьмеркой образует абсолютную, небесную девятку. Возле распятия, изображенного в интерьере дома Дали, написана Гала — жена художника, облаченная в тяжелые «сурбарановские» золотистые одеяния. Если в первом распятии Христос предстает в своей божественной природе, то во втором — его человеческая ипостась.

Образы «небесной геометрии» Дали черпал в средневековых богословских сочинениях. В его картинах они воплощают надежду на существование абсолютных, вечных ценностей, противостоящих абсурду и хаосу.

Поистине вершина творчества художника — великолепное полотно «Тайная вечеря». Здесь и «воздух», и свет, и конструкция; и сон, и явь, и одежда, и сомнение. В центре большого горизонтального полотна изображен Христос. Он в трех ипостасях. Как Сын, пришедший на землю, он сидит за столом со своими учениками. Но приглядитесь: он погружен по пояс в воду — крестится водой, или духом святым, и тем самым воплощает вторую ипостась троицы. Над ним призрачно высится мужской торс — словно часть композиции «Вознесение» — возвращение к Богу-Отцу. Апостолы, низко склонившие головы к столу, молитвенно сложили руки — они словно поклоняются Христу или спят? Как известно из Евангелия, Христос просил учеников не спать, пока он молит Бога: «Эту чашу мимо пронеси». Универсальность этой идеи очень точно выразил один поэт:
«Не спи, не спи, художник.
Не предавайся сну.
Ты — вечности заложник,
У времени в плену».

Картина гармонична и светла, сочетания сине-голубых, желто-золотистых красок близки к цветовому строю рублевской «Троицы». Трудно представить, что это создал тот же художник, в чьей душе одновременно зреют кошмарные образы ада.

Г. Гессе писал о подобных духовных исканиях: «И эта сила, которая заставляет человека мечтать о высших его возможностях, которая снова и снова уводит его прочь от животного, — это, должно быть, всегда одна и та же сила, как бы мы ни именовали ее, — сегодня религией, завтра разумом, послезавтра как-то еще».

Пожалуй, как никто другой Сальвадор Дали остро почувствовал и выразил в своем искусстве ту последнюю грань (дальше — гибель, «конец света»), к которой приблизился сегодня «этот безумный, безумный, безумный мир». Лишь вечные духовные ценности, по мысли художника, такие, как разум, добро, красота, могут быть духовной опорой человека.

Автор: Е. Завадская.