Вряд ли можно найти среди доступных человеку двигательных навыков еще один столь же сложный, как навык письма. По своему строению этот навык даже сложнее, чем устная речь. В самом деле, если уже с чисто внешней стороны всмотреться в акт писания, можно понять, какое большое количество мышц и суставов руки содружественно и стройно участвует в процессе письма, количество мышц языка и гортани, соучаствующих в устной речи, безусловно, намного меньше, а сустав в этих органах всего один — парный межчелюстной. Да и всем известно, что говорить умеет каждый нормальный человек с самого раннего детства (к 4—5 годам дети уже говорят безукоризненно), а писать человеку приходится специально учиться в школьном возрасте, навык же скорописи вырабатывается у него только в старших классах школы, то есть требует десятка лет постоянного упражнения.

У письма есть еще одно своеобразное отличие от устной речи, которое мы отметим здесь только мимоходом. Чтобы писать, надо иметь материал и орудие — чем и на чем писать. Поэтому исторически письмо — принимало все новые приспособительные обличия.

Современные нам формы письма, а особенно скорописи, необычайно молоды. Они во много десятков раз моложе разговорной речи. Еще каких-нибудь триста лет назад письмо имело совсем иной облик, чем сейчас. Это отнимает у нас какую бы то ни было возможность говорить здесь о наследственном предрасположении, какое, несомненно, существует по отношению к звуковой речи.

Если речь маленький ребенок осваивает почти инстинктивно, то овладение письмом требует сознательного обучения и долгих упражнений в этом сложном и многостороннем умении.

Если сотню лет назад физиологи и психологи не видели в письме ничего, кроме чисто внешней, биомеханической сложности, и даже усматривали в головном мозгу некий специальный «центр письма» — маленький участочек мозговой коры, который будто бы и служит командным постом для управления всеми сторонами процесса письма, — то сейчас наука смотрит на дело совершенно иначе.

Большую роль в понимании истинных соотношений сыграл здесь горестный опыт двух мировых войн. Изучение многочисленных черепных ранений, поражавших самые различные участки и области головного мозга, показало, что при ранении почти любого участка мозга наступают нарушения в движениях пострадавшего. Понятно, что сильнее всего нарушения проявлялись в наиболее сложных навыках, подобных письму. Но при этом ясно обнаружилось, что в случае выхода из строя каждого из таких участков мозга нарушения бывают разные; в частности, очень по-разному нарушается навык письма. Только тут стала видна вся многосторонность и сложность тех управляющих устройств в мозгу, совместная и слаженная работа которых необходима для выполнения обсуждаемого нами акта.

В этом очерке мы оставим в стороне самую первоначальную стадию овладения письмом, как раз лучше всего изученную психологами, — стадию перевода (или перекодирования, применяя современный термин) звукового и голосового образа слова в его же буквенный, начертательный образ. Даже в таких языках, как русский или украинский, которым присущи сравнительно близкие соответствия между звуковым и буквенным составом слов (пишется почти так, как слышится), и то этот вспомогательный навык перекодирования так называемых «фонем» в «графемы» приобретается с трудом. Здесь обычно помогает проговаривание каждого очередного слова вслух. Наблюдения в школах показали, что после приказания писать под диктовку с широко открытым ртом или прикусив язык ребята младших классов делают ошибок в семь раз больше.

Будем считать эту первую стадию так или иначе пройденной и обратимся к наблюдению над тем, как постепенно организуется управление двигательной стороной (так называемой психомоторикой) письма. Такое наблюдение покажет нам, что управляющие системы навыка письма еще значительно сложнее, чем позволял думать материал, полученный при изучении мозговых ранений, и при этом предъявит нам замечательный образчик тонко организованной многоэтажной системы регуляций, представительницы как раз тех систем, которые в настоящее время углубленно изучаются в теории автоматического управления.

Дело в том, что двигательные устройства нашего тела, в частности, двигательный аппарат руки, в одно и то же время и богато подвижны и капризно трудны для управления ими. Начать с того, что даже для самых простых телодвижений, вроде сгибания-разгибания колена или локтя, необходимо содружественное участие двух мышц противоположного действия. Ведь наши мышцы — это упругие жгуты, которые способны развивать только тягу, но не толкание.

Я не раз демонстрировал своим слушателям опыт, неизменно вызывавший веселое оживление в аудитории и очень показательный в смысле того, какое сложное дело — управление даже наипростейшими движениями посредством упругих тяг, если оно не опирается на привычку и опыт всей предшествующей жизни.

Спереди к поясу вызвавшегося подопытного я прицеплял верхний конец лыжной палки, а к ее нижнему концу с острием и колесиком прикреплял груз в пару килограммов и две длинные резиновые трубки. Направив острие палки прямо вперед и дав подопытному в каждую руку по концу трубки, я подводил его к классной доске и предлагал, управляя упругими трубками, как вожжами, обвести острием палки крупно нарисованную на доске фигуру — квадрат, круг и т. п.

Палка в этом опыте изображает кость, ее крепление к поясу — подвижный сустав, резиновые трубки — две мышцы взаимно противоположного действия. Много смеха вызывали в аудитории дрожащие, неуверенные движения острия палки. При всем старании подопытного четко выполнить задание его движения походили более всего на действия дряхлого старика.

А между тем ведь этот немудреный опыт моделировал лишь самый простейший случай — управление одним звеном посредством двух мышц. В жизни мы (как и животные) великолепно владеем всеми движениями нашего тела, оснащенного не парою, а сотнями мышц и не меньшим количеством степеней свободы суставной подвижности. Наш самый главный рабочий орган — рука — имеет около трех десятков степеней свободы подвижности от лопатки до кончиков пальцев и примерно столько же самостоятельных мышц; а к этому нужно прибавить еще, что в работу управления ими должна входить регуляция; одних мышц — по точности движения, других — по его силе, плавности, ритмичности, своевременности и прочее.

Тот принцип, благодаря которому все это достигается, когда каждая из сторон управления выполняется правильно и весь «ансамбль» достигает полной и четкой сыгранности, правильнее всего назвать принципом многоуровневой регуляции.

Этот принцип в приложении к живым организмам уже давно обнаружен физиологией. Сущность его состоит в том, что управление ходом движения распределяется между целым набором управляющих подсистем с разными обязанностями. Эти подсистемы разнообразно подчинены одна другой и все вместе образуют своего рода пирамиду из мозговых приборов и коммуникаций. Каждая такая управляющая подсистема организована, как кольцо на обратных связях. В соответствии с кругом своих обязанностей такое «рефлекторное кольцо» непрерывно получает донесения от бесчисленных датчиков со всего тела: приборов мышечно-суставной и осязательной чувствительности, органов зрения, равновесия и других — и, опираясь на всю эту информацию, выправляет и регулирует движение. Работа этих систем регуляции очень похожа, таким образом, на работу программированных устройств, широко распространившихся в наше время в технической автоматике.

Эти подсистемы, управляющие точностью, силой, согласованностью движений, подчиняясь в работе одни другим, все вместе подчинены верховной, или ведущей, мозговой командующей системе, органами которой служат наиболее высоко стоящие приборы коры головного мозга. Эта система заведует целью и смыслом выполняемого движения или действия. До нашего сознания доходят только те сигналы от обратных связей, которые адресованы этой ведущей системе, и осознаются лишь те команды к подчиненным аппаратам мозга и органам движения, которые посылает она. Все те регуляции, которые имеют скорее техническое, нежели смысловое, значение и выполняются подчиненными кольцами управления, не достигают нашего сознания: как говорят, они совершаются автоматически.

Можно представить себе теперь, какой большой и подчас долгий труд нужен для того, чтобы наладить как должно работу всего этого «оркестра», особенно в сложном навыке!
Выработка каждого нового умения затевается и предпринимается вначале всегда его ведущей, смысловой системой. Вся отделка движения: обуздание дрожи из-за несработанности мышц, правильность перемещений, плавность, ритмичность и еще многое подобное — приходит потом, постепенно. Ведущая же система, которая не приспособлена для этих отделочных перестроек, вначале ведет движение «кое-как», насколько позволяют ей это делать ее технические ресурсы.

Продолжение следует.

Автор: Н. Бернштейн.