В те дни, о которых сейчас вспоминаю, я работал в Парижской Национальной библиотеке, где читал труды великих мыслителей XVII века, позднейших авторов и современных философов и физиков. А по утрам бродил по улицам Латинского квартала, по набережным левого берега и Сите, вдоль Лувра и чаще всего вокруг Нотр-Дам, записывая почти все, что приходило в голову. То, что я читал, помогало видеть Париж, а то, что видел, помогало понять прочитанное.

Солнце еще не разогнало утреннюю туманную дымку; она смягчает отчетливый, столь знакомый рисунок набережных и мостов. Это так характерно для парижского пейзажа: рационалистическая композиция и мягкий, неуловимый колорит. Он превращает топографическую схему в нечто реальное, не вмещающееся в схему. Гармония рисунка и колорита создает впечатление того, что можно было бы назвать интенсивностью бытия. Именно бытия, а не только существования. Согласно Гегелю, раскрытая разумом сущность превращает существование в действительность и позволяет увидеть в мироздании не хаос, а порядок, приписать реальному бытию упорядоченный характер.

Пейзаж Парижа наталкивает на фундаментальные проблемы бытия. Он не может оставаться трехмерным, в него сразу входит время. Уже в древности философия столкнулась с исходным парадоксом: прошлое уже не существует, будущее еще не существует, настоящее — нулевая по длительности, следовательно, несуществующая грань между прошлым и будущим. Парадокс бытия решается включением в настоящее прошлого и будущего.

Весьма ясной иллюстрацией такого включения служит дифференциальное исчисление и законы физики. Движущаяся частица обладает в каждый момент не только положением в пространстве (она проходит через данную точку, ее существование в этой точке мгновенно), но также скоростью — предельным отношением пройденного пути к прошедшему времени, первой производной от положения по времени, и ускорением — второй производной. Обобщение подобных математических и физических понятий показывает, что настоящее обладает бытием в той мере, в какой оно включает прошлое и будущее. Это включение может быть большим или меньшим, и степень включения — это интенсивность бытия.

Подобное включение — отнюдь не однократное озарение философской мысли; это — длительное и фундаментальное русло всей истории философии и науки.

Владимир Иванович Вернадский и Пьер Тейяр де Шарден ввели понятие ноосферы Земли. Наряду с литосферой, гидросферой и атмосферой существует созданная трудом и разумом человека сфера, где естественная структура изменена, а естественные процессы скомпонованы соответственно целям человека.

С ноосферой связана совокупность сохраняющихся на Земле культурных ценностей, которые соединяют прошлое с настоящим и настоящее с будущим. Речь идет о совокупности научных, технических, моральных и эстетических ценностей, накопленных человечеством и определяющих дальнейший прогресс культуры. Они накоплены, в частности, в форме книг, произведений искусства, сооружений — памятников культуры. Как назвать эту сферу земной поверхности? Может быть, в названии следует подчеркнуть ее основную функцию — связь поколений, реализацию непрерывности культурного прогресса, критическое, перерабатывающее, изменяющее и тем самым сохраняющее и продолжающее наследование прошлого? Поэтому назовем совокупность культурных памятников клироносферой — от греческого клирономия, наследование. Заметим в скобках, что клироносфера нуждается в охране от загрязнения и уничтожения не меньше, чем атмосфера и гидросфера Земли. Она является основой интеллектуального и морального потенциала — способности человечества ускорить дальнейший культурный прогресс.

В чем же состоит этот прогресс? Подобный вопрос тесно связан с определением культуры. Из большого числа различных определений нашему времени, по-моему, близко следующее.

Интенсивность бытия измеряется слиянием потока явлений, переходом от хаоса к космосу. В термодинамике интенсивность бытия — это упорядоченность теплового движения, существование макроскопических температурных перепадов, это негэнтропия, противостоящая энтропии — мере беспорядочного, хаотического движения молекул. И вместе с тем интенсивность бытия измеряется автономией, индивидуальным бытием молекул и их движений. Сейчас речь идет об отображении реальной упорядоченности бытия, о рациональной схеме мироздания, о системе естественнонаучных знаний. Здесь идеалом является истина, и содержанием научного прогресса служит бесконечное приближение к неисчерпаемой объективной истине. Наука выступает здесь как монолог природы. Но когда мы рассматриваем науку как составляющую культуры, ее развитие определяется целями человека, эффектом исследований, социальными и моральными идеалами, эстетическими критериями. Наука сливается с этими идеалами, с монологом человека, культура — это диалог человека и природы, диалог, который меняет и человека, и природу.

Уровень культуры, ее интенсивность измеряются интенсивностью связи составляющих ее элементов, культура и состоит в такой связи, культура — это синтез истины, добра и красоты. В таком синтезе они реализуются: наука воплощается в экономические и социальные ценности, должное становится сущим, прекрасное становится критерием реального. В интенсивности подобного синтеза и подобной реализации и состоит эффект клироносферы, воздействие великого прошлого на настоящее и будущее, воздействие, которое делает их великими.

Продолжение следует.

Автор: Б. Кузнецов.