Некоторые считают, что изгнанием Адама и Евы из райских кущей Бог предупредил утопистов: идеальное общество — дело потустороннего мира, а не сегодняшнего дня. Действительно, если бы люди правильно поняли изгнание из рая, мы лишились бы многих неприятностей, потому что никогда не знали бы этих «лучезарных» обществ, которые неизбежно погружаются в деспотизм, бред, пытки и геноцид, как поклявшиеся стереть зло с лица земли — и отдали землю на растерзание злу радикализма.

К сожалению, советы Библии к глухим не дошли. С тех пор существуют-мыслят люди, утописты всегда охотно чеканили им судьбу, рождали замечательные планы и намечали царство изобилия.

Они исходили из того, что рай был приятным и благим местом, однако несколько плоским, слишком невыразительным и даже — о ужас! — анархическим краем. Поэтому они создали собственные модели рая — современного, жестокого и подвластного. Утописты не доверяют никому. Они определяют четкие границы, строят всех под одну шеренгу, под линейку планируют города, вместо любви вводят расчет, гонят прочь путешественников и мечтателей, одним махом отменяют семью, личную судьбу и само время.

Так лепят они и людей — похожих друг на друга в своей чистоте и однообразии. Свои заветные общества они загоняют в железные корсеты, волю бросают за решетку, искореняют любое сопротивление, уничтожают микробы и… Что с того, что люди погибают или живут в рабстве! В утопии небеса должны быть голубыми. На самом же деле они — черные.

ГИППОДАМ И ПЛАТОН — ДЕМОНЫ ГЕМЕТРИИ

За пять веков до нашей эры на благословенной земле азиатского побережья Эгейского моря, в городе Милете в Ионии, которая превозносит гениальность греков, жил Гипподам Милетский. В этой земле между морем и солнцем цвела элегантная, грациозная и улыбающаяся цивилизация. Но на нее подстерегала беда: с другой стороны Таврских гор на великолепное побережье посягало войско персидского царя Дария. Ионийцы защищались, они сожгли Сарды. Дарий разгневался и напустил на Ионию своих воинов. Город Милет, расположенный между Галикарнассом и Эфесом, прекратил свое существование в 494 году.

Архитектор Гипподам был весьма этим доволен. Ему выпала неожиданная возможность построить одним махом весь город — почти как Нимейер в XX веке, когда он построил на девственной земле город Бразилию. «Гипподам… изобрел геометрические чертежи городов, — писал Аристотель в сочинении «Политика». — Он спроектировал город на 10 000 граждан, поделив его на три класса: один — для ремесленников, второй — для земледельцев и третий — для вооруженной стражи».

Запомним «геометрические чертежи городов», то есть планирование их, что делает Гипподама первым среди утопистов. Этот милетец замахнулся на то, чтобы подправить, чуть ли не уничтожить природу, чтобы выковать форму, куда можно было бы влить упорядоченное, эгалитарное, чистое, общественное и рациональное общество.

Амбиции Гипподама приумножил Платон. В своем произведении «Законы» он описывает город как мимолетное общество, а в произведении «Республика» излагает его функционирование. В центре возвышается акрополь, от него отходят 12 лучей, разделяющих город на 12 районов. Все улицы — ровные, все площади — круглые, все дома — одинаковые. Это так не похоже на Афины, истинные Афины, что на самом деле выглядят как сеть извилистых, грязных и приятных улиц. Город «Законов» — это геометрия вроде геометрии Гипподама, это улей, где каждая ячейка занята жителями. Развлечений немного — только музыка и танцы, и никаких новаций! Так же никаких поэтов, этих грязных мечтателей, от которых не знаешь чего ждать. Питаются все только в столовых. Все общественные службы содержатся безупречно, в городе «Законов» нет личностей — одни граждане. Бедолагам, фантазерам, старцам и одиночкам жить в городе запрещается.

Такое математический город функционирует, как компьютер, — без ошибок и без поломок. Его цель — покорить душу порядку города, а город — космосу, высшему порядку. Платон стремится защитить общество от ужасных прихотей земного мира и кровавых ужасов истории.

Общество Платона делится на три класса: наверху — философы, обеспечивающие целостность государства и принимающие постановления. (Идеальный город по мере того, как он будет избавляться неожиданностей времени и капризов истории, не будет иметь потребности и в сильном правительстве. В радикальных утопиях, с которыми встретимся позже, правительство и вовсе исчезает. Город управляет сам собой, постоянно воспроизводя те же процессы, космос тоже не требует управляющего, он вращается сам и никогда не сбоит).

Однако Платон не отказывается от правительства. Философам, которые к нему относятся, помогают охранники, или сторожевые псы, обязанные быть одновременно «раздражительными и мудрыми», чтобы управлять третьим классом, классом производителей, составленных из ремесленников и земледельцев. Охранники пребывают в ярости из-за того, что производители — это невоспитанные люди с алчными душами, которые оказывают одни глупости. Эти забитые люди даже позволяют себе иметь какие-то наклонности и чувства, например, любить жену соседа, любить своих детей, грустить о смерти матери, короче, несут в себе целую кучу микробов, которые стремится уничтожить совершенный медик Платон, помешанный на гигиене. Ему нужно прозрачное общество, где живут граждане без страстей, без памяти и без воображения, нечто вроде мрачной коллекции «людей без таланта».

УЛЕЙ ИЛИ МУРАВЕЙНИК?

А философы, правители города «Законов», работают, забывая об усталости. И днем и ночью — они всегда начеку. Только заметят, что где-то в хрустальном городе запахло неким чувством, желанием или вялостью, набрасываются и бьют. Враг у них «органический», поэтому они хотят заменить его «организацией».

Именно поэтому излюбленной мишенью утопистов стала семья. Для них она — вертишейка, жертва, катастрофа. В ней кишит нутряное, первоначальное, темное, органическое начало. Конечно, государство могло бы вести с семьей переговоры, или же скорее связать ее, как смирительной рубашкой, тесными правилами. Многие деспотические государств позже так и сделают, и эти самые деспотические государства всегда будут ломать об семью свои зубы. Мудрый Платон выбрал радикальный путь: понимая, что семья будет всегда наносить государству поражения, он вообще уничтожил семью.

Детей воспитывают в семье, а затем передают государству. Ни матери, ни отца, ни сестер, ни братьев — сам себе господин! Семья разрастается до пределов всего города и растворяется в нем. Приношение в жертву семьи является одновременно и безумным, и логичным. Логичным, поскольку математическое общество действительно не может смириться с беспорядком, теплом, интимностью и непостижимостью семьи. А безумным, потому что семья не поддается, опирается и будет оказывать извечное сопротивление любому наступлению государства.

Иногда мы удивляемся, почему это млекопитающие оказались не способными построить разумные общества. Даже бобры выдаются анархистами, бродягами и фантазерами против, например, муравьев, пчел или термитов. Политическая несостоятельность млекопитающих объясняется тем сопротивлением, которое делает семья, связи мужа с женой, матери с детьми против любого насилия со стороны государства.

Тут и проявляется гениальность социальных насекомых: в ульях и муравейниках малышами занимается Государство, поэтому родителей с детьми не могут связывать какие-либо чувства сентиментальности и нежности. Как таковой, что нечувствителен к течению времени, неподвижный и покорный, проникнутый пренебрежением к личным свободам, слепой исполнитель заранее заведенной программы, муравейник воплощает в себе неразумную мечту об абсолютном разуме. Ошибка, как Платона, так и всех его последователей-утопистов заключается в том, что политическим животным является не человек, а муравей. Платон — философ пчел и термитов.

Проектам Платона не суждено было осуществиться. Тиран Сиракуз Дионисий II, которого мягким человеком не назовешь, отверг советы философа. Но, несмотря на это обстоятельство, философские упражнения, которые начал Платон, дали обильные всходы благодаря Томасу Мору, Кабе и Роберту Оуэну.

Идеальные города сооружали еще в античную эпоху и некоторые другие философы. Стоик Ямбул описал семь «счастливых островов», и эти острова восторга не вызывают. Если бы кто туда попал, то имел бы единственное желание как можно быстрее оттуда сбежать. Жителей каждого из этих островов разбивали на группы по 400 душ. Размножение регламентируется государством, как, впрочем, и воспитание, — чтобы обеспечить физическое равенство каждому из детей. Все граждане похожи друг на друга, как две капли воды. Умственное и нравственное равенство достигается благодаря единообразному ежедневному расписанию работы.

Историки утопии зачастую не уделяют внимания Средневековью. А жаль, потому что именно в эти мрачные времена родились два утопических предмета, имевшие немалый вес. Средневековье изобрело монастыри и аббатства, которые в беспорядочных волнах земной жизни возвышались, словно острова покоя. Это были гармоничные и застывшие общества, способны вызвать у Платона восторг: ни семьи, ни личности, так как у монахов даже фамилий не водится. Правила святого Бенедикта такие совершенные и суровые, что послушникам и приорам только и оставалось, что править недвижимостью, скучно повторять одно и то же. Этот успех — один из немногих успехов утопии! А объяснить его можно так: монастырь появился в области вечности, а не в области истории.

Второе утопическое открытие Средневековья — просто роскошь. Это волчок, который как бы случайно родился в монастыре, то есть в утопическом месте. Сам механизм волчка несколько напоминает совершенное, неизменное, безупречное, застывшее и неумолимое общество без противоречий и прихотей, свободное от прислужничества истории. Ведь только благодаря своему месту вне времени волчок может указывать время.

Утопия Платонова клянется в верности одной модели — космосу, а потихоньку черпает вдохновение в другой модели — в муравейнике. Утописты, которые обильно появятся в эпоху Возрождения, будут иметь еще и третью модель — часы, придающие пищу их рационалистическим галлюцинациям.

Автор: Жиль Лапуж.