Почему жизнь одних людей представляет собой цепь побед и везений, другие постоянно пытаются реализовать грандиозные планы, и все они рушатся, третьих вечно унижают..? Известный американский психолог Эрик Берн предположил, что такая повторяемость «ударов» или, наоборот, «даров судьбы» — неслучайность, а проявление особой структуры, заложенной в бессознательном человека, которая управляет его жизнью: или заставляет все время влюбляться в недоступных женщин, или совершать как бы случайные промахи, или с блеском справляться с задуманным делом. Эту бессознательную структуру, определяющую судьбу человека, Берн назвал «скриптом» (сценарием). Встречаются сценарии счастливцев, мальчиков на побегушках, вечных «козлов отпущения», брошенных (вернее, постоянно бросаемых) жен и т. д.

Формируются сценарии в раннем детстве, когда внушают ребенку, кем он станет в жизни. Берн подметил весьма важное человеческое свойство. Людям отнюдь не всегда хочется выиграть и быть победителями, иногда им приятнее проиграть, хотя они и не сознаются в этом, иногда им нужны несчастья. Наверное, все мы не раз наблюдали, как человек, рассказывая о том, что его бросила любимая жена, гордится своим несчастьем. Или замечали особое удовольствие, с каким некоторые люди описывают житейские невзгоды.

Берн предлагает два варианта объяснения этого загадочного, но такого знакомого поведения. Один вариант: человек делает себе плохо, чтобы не было «еще хуже». Ему внушали в детстве, что, например, успех ведет в конечном счете к катастрофе, что женщина рано или поздно бросит любимого, а чем дольше с ней проживешь, тем больнее будет, и т. д. И человек проваливает дело, бросает любимую, как бы пытаясь предотвратить еще большие несчастья, в неизбежность которых он, не осознавая того, верит.

И другой вариант: в бессознательном, говорит Берн, содержится предсказание несчастья, которому человек не в силах сопротивляться. Берн заметил, что иногда человек вредит сам себе, не надеясь на лучшее, не рассчитывая предотвратить еще худшую судьбу, «просто вредит», и предположил, что внутри каждого из нас сидит некий «маленький человек», который дергает за веревочки и определяет судьбу «большого человека», сверяясь при этом с особой записью (со сценарием), которую оставили в бессознательном человека его родители.

«Седовласый человек сидит за фортепиано его пальцы бегут по клавишам. Медленно разворачивается свиток с нотными знаками, нанесенными еще его предками. Музыка то печальная, то бравурная, то беспорядочная, то стройная и мелодичная… Иногда человек изобретает собственный пассаж или рефрен, который либо органически вливается в музыку, либо совсем нарушает гладкое звучание прекрасной мелодии. Он прерывает игру и отдыхает, ибо свиток толще, чем все книги судеб, хранящиеся в храмах… Это поистине великолепный или посредственный, ужасный или вообще убогий дар, вручаемый ему виток за витком его любящими или равнодушными, или злыми родителями. Ему кажется, что музыка его собственная….

Иногда в паузах он встает, чтобы принять аплодисменты или свист родственников и друзей, также убежденных, что он исполняет собственную музыку. Так же, как этот седовласый пианист, живет каждый человек…

Почему люди с их веками накопленной мудростью, стремящиеся к истине и самопознанию, оказываются в основном в ситуации механического воспроизведения с соответствующим пафосом и самообманом? Наверное, потому, что люди любят своих родителей, потому, что так гораздо легче жить, и еще, видимо, потому, что мир ушел недостаточно далеко от наших обезьяноподобных предков, чтобы суметь устроить свою жизнь иначе».

Один лишь этот отрывок объясняет, почему миллионы читателей оказались заворожены концепцией Берна, а его книги «Игры, в которые играют люди» и «Люди, которые играют в игры» обошли весь мир.

Попробуем, однако, усомниться в правомерности берновских объяснений. Может быть, нет надобности постулировать наличие «особых сил» в психике человека, управляющих им помимо его воли? Может быть, сценарную повторяемость в жизни можно объяснить и без отсылок к «неведомому», бессознательному? Может быть, она кроется в художественной привлекательности самих сценариев, в том, что человек желает и в своих глазах, и в глазах других людей выглядеть героем занимательной драмы? Сценарий по такой гипотезе не навязан человеку в раннем детстве его родителями, а постепенно выстраивается, сочиняется им самим в течение всей его жизни (хотя «художественные вкусы», действительно, формируются — в том числе и под влиянием родителей).

Прежде чем подробно рассмотреть эту идею, взглянем на ее отражение в искусстве. В. Ф. Ходасевич в своих воспоминаниях о символистах писал: «…Художник, создающий «поэму» не в искусстве своем, а в жизни, был законным явлением в ту пору… Разрешалось быть одержимым чем угодно: требовалась лишь полнота одержимости. Отсюда: лихорадочная погоня за эмоциями, безразлично за какими. Стремление перестраивать жизнь… влекло символистов к непрестанному актерству перед самим собой — к разыгрыванию собственной жизни как бы на театре жгучих импровизаций. Знали, что играют, но — игра становилась жизнью. Расплаты были не театральные… Любовь открывала… прямой и кратчайший путь к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно было быть влюбленным — и человек становился обеспечен всеми предметами первой лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пороком, Грехом, Ненавистью и т. д…. Так играли словами, коверкая смыслы, коверкая жизни».

Пожалуй, в приведенных отрывках изложена целая психологическая концепция, которая, как мне кажется, могла бы стать альтернативой теории сценариев Берна. Ходасевич говорит, что символисты осознанно строили свою жизнь как поэму, пытались сделать ее художественным произведением искусства. Что же нужно для этого? Во-первых, необходим образ главного героя (естественно, что каждому хочется выступить именно в этой роли). Герой может быть добрым и злым, податливым и упрямым, счастливым и несчастным. Главное, чтобы это качество было выражено с предельной силой, в заостренной, зримой форме. Человек может быть раздвоен, противоречив, но и эта раздвоенность, это противоречие должны быть яркими, вызывать живой интерес и сопереживание читателя (зрителя).

В дополнение к образу нужна сюжетная канва событий, которая могла бы выявить образ, преподнести его зрителям. Пусть главный герой — злой и несчастный. Необходима такая серия событий, в которой герой сначала проявил бы себя как злой человек, а затем пострадал бы в результате своего злодеяния. Необходимо, чтобы перед зрителем возник образ мрачного злодея, вкусившего все мыслимые удовольствия и теперь оканчивающего жизнь в тоске и одиночестве. Сюжет же, согласно законам искусства, включает в себя завязку (возникновение конфликта, в котором выявится образ героя), кульминацию (предельное обострение конфликта) и развязку (разрешение конфликта). Если не будет кульминации, сюжет, а вместе с ним и образ героя, окажутся скучными, пресными.

Отсутствие завязки или развязки создаст ощущение неполноты произведения, незаконченности, образу героя будет не хватать каких-то существенных деталей. Возможен пролог, развитие действий, эпилог, но они не должны быть слишком затянуты, иначе опять же образ окажется скучным, читатель потеряет к нему интерес.

Символисты, по описанию Ходасевича, осознанно разрушали свою жизнь, искали несчастья, но не потому, что их вел некий магический скрипт, а потому, что при построении своей судьбы они руководствовались художественными, эстетическими критериями, которые требовали конфликтов, трагедийности, кульминаций, требовали вовремя окончить драму, поставив точку.

Конечно, столь активная «лепка» своей судьбы в реальной жизни встречается нечасто. Однако почти все люди сочиняют свой образ, «поэму жизни», стремясь если не изменить, то хотя бы осмыслить происходящее как художественное произведение. И если это удается, человек чувствует себя удовлетворенным, даже в том случае, когда притягательность сюжета достигается ценой несчастий или когда получается образ страдальца и неудачника. Если же в сознании человека жизнь не складывается в целостное, красивое художественное полотно, то даже при полном благополучии, когда реализуются все планы, человек не чувствует себя счастливым.

Процесс художественного осмысления происходящих событий хорошо заметен в том, как человек рассказывает о себе. Он всегда пытается создать цельный художественный образ, отличающийся некоей единой, тщательно выделенной — оттененной — чертой. Чем талантливее человек, чем больше он прочел книг, тем более его повествование напоминает сюжетные рассказы. Человек выбирает, а иногда и присочиняет такие эпизоды своей жизни, которые несут в себе завязку, кульминацию и развязку и тем самым позволяют высветить нужный образ. Пусть человек хочет предстать умным, против которого ополчились дураки (действие происходит на службе), он рассказывает, как его невзлюбили (завязка), как объединились в попытке скинуть (здесь он постарается сгустить краски, чтобы слушатели замерли в ожидании кульминации), а затем последует счастливая или несчастная развязка.

Рассматривая свою жизнь, человек выберет для рассказа только те моменты, те события, которые нужны ему для полноценного сюжета, для выявления образа. Но, может быть, это лишь особенности рассказа? Вспомните себя; или вы видите свою жизнь именно так, как ее описываете, или вам очень хочется быть таким, как в рассказе.

Продолжение в следующей части.

Автор: М. Розин.