Похоже, что толерантность как ценность, если рассматривать ее с точки зрения общественной жизни, и как добродетель, если ею измерять поведение отдельного человека, была для ХVII века новой идеей, хотя это не вяжется с нашими привычными представлениями об этом периоде, ведь в тогдашней Европе процветали изящные искусства, живая интеллектуальная любознательность и блестящая светская жизнь. И удивляться означало бы забыть, что память людей еще сохранила воспоминания о недавних религиозных войнах, фанатизме, только отступившем, но не исчезнувшем окончательно.

Действительно, в салонах шли свободомыслящие разговоры, однако много книг во Франции было запрещено или арестовано, а то и просто уничтожено. Случалось, что на некоторые необычные взгляды или на необычное поведение смотрели сквозь пальцы, и это еще не означало, что к ним относились толерантно, потому толерантность требует признания того, что является другим. Сколько бы ни было людей, толерантных по инстинкту или по убеждениям, даже среди обладателей и чиновников, это не мешало фанатизму проявить свою силу под одеждой институтов. Отлучение и преследования были одновременно следствием автоматического применения законов, которые в частных разговорах уже считались запущенными, и настоятельных требований части общественного мнения, направленного против меньшинств, превращенных в козлов отпущения, свои чувства недовольства и тягу к насилию.

Слово «толерантность» тогда еще воспринималось с оговорками, а порой — и враждебно. Хотя движение энциклопедистов уже оказало свое глубокое влияние на культурные круги, еще было довольно теологов, воспевавших нетерпимость в самом поразительном для Франции ее образе, а именно — в запрете протестантского культа из-за отмены Нантского эдикта (1685). Негативные последствия этого решения сказывались еще последующие десятилетия как в интеллектуальной сфере (утечка мозгов), так и в экономике (квалифицированные ремесленники перешли на службу к чужеземцам).

Возникновение толерантности, а скорее — признание ее как фактора общественного мира и гарантии против несправедливости, связанное преимущественно с творчеством философов, в частности, Пьера Бейля, нашедшего приют в Голландии, Дидро, Даламбера, Гольбаха, Руссо, а особенно — с творчеством Вольтера, который стал истинным ее певцом.

ФИЛОСОФ

Рожденный в 1694 году, Вольтер с самого начала своей творческой карьеры драматурга начал, хотя и в косвенной форме, борьбу против бедствия фанатизма, которому посвятил всю жизнь. Так, в своей эпической поэме «Генриада» (1728) он восхваляет короля Генриха IV за его стремление стать мудрым и образованным правителем всех французов, независимо от их веры. Саму же концепцию толерантности Вольтер непосредственно разрабатывает в произведениях «Философские письма» (одна тысяча семьсот тридцать четыре) и «Вопрос об Энциклопедии» (1772). За три года до смерти он обратился к королю Людовику XVI с требованием пересмотреть судопроизводство над жертвой фанатизма кавалером где Лябарра, чем его и прославил под названием «Крик невинной крови».

Однако самым вкладом Вольтера в эту борьбу идей остается его «Трактат о толерантности» (1763). Кроме убедительности аргументов, исключительная важность этого трактата в том, что в отличие от «Письма о толерантности» Джона Локка (1690), который, кстати, Вольтер высоко оценил, Вольтера трактат — не только философская диссертация. Размышления в нем идут от жизни, от писательской, как теперь говорят, ангажированности. Действительно, более года продолжалась непрерывная борьба Вольтера за реабилитацию тулузского торговца Жана Кала, протестанта, коварно обвиняемого в убийстве своего сына, обреченного на казнь через колесование и казненного в 1762 году после жестоких пыток, несмотря на которые он наотрез отказался признать свою вину. Большинство судей хотело понравиться толпе невежд и фанатиков, которая обвинила Жана Кала только потому, что приписывала протестантам обычай убивать своих детей за намерение перейти в католичество. И хоть несчастный сын лавочника Марк-Антуан Кала и имел такое намерение, на самом деле он сам покончил с собой.

Писатель разоблачил весь механизм судебного беспредела. Он поднял всю Францию и Европу, и хотя пресса тогда только зарождалась, не будет преувеличением говорить о триумфе средств информации, потому что роль таких средств играли салоны, кружки, кафе и частная переписка. Можно сказать, дело Жана Кала опередило дело Дрейфуса конца XIX века, когда целая нация возмутилась приговору трибунала, признав его несправедливым.

Все люди либеральных взглядов, даже представители близких к суду кругов стали сторонниками Вольтера в его домогательствах официального пересмотра приговора, уплаты возмещения семье невинной жертвы и публичного признания трех пунктов, а именно — судьи могут ошибиться; когда произошла ошибка, судьи должны недвусмысленно признать ее и сделать надлежащие выводы; если к меньшинству относятся без уважения, то в основном именно в нем выискивают вымышленных преступников.

Хотя фанатизм как высшее проявление не толерантности не является монополией какой-то определенной религии (а политических идеологий в то время еще не было), Францию, где после определения Людовика XIV протестантов лишили всех прав, даже права на гражданское состояние, Вольтер считал страной-заповедником для всех пережитков фанатизма.

Так, в частности, он напоминает, что от 1745 по 1762 год восемь протестантских пасторов повешено только за то, что они молились по предписаниям своей веры, а сотни их последователей оказались на галерах. По его мнению, ничего такого не могло бы случиться в Англии, Германии или Голландии, потому что в этих странах придерживаются религиозного плюрализма. Представители разных конфессий там могут «жить как братья и одинаково заботиться об общественном добре». Без сомнения, он немного идеализирует положение на поле свободы верований в этих странах, однако делает это для того, чтобы заклеймить законы Франции, где «злоупотребления со стороны святейшей религии вызвали большое преступление (дело Кала)». Вот «на благо человеческого рода выяснить, религия должна быть милостивой или варварской».

ОБШАЯ ЦЕННОСТЬ

Для разоблачения фанатизма, противоречащего духу Евангелия, автор бегло осматривает религиозные обычаи в Европе и Азии, начиная с античности. На мнение Вольтера, ни греки, ни римляне не преследовали людей под предлогом, что их вера оскорбляет местных богов. В своей толерантности афиняне достигли так далеко, что соорудили алтарь для иностранных и незнакомых им богов, а римляне очень мудро считали, что разбираться со своими обидчиками принадлежит самим богам. Во времена Римской империи христиан преследовали не по вере, а за попытку нарушить общественный порядок.

Стремление дать каждому возможность верить, как он сам хочет, Вольтер находит в Ветхом Завете. Не пребывая в восторге от библейских евреев, так же, как, впрочем, и от древних египтян, он, однако, увидел «лучи общей толерантности», пронизывающие рассказ о последователях Моисея. Императоры Китая и Японии также толерантно относились к разнообразию верований, если это не грозило государству. «Езжайте в Индию, Персию или Татарию, — писал Вольтер, — и вы увидите одинаковую толерантность и одинаковый покой».

Он не делает упреков ни одной религии, потому что «везде, где есть общество, нужна и религия: законы карают известные преступления, а религия следит за преступлениями сокровенными». Однако, несмотря на всю свою благотворительную природу, религия компрометирует себя нетерпимостью и суеверием. «Суеверие относительно религии — то же, что астрология к астрономии, это — глупая дочь мудрой матери».

Бороться против суеверия и нетерпимости принадлежит разуму, тому уму который «ежедневно проникает во Францию — и в лавки торговцев, и в дворцы чиновников». Уму надлежит разоблачать безумие таких смехотворных или страшных обрядов, как, например, инквизиция (о которой позже аббат Грегуар сказал, что название этого института является оскорблением Евангелия), обращение к вере силой или за деньги, аутодафе.

Автор «Трактата о толерантности» считает просмотр судопроизводства над Кала за победу философии. И это — неоспоримая истина. Вольтер провозглашает, что все верования имеют право на самовыражения: «Глупостью было бы пытаться заставить всех людей думать о метафизике одинаково. Куда легче покорить силой оружия всю Вселенную, чем покорить все мозги единого города». В своей концепции толерантности он идет дальше Джона Локка, который в своем известном письме 1690 года не распространял ее на папистов и атеистов. Однако это не означает, что Вольтер изложил материалистические или атеистические взгляды. По его мнению, атеизм отнюдь не является синонимом толерантности и может, наоборот, скатиться до фанатизма, как и любая религия. Он пишет: «Умный атеист при силе и власти может стать таким же зловещим, как суеверный кровопийца». Толерантность — это антитеза фанатизма, это уважение к другим людям, несмотря на их отличие от нас самих. Наверное, был прав Поль Валери, когда писал, что толерантность «может зародиться и оплодотворить собой законы и обычаи только при развитой эпохи, когда люди, обмениваясь своими отличиями, постепенно ослабят их влияние и обогатятся духом».

По мнению Вольтера, эта ценность, эта добродетель включает в себя также составляющие доброты и кротости, из-за чего он часто обозначает толерантность словом «снисхождение». «Что надо для счастья в грядущей жизни? Быть справедливым. А что нужно для счастья в этой жизни? Быть снисходительным». Он убежден, что в борьбе против нетерпимости следует пользоваться иронией и юмором, чтобы выявить ее, нетолерантности, гротескную непоследовательность. Так, в частности, надо разоблачать абсурдность потребности осуждать на вечные муки в аду людей с отличными от наших взглядами, ведь жизнь плечом к плечу с такими людьми заставляет нас поддерживать с ними цивилизованные отношения. «Фанатизм не только отвратителен, он абсурден».

Через 80 лет после публикации «Трактата о толерантности» Людовик XVI подписал эдикт о толерантности (1787), который признавал протестантами право на гражданское состояние и позволял им, наконец, жениться, завещать и наследовать имение, как и всем другим королевским подданным. Это был только первый шаг вперед по правильному пути, его проложил Вольтер. Однако его целью было не только вернуть несправедливо отобранные права определенной категории французских граждан, он провозглашает терпимость универсальной ценности. Ни один народ и ни один человек не должны страдать от нетерпимости. Вот эти слова: «Я говорю вам, что всех людей надо рассматривать как братьев. Как ?! Брат турок?! Брат китаец?! Еврей?! Сиамец?! Именно так! Или мы не дети единого Отца, или мы не творения единого Бога? А ведь эти народы нас презирают, они называют нас идолопоклонниками! Ну и что? Я скажу им, что они очень ошибаются «.

Через 11 лет после смерти писателя перед лицом всего мира Национальное учредительное собрание 26 августа 1789 года в Декларации прав человека и гражданина провозгласили свободу мысли и свободу взглядов, за что всю свою жизнь боролся Вольтер. В статьях 10 и 11 настоящей Декларации, которая стремилась быть универсальной, былы, наконец, изложены философские и юридические основы толерантности в широком смысле этого слова, хотя самого слова «толерантность» там не найдешь.

Людям оставалось только проявлять терпимость к своим ближним в ежедневном быту. Но же наступит такое время, когда они по-настоящему станут вокруг этого?

Автор: Жан Лесси.