Мы подъехали к придорожному поселению и позвали вождя. Вернее, я просто крикнул по-английски, что нам нужен вождь, и на крик действительно вышел старейшина. Можно было просто остановиться и ничего не кричать, потому что у поселения слонялось с десяток воинов и столько же детей. Увидев нас, дети похлопали друг друга по спине и по щекам, согнали прилипчивых мух и подобрались к машине. А воины подняли копья и внимательно следили, как бы мы не сделали несанкционированные снимки.

Поселение масаев называется бом. Это несколько хижин, огороженных краалем, — круглой стеной из переплетенных меж собой колючих веток и сухих листьев сизаля. Зебу (коров) в крааль загоняют редко, потому что он у масаев небольшой. А вот коз на ночь прячут, когда холодно, спят с ними в хижинах. Пасут скот дети, а охраняют масаи-воины, то есть неженатые парни, главная цель у которых — совершить подвиг, доказать, что они готовы к женитьбе. Настоящим подвигом считается убийство льва или леопарда (в настоящее время редкий случай), подвигом второй степени — убийство вора, ну а кража чужой коровы входит в прямые обязанности воина и подвигом считается только большое количество таких краж.

Хижины масаев — это те же переплетенные ветки, но на каркасе из толстых изогнутых жердей и обмазанные глиной и навозом. Хижины у самых высоких людей планеты очень маленькие, едва ли не меньше, чем у пигмеев. Но мы отвлеклись. Чтобы увидеть хижины, надо сначала договориться с вождем о проходе в поселение.

Вождем оказался длиннющий сухой мужик лет пятидесяти с львиными клыками в ушах, большими часами «London boy» и еще парой более мелких часов на запястье. Рот у него был щербатый, с дырой в передних зубах, и из дыры торчала сигарета. Тобиас сказал, что знает этого вождя, зовут его Мандака, он учился в колледже, и имеет двухэтажный дом в городе, но роль свою играет неплохо и даже воняет всегда натурально, по-дикому. Тобиас был из племени чага, а они еще и не то про масаев могут наговорить, всему верить нельзя. К тому же за время поездки Тобиас успел назвать мандаками уже не меньше трех масаев, которые организовывали продажу красных накидок на стоянках. Женщины-масайки трясли связками бус и накидками, а мандаки их охраняли.

Вождь посмотрел на нас, оценил наши финансовые возможности и назвал цену: пятьдесят долларов. Я попросил Тобиаса, чтобы он на суахили уточнил у вождя, как его зовут и сколько ему лет. Но Тобиас задавать вопросы отказался, сказал, что масаи стараются не называть своих имен при посторонних, а возраста своего не знают, они живут без времени.

Все-таки я решился назвать вождя Мандакой, достал тридцать долларов и сказал, что это последние деньги. Мандака посмотрел на часы, ногтем постучал по стрелке «London boy» и сказал что-то. Гид перевел, что вождь пропустит нас в бом на целый час, но — за пятьдесят долларов. Я порылся по карманам и нашел еще шесть долларов. Я специально готовился, рассовал одиночные доллары по всем карманам, чтобы масаи поверили, что я им отдаю последние деньги. Кстати, этот прием срабатывает повсюду — хоть в Египте, хоть в Швейцарии.

Я сказал, что шесть долларов — наши самые последние деньги, и Мандака согласился на тридцать шесть, две отельные ручки и начатый столбик «Минтона». Он снова постучал по «London boy» — и сделал знак воинам, чтобы открывали.

Воины подошли к изгороди и открыли масайские «ворота» — отодвинули раздвижную часть колючей изгороди, и мы вошли в бом. Тотчас женщины оставили свои занятия, построились перед нами и начали петь и танцевать. После недолгого пения и танца женщины замерли и заохали. Тобиас сказал, что так у масаев начинается свадьба.

После оханья вынесли жестяное ведерко с трупного запаха темной жидкостью. Вождь сделал несколько шумных глотков и протянул мне ведерко. Угощайся!

Тут надо сразу сказать, что масаи долго не живут, и это притом, что продолжительность жизни их соседей — горцев чага, например, очень высокая, и чага в пятьдесят-шестьдесят лет выглядят на сорок. Проводник Миллера, первовосходителя Килиманджаро, Иоханне Лауо умер в 1996 году в возрасте 132 лет! Долгожительство чага — явление массовое. А у масаев мужчины, дожившие до 45 лет, автоматически становятся уважаемыми старейшинами и вождями. Что едят чага? Ничего особенного: жареное мясо с бананами и капустой, овсянку и все, что продается в современных магазинах, даже китайскую лапшу быстрого приготовления. В отличие от чага, кухня у масаев своеобразная и неповторимая. Основная пища — молоко или кислое молоко, или кровь с молоком. Кровь берут у зебу из вены на шее, протыкают острой трубкой. Нацедив с полведра крови, ранку замазывают глиной. Едят масаи и мясо, но очень редко, потому что закалывать здоровую скотину у них не принято. В общем, едят они только павших животных или очень старых, которым из жалости помогают сдохнуть.

Привычки что-то запасать у них нет, способов сохранения мяса они не знают. Поэтому они садятся возле туши, отрезают по кусочку мяса, жарят и едят, жарят и едят. Два масая за сутки непрерывного поедания могут съесть зебу средних размеров. А для улучшения пищеварения они поедают вместе с мясом корни дикой многолетней травы, похожей на гигантскую полынь, это единственный овощ, который они когда-либо едят.

Каждый народ в Танзании имеет свой традиционный алкогольный напиток. На побережье варят крепкое пиво из верхушки пальмы (14 градусов в первый же день брожения!), называется оно мнази, на юге пьют кукурузное пиво, в центре Танзании делают чистое пиво-медовуху. Чага помногу, по 2 — 3 литра за раз, пьют мбеге — брагу из перебродившего бананового пюре (10 — 12 градусов). А масаи пьют молоко или кровь или готовят кровяно-молочную смесь, которую еще и сбраживают 2 — 3 дня, а то и неделю. Соседи-банту называют этот напиток «дикое виски» и говорят о нем с отвращением.

Сейчас в Танзании колдовство запрещено законом. Но еще сорок-пятьдесят лет назад в каждом племени был шаман, негры мазали лица сажей и охрой, а колдуны надевали перед камланием (общением с духами) кожаные маски. (Кстати масайские шаманы практикуют разнообразные эзотерические практике, например, осознанные сновидения, когда с помощью специальных магических ритуалов они погружаются в специальные сны, которые могут не только полностью контролировать, но и применять их в своих целях. Скажем, чтобы во сне увидеть будущее племени или просто какого-то отдельного человека, обратившегося за помощью к шаману). А вообще масаи не признают законов, и потому они и колдуют, и молятся, и даже жертвы приносят. Бог у масаев покладистый, он разрешает им делать все, что они захотят, даже воровать и убивать, лишь бы это не касалось людей их племени. Впрочем, моления и ритуалы сведены к минимуму. Рождение ребенка не такое уж и важное событие, важнее не родиться, а выжить, дожить хотя бы до инициации. Церемонии обрезания и иссечения хоть и считаются праздничными, но празднуют их сдержанно. Свадьбы тоже недолги. А похорон и вовсе нет: покойников масаи относят в саванну гиенам и шакалам. Ни в какое переселение душ масаи не верят, они даже не понимают вопроса, не понимают, что такое душа. Человек может быть или живой, или мертвый, и никакого другого состояния у человека нет.

Пить теплую кровь я не рискнул, ведерко унесли, и женщины снова начали танцевать. Дети расчесывали мушиные язвы и гноящиеся глаза, а воины собрались в круг и прыгали, кто кого перепрыгнет, доказывая тем самым молодецкую удаль. Молодые масаи в свободное время прыгают. Не разговаривают, тем более не читают, а подпрыгивают на одном месте, стараясь не сгибать ноги. Чем прямее ноги и выше прыжок, тем здоровее парень, тем легче ему будет жениться. Конечно, и женитьба, и количество жен у масая зависят, прежде всего, от величины стада. Но умение высоко прыгать — второе счастье. Прыгунов уважают, а уважение в любом обществе чего-то да стоит.

Наконец вождь предложил пройти в хижину. Масайская хижина похожа на маленькую и очень низкую юрту с соломенной крышей. Окон нет, вход высотой в половину роста самого низкорослого масая. Вдобавок проход-коридор искривлен, приходится не только согнуться в пояснице, но на повороте еще и не припечатать спину к стене. Я протиснулся внутрь и оказался в полутьме. По усилившейся вони стало ясно, что где-то рядом находится недопитое ведерко с молоком или даже с «диким виски». Посередине хижины тлел костерок, а дым уходил в небольшое отверстие в крыше. Через это же отверстие в хижину проникает тонкий столб света. Вождь поднял руку, подставил под солнечный луч ладонь, луч отразился от ладони, рассеялся — и в хижине стало светло. Потом он убрал ладонь — и снова стемнело. Костер горит только днем, чтобы спать было не дымно. Поэтому когда солнце заходит, в хижине кромешная тьма. Масаи ложатся спать не позже семи вечера, в тропиках темнеет рано. Не спят только дежурные воины, они охраняют стада и бом.

Мы выбрались из хижины. Воины исполнили прощальные прыжки, вождь показал на свой «London boy». И хотя стрелки остались на прежнем месте, и ему и нам было понятно, что время истекло. Хотя, конечно, у масаев свое время, а у нас свое, и вряд ли когда-нибудь это изменится. Если бы масаи хотели перейти в наше время и изменить свою жизнь, они бы давно это сделали.

Автор: Ариф Алиев.