Есть подозрение, что средств массовой коммуникации, максимально облегчая доступ музыки к нашим ушам, затруднили ее путь к нашим чувствам, что наш мозг, избалованные и пресыщенный музыкальным сверхизобилием, приобретает прискорбный, но спасительный слухо-эмоциональный иммунитет. От музыки теперь трудно спастись даже в лесу, где того гляди попадется какой-нибудь неукротимый владелец транзистора. Но если так, то имеет ли смысл говорить о музыкотерапии сегодня

История музыки не имела начала, предыстория не имеет конца: они в нас самих. Неиссякаемые музыкальные первоистоки — движение и дыхание: озвучиваясь, они превращаются в ритмы и мелодии. С развитием общества и труда музыка становится подвижницей всевозможных занятий, помогает в войне и любви, в работе и в отдыхе, возбуждает и успокаивает, будоражит и усыпляет, равно облегчая и общение, и одиночество. Стихийный многовековой отбор делает ее универсальным психофизическим оптимизатором: она достигает наркотической силы и аккумулирует в себе все тона человеческой эмоциональной палитры. Одновременно она становится языком, с присущими ему законами саморазвития; элементы ее, некогда простые звуковые производные психофизиологии, начинают жить самостоятельной жизнью символов, прихотливо меняются местом и временем. Взаимоудаленные музыкальные культуры накапливают и фиксируют расхождения в звуковой символике. Чем дальше заходит умственно-эмоциональная специализация, тем резче выступают различия музыкальности.

Картина европейской музыки XX века — небывалое расслоение: на одном полюсе — искуственная звукоткань модернизма, на другом — пошлость «масскульта». Эпидемии шлягеров, сменяя друг друга, захлестывают массового потребителя, в то время как музыкальные ячейки элиты все более обособляются и дробятся. Стравинский еще недоступен средне интеллигентному меломану, но уже безнадежно устарел для агрессивного авангардиста. Чем более на одном полюсе оценка музыки становится делом недоверчиво-раздражительного интеллекта, тем более — на другом — она низводится к грубой физиологии и тупой моде. И однако — если не поддаваться панике отчуждения, если смотреть в широкой и глубокой перспективе истории, — что, кроме музыки, мы можем назвать универсальным языком чувств? Что еще способно с такой легкостью преодолевать пропасти, разделяющие культуры и личности? Если остальные искусства воздействуют на нас путем сопереживания, через образы, показывая нам нечто, то музыка прямо и непосредственно вторгается в эмоциональную жизнь и сама становится переживанием; если другие искусства лишь подсказывают пути настроениям, то музыка берет за руку и ведет.

Это позволяет ей с такой несравненной свободой соединяться с невыразимо личным; это и делает ее глубинным бальзамом нашего существования, который исподволь массирует память и взрыхляет пласты несознаваемого. К музыке не приложими обычные мерки прогресса. Никогда еще оркестр не был так богат тембрами, партитуры — такими сложными, дирижирование — таким изощренным, никогда не было машин-композиторов. Но увеличивает ли музыка свою реальную власть над человеком, потрясает ли нас сильнее, чем слушателей Орфея, проникает ли глубже, чем во времена Палестрины? Если судить по степени выражения восторгов, то древних музыка волновала ничуть не меньше, чем нас. У затерянных племен и по сей день она занимает несравненно более высокое место в духовной и практической жизни. Возникает мысль, что смена форм и музыкальный технический прогресс — лишь поиск новых средств для достижения прежних целей, что крепость напитка та же, меняется только вкус…

«Только Бах», и не только

Лечебное поле музыки по-прежнему широко: в ортопедической физкультуре незаменимы четкие танцевальные ритмы, в хирургии и стоматологии мелодичные пьесы зарекомендовали себя как неплохое обезболивающее, в детской клинике различные музыкальные приемы с успехом применяются для выправления дефектов слуха, речи и моторики… Но заповедной областью остается психиатрия, и шире — психотерапия, пронизывающая медицину. Картина поисков довольно пестра. Бразильский психиатр Давид Акштейн воскресил старинный метод «вытанцовывания», назвал его «танцтранстерапией», и вместо тарантеллы использует современные ритмы твистов, ча-ча-ча, шейков.

Психотерапевты из Германии Кляйнзорге и Клюмбиес подбирают специальную музыку для сопровождения сеансов самовнушения (аутотренинг). Французские психиатры включают записи музыки в психотерапевтические монтажи, где словесные внушения чередуются с музыкальными эпизодами. В США образована Национальная ассоциация музыкотерапевтов; составляются лечебные каталоги музыки — музыкальная фармакопея («музыкопея»). Пионером этого дела был еще Томас Эдисон, который как-то на досуге, с помощью знатоков-музыкантов, расклассифицировал 589 записей музыки. Было отобрано 112 пьес, способных, по мнению экспертов, наиболее эффективно изменять эмоциональное состояние слушателей. 15 пьес рекомендовались для стимуляции воображения, 14 — для умиротворения, 10 — для пробуждения приятной веселости, 10 — для укрепления чувства товарищества, 11 — для любви, 9 — для повышения энергии, 8 — для наведения тоски, 12 — для приятных воспоминаний, 13 — для развития чувства преданности, 16 — для пресечения детских шалостей…

Примерно в таком же духе классифицируют музыку некоторые современные энтузиасты. Рекомендуют, в частности:

— для уменьшения раздражительности: Бах, Кантата 2, Бетховен, Лунная соната, Прокофьев, Соната в «ре», Франк, Симфония ре-минор,

— против тревоги: Шопен, Мазурки и прелюдии, Штраус, Вальсы

— как тонизирующее средство: Бах, Прелюдия и фуга ми минор, Бетховен, Увертюра «Эгмонт», Чайковский, Шестая симфония, 3 часть, Шопен, Прелюдия, Ор. 28, № 1, Лист, Венгерская рапсодия № 2.

— как успокоительные: Бетховен, Шестая симфония, 2 часть, Брамс, Колыбельная, Шуберт, Аве Мария, Шуберт, Анданте из квартета, Шопен, Ноктюрн соль-минор, Дебюсси, «Свет луны»,

— против гипертонии эмоционального происхождения: Бах, концерт ре-минор для скрипки, Барток, Соната для ф-но.

— против ревности и подозрительности: Бах, Кантата № 21, Барток, квартет № 5, Шопен, Ноктюрн ре-минор.

Все эти рекомендации, как заметил один критик, составлены «по правилу большого пальца». Для благоговейного почитателя музыки они, пожалуй, возмутительны, для врача и больного — сомнительны. Деление музыки на возбуждающую и успокаивающую, веселую и грустную, конечно, имеет основания, и ожидаемый утилитарный эффект вполне возможен — но, конечно, и не обязателен: результат встречи музыки и личности в каждом случае зависит от громадного множества переменных!

Помимо характера самой музыки это, прежде всего, степень музыкальности слушателя, его общая расположенность к музыке (после музыконенавистников труднее всего лечить музыкой музыкантов-профессионалов); затем принадлежность к той или иной музыкальной культуре и уровень музыкальной подготовки, от которых зависит вкус; далее, отношение именно к данной вещи (знакома ли, с какими воспоминаниями связана); кроме того, отношение к исполнителю, к обстановке, самочувствие и настроение в данный момент, то, как давно в последний раз слушалась музыка… Можно ли все это учесть? На музыкальные предпочтения накладывают отпечаток и возраст, и пол, и профессия.

Встречаются несомненные случаи: музыка — лучшее средство, больной знает, какая музыка ему помогает («Что вам помогало в периоды ухудшения? — Только Бах»). Иногда музыка оказывается в буквальном смысле наркотиком, лишение которого переживается как катастрофа. Но нередко восприятие музыки душевнобольным человеком отличается особыми, иной раз парадоксальными чертами. Бывает, что больной стремится к музыке, как к спасению, и с удивлением и горечью обнаруживает, что воспринимать ее не может.

«Как все приятные ощущения, музыка перестала на меня влиять в мрачную пору моего уныния, — вспоминал Джон Стюарт Милль, английский философ и психолог. — Я несколько раз обращался за утешением к ней, но тщетно; когда же наступил кризис, и я стал излечиваться от своего недуга, то музыка оказала мне в этом значительное содействие… В это тяжкое время меня серьезно мучила мысль об истощении музыкальных комбинаций — беспокойство, подобное страху тех философов Лапуты, которые боялись, чтобы солнце не израсходовало своего жара и блеска».

Продолжение следует.

Автор: Владимир Леви.