Озабоченность людей справедливостью по своей воле и всеобщности трудно сравнить с каким-нибудь другим человеческим мотивом. Даже о самосохранении или о продолжении рода многие люди, общества, целые исторические эпохи проявляли куда меньше заботы. О справедливости говорили великие мыслители и великие тираны, ее именем совершались самые добрые и самые чудовищные дела.

Понимали справедливость и несправедливость по-разному, в зависимости от культуры эпохи, ее экономических и социальных законов, ее предрассудков, осознаваемых или неосознаваемых стереотипов здравого смысла. Племена Новой Гвинеи считают, что убить и съесть воина соседней деревни — справедливо, а воина своей деревни, женщину или ребенка соседней деревни — несправедливо. Сейчас мы считаем несправедливым советский указ 1940 года, по которому человека можно приговорить к тюремному заключению за опоздание на работу. Но относительность, даже индивидуальная, понятий о справедливости не мешала во все времена оценивать с этих позиций все, что происходит в жизни каждого, — заслуженно ли это? Оправданно ли? Справедливо?

Такие вопросы в равной степени тревожат нас и по отношению к историческим или политическим событиям, и по отношению к самым простым фактам человеческого общения. Взаимность, благодарность, удовлетворенность — такие чувства вызывает ощущение справедливости в обыденной жизни; обида, ревность, чувство вины — так человек реагирует на сознание несправедливости его отношений с другими людьми. Эти отношения, всякое общение между людьми можно представить как обмен ценностями. Товарно-денежные отношения — только oдин слой этой сложной, многоуровневой, непрерывно колеблющейся стихии обмена, так же, как деньги, товары и услуги — лишь небольшая часть разнообразных человеческих ценностей. Есть, однако, такие законы обмена, которые в равной степени характеризуют и экономические, и социальные, и межличностные, и даже интимные взаимоотношения.

Однако не иллюзорно ли метафорическое уподобление стихии человеческих взаимодействий обмену? Уместны ли расчеты там, где властвует игра чувств, которые мы так привыкли считать безотчетными и беспричинными? Не есть ли вся эта теория — лишь наукообразный вариант известного принципа «ты — мне, я — тебе»?

И теории обмена, и возражения против них стары как мир. Первые восходят, по крайней мере, к Аристотелю, вторые — к иудео-христианской традиции. Христос, изгнав менял из храма, говорил: «Не судите, да не судимы будете» и учил подставлять правую щеку, если вас ударят по левой. Однако забота о справедливости, желание добиться равенства в обмене ценностями и антиценностями, видимо, свойственны природе человека и природе человеческого общества. Все мы судим, и все мы судимы. И хотя, конечно, далеко не все в жизни людей сводится или поддается описанию в терминах обмена — эмоциональные связи, например, — все же неистребимая наша страсть к строгому соответствию преступлений и наказаний, успехов и признания достойна того, чтобы внимательно в нее вглядеться.

Болезни, потери, измены, беды подстерегают одних и почему-то обходят других; то же самое относится и к счастливым встречам, творческим успехам, повышениям по службе и выигрышам в лотерее… Оправданы ли удачи и несчастья человека его реальными заслугами и ошибками или это всего лишь цепь несправедливых, непредсказуемых и неконтролируемых случайностей? Если согласиться с первым вариантом, то с кем ведет человек эту универсальную коммуникацию? Но если, отчаявшись ответить на этот вопрос, согласиться с другой альтернативой, то не окажутся ли человеческие поступки безразличными, не имеющими значения? «Если блага нет — значит, все позволено»…

Такие вопросы,— возможно, главные в понимании человеческой жизни — волновали людей тысячелетиями. Один из самых ранних и, может быть, самых исчерпывающих ответов дала на них библейская книга Иова. Фабула ее проста. Бог вступил в полемику с сатаной по поводу сущности человека. Сатана утверждал, что и самый праведный разозлится на Господа, если его как следует обидеть. «Разве даром богобоязнен Иов?»,— вопрошал сатана. Он, похоже, верит в справедливость обмена: если кто и праведен, то уж, конечно, недаром, а в надежде на эквивалентное вознаграждение. За все надо платить, за все требовать платы. Но Бог не согласен с сатаной и решает провести острый опыт. В экспериментальных целях Господь с сатаной лишили Иова дома, убили десятерых его детей, а самого праведника заразили проказой.

Утешить Иова пришли «друзья». Не подослал ли их сатана? Во всяком случае, они — его единомышленники. Посидев с Иовом молча семь дней и семь ночей, «ибо видели, что страдание его весьма велико», на восьмые сутки они попытались заняться с ним тем, что сегодня назвали бы психотерапией. Бог справедлив, говорили они ему по очереди. Ты заслужил свои страдания, но ты этого не понимаешь, и потому тебе так тяжело. Покайся, осознай свою вину, открой ее перед Богом и перед нами, и тебе станет легче. Убеждая Иова осознать справедливость происходящего (а он тем временем «как гниль, распадается, как одежда, изъеденная молью»), друзья даже обещают ему полный возврат к счастливому прошлому: «Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем».

Но Иов не знает за собой греха и, как сказал бы сегодняшний знаток человеческих душ, сопротивляется его осознанию: «А вы сплетники лжи. Все вы беспомощные врачи», — кричит он тем, кто слепо верит в справедливость. Потому что Иов, сам мудрый хозяин и справедливый судья, считает Бога и мир вокруг себя несправедливым и недоступным пониманию. «У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола… В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает этого». У него, праведника, «лицо побагровело от плача, и на веждах моих тень смерти». А «беззаконные живут, достигая старости, да и силами крепки. Дети их с ними перед лицом их, да и внуки перед глазами их».

Бог всемогущ, но несправедлив, а Иов немощен, но уверен в своей безгрешности. Ни физические мучения, которыми одолевает его сатана, ни нравственные страдания, которые доставляют ему речи друзей, не убеждают его в справедливости Господа: «Вот уже раз десять вы срамили меня… как будто корень зла найден во мне». Но не оставляет он и своей веры, которая у него сливается с богобоязненностью, «страхом господним», готовностью принимать мир и свою судьбу такими, каковы они есть.

И защитники вселенской справедливости проигрывают спор: сатана проигрывает его Богу, «друзья» — Иову. Господь, к финалу появляющийся «из бури», на его стороне. Вы, говорит он друзьям, «говорили о Мне не так верно, как раб мой Иов» — таков его приговор. И действительно, Бог не заботится об оправдании своего эксперимента. Он с гордостью рассказывает о своем могуществе (создал землю, создал бегемота, может справиться и с левиафаном), но не о своей справедливости. К тому же и он сам, и беспристрастный ветхозаветный повествователь засвидетельствовали непорочность Иова. Карать его было не за что, не в чем было и каяться. Презумпция справедливости неверна. Мощное предостережение книги Иова не охладило людей в их тяге к глобальной справедливости.

Все мировые религии включают идею справедливого воздаяния, однако его местом чаще оказывается тот, а не этот свет. Протестантская этика — следствие и мощный стимулятор развития капитализма — напрямую связывает деловой успех с трудолюбием и добродетелью, которые одновременно есть залог личного спасения. И все же спор Иова о справедливое продолжает мучить людей как важнейшая и нерешенная проблема. А что о справедливости думаете вы?

Автор: А. Эткинд.