Имеет ли умеренность своеобразный этический статус? Или она — лишь произвольный «образ жизни», возможно, по-своему привлекательный, но настолько же, насколько может быть привлекательным и расточительность? Можно считать, что умеренность крепче укоренена в добродетели, чем роскошный образ жизни? Или она полезна только при чрезвычайных обстоятельствах, когда не хватает продуктов питания, одежды или других товаров и умеренное потребление становится лишь данью здравому смыслу? Может, она добродетель в третьем мире, но не в первом? Может, она уместна при определенных обстоятельствах и совсем бессмысленная при других?

Давайте теперь рассмотрим, где умеренность может стыковаться с этикой. Она не является добродетелью, по крайней мере, в том смысле, который вкладывают в это слово философы. Она может быть добродетелью в общераспространенном, обыденном смысле: то есть всего лишь хорошей вещью, вещью, достойной того, чтобы ею восхищаться или ее восхваляли. Но об этом чуть позже. Под добродетелью философы имеют в виду душевное состояние, которое помогает человеку преодолеть типичные жизненные невзгоды. Без такой добродетели решимости или не хватило бы, или оказалось бы излишне много.

Сдержанность — классическая добродетель, стоящая ближе всего к умеренности. Сдержанный человек реагирует на испытательные обстоятельства без чрезмерной вспыльчивости, но и не слишком спокойно, без чрезмерного пристрастия, но и не холодно. Сдержанность определяется как подведение своеобразного желаемого баланса. Но если говорить об умеренности, то подозрение вызывает то, что она категорически отстаивает лишь одну крайность: бережливое потребление. Но почему мы должны считать это удобным балансом? Баланс между какими пороками? Одну противоположность умеренного потребления можно видеть в расточительстве. А что является другой противоположностью? Другую противоположность можно видеть в губительном недостаточном потреблении. Но почему мы должны считать умеренность за идеальный баланс между этими двумя бедствиями? Человек может выходить за рамки умеренности, потребляя товары достаточно щедро, но не впадая в расточительство. Почему же тогда большая щедрость не могла бы быть желанным балансом?

Нет, я не думаю, что умеренность безоглядно полезна. Сначала представьте себе жизнь на основе воздержания: я осторожный и сберегательный во всем, что касается потребления, я ем достаточно, чтобы быть здоровым, но не больше, чем нужно для того, чтобы удовлетворять простые, основные мои потребности. Теперь представьте себе жизнь не на основе воздержания: я менее осторожный и щедрый во всем, что касается потребления, я ем больше, чем непременно нужно для удовлетворения основных моих потребностей. Теперь если кто-то будет рассматривать каждый из этих способов жизни, просто как образ жизни, которые я только что описал, рассматривать вне всяких последствий, которые они могут иметь, то возникает вопрос: есть ли какие-то основания утверждать, что одно лучше другого? По крайней мере, я лично не вижу оснований для такого вывода.

Поэтому если жизнь на принципах умеренности и может быть как-то полезной, то только ввиду того, к чему она приводит. Пожалуй, она полезна опосредованно.

И интересно здесь, мне кажется, вот что. Умеренность воспринимается большинством современных людей как нечто крайне необычное, и, конечно, по разным причинам. Она кажется присущей нищете, и когда наш мир богатеет, умеренность становится неуместной. И здесь нам, пожалуй, не обойтись без Фрейда: мы подозреваем, что за внешним фасадом воздержания кроется неприхотливая, желудочно-непроходимая внутренняя суть. Но что самое важное, наша современная система ценностей, кажется, становится формой потребительства. Над нами царит экономическая модель качества жизни. Человек рассматривается как совокупность желаний. Качество человеческой жизни рассматривается прямо пропорционально удовлетворению этих желаний. Такая модель ценностей, основанная на удовлетворении желаний, господствует над общественными науками и через них — над народным сознанием.

Но теперь, к счастью, ее господствующая роль ослабляется. Эта теория короткая. Нельзя отождествлять то, что делает жизнь человека хорошей, с тем, чем довольствуются его желания. Желания человека могут быть удовлетворены, но, увы, лучше от этого ему не станет. Например, я могу гореть жаждой мести, сильнейшим чувством в моей жизни, и когда я достигну своего, окажется, что мне стало не только не лучше, а еще, возможно, и хуже.

ИНСТРУМЕНТ ДОБРА

Ничто не является полезным только потому, что оно желательно. Некоторые вещи в жизни полезны сами собой, а другие — нет. Это, конечно, сильно сказано, и на этот предмет среди философов было много дискуссий, но это кажется мне правильным. Думаю, с приобретением опыта мы можем составить перечень полезных вещей в жизни, вещей, которые не могут улучшить любую жизнь без разбора (для этого люди слишком разные), но улучшают нормальную человеческую жизнь. Мой список содержал бы хотя бы такие, довольно-таки знакомые вещи: удовольствие, глубокие личные отношения, достижения какой-то жизненной цели, понимание определенных основных метафизических и нравственных вопросов, автономия и свобода.

Потребительство короткое не только в теории. Оно не доводит до добра и на практике. Одной из общих черт жизни современного потребителя является то, что на смену одному набору удовлетворенных желаний приходит другой без улучшения качества жизни. Эти потребительские желания часто диктуют однообразную механическую работу. Кто-то бежит, а на самом деле топчется на месте. Когда такое происходит, ясно, что человек выпустил из поля зрения ценности. Что действительно полезно, то это вещи из перечня, который я только что привел. Другие вещи тоже полезны, но лишь постольку, поскольку они ведут нас к ценностям, приведенным в перечне.

Именно здесь, мне кажется, и должна сказать свое слово умеренность. Она полезна единственно тогда, когда такой образ жизни в целом способствует постижению некоторых ценностей, указанных в перечне. Об этом можно говорить и говорить. Умеренность в жизни отказывается от более разрушительных для ценностей форм потребительства. Она тяготеет к простой жизни, и хотя простота в жизни не гарантирует приобщение к подлинным ценностям, она существенно увеличивает шансы этого добиться. Многим из нас время от времени приходилось жить более простой жизнью, чем обычно, и, как следствие, в гармоничной связи с тем, что по-настоящему важно в жизни. Конечно, мы возвращаемся к нашим будням и теряем драгоценное сознание такой связи. Образ жизни человека может не только включать в себя ценности, он может быть еще и лучшим средством открыть человеку глаза на ценности, которых он иначе не увидел бы.

То есть умеренность может стать таким опосредованным способом личного блага. Сообщество, исповедующее принципы умеренности, может экономить, чтобы потом делать инвестиции для построения лучшего будущего. Умеренность может быть также добром для всей планеты — действительно-то, немного умереннее потребление может потребоваться просто, чтобы избежать всемирной катастрофы. Мы потребляем органические топлива без серьезных ограничений. Мы оправдываем себя мыслью, что технический прогресс непременно создаст для них заменители. Но будут ли они такого же качества? Или не будут ли давать нежелательных побочных эффектов? Ба! Мы не знаем. И наше потребительство оскверняет атмосферу, вызывая глобальное потепление.

Всего, чем это нам грозит, мы, конечно, не знаем. Но я не собираюсь заканчивать хвалой умеренности. Мне больше импонирует скромная жизнь во время отпуска, когда я ем гораздо меньше, чем обычно. Я выбираю простоту. Но миллионам людей приходится потреблять недостаточно. Они бедные. Их жизнь не становится от этого лучше, самый великий убийца в мире — не война или периодический голод. Это — что-то лишенное драматизма и не доведенное до сведения всех: хроническое недоедание. Хронический голод, как утверждает кое-кто, убивает ежегодно от восемнадцати до двадцати миллионов человек; это более чем в два раза превышает число людей, ежегодно погибающих во Второй мировой войне. Их нищенское потребление — не что иное, как зло.

Автор: Джеймс Гриффин.