Он умирал на закате октябрьского дня 1226 года в оливковой роще близ небольшого итальянского городка Ассизи, где родился и волею судеб оканчивал свой путь. Он был тяжело болен, почти ничего не видел, каждое движение давалось с огромным трудом. В свои 44 года он был немощным стариком, у него не осталось сил бороться за жизнь. Земные счеты были окончены, и его обуревала одна забота: как сложится дело, которому он отдал всего себя? Он словно предчувствовал, что как только в его могилу будет брошена последняя горсть земли, начнутся непримиримые распри между теми, кто стоял сейчас подле него, оплакивая кончину своего учителя, что верх возьмут алчность, корыстолюбие, против которых он вел борьбу.

Неужели все было зря? С этой мыслью он уходил в небытие. Он не мог предполагать, что в ту минуту, когда остановится сердце, начнется новая его жизнь — в религиозных легендах, сочинениях теологов, произведениях католических писателей. Не мог он предвидеть и то, что уже два года спустя — случай в истории церкви небывалый — папа Григорий IX самолично прибудет в Ассизи в сопровождении многочисленной свиты, чтобы торжественно провозгласить причисление его к лику святых.

Судьба бывает изменчива даже к святым. Нередко случалось: вознеся их в буквальном смысле слова до небес, церковь затем теряла интерес к тем, кто оказывался несостоятельным в отведенной ему роли.

К Франциску Ассизскому судьба оказалась благосклонной. Не так уж много в католицизме святых, которых бы столь постоянно почитали верующие всех рангов во все времена. К имени Франциска не раз обращались самые крупные церковные авторитеты. Вот уже семь с половиной столетий о нем не перестают писать теологи, хотя, казалось бы, за это время было сказано все о его недолгой жизни. Для рядовых католиков он остается «великим апостолом» во времена самых драматических коллизий, которые переживала на протяжении веков церковь. О нем писали православные и протестантские богословы.

В превосходно написанном английским писателем и ревностным католиком Гилбертом Честертоном (1874—1936) эссе, посвященном святому Франциску, говорится, что он был «неповторимым героем», «воплощением социальных добродетелей», «единственным в мире истинным демократом», предвосхитившим «все лучшее, либеральное, доброе в современном мире». «Все, что открыл нам Толстой, само собой разумелось для св. Франциска. Его можно представить читателю не просто добрым, а гуманным — первым героем гуманизма»,— пишет Честертон.

Отнюдь не разделяя этой явно гиперболизированной оценки, мы не можем не задумываться над тем, в чем истоки такой восторженности. Они могут служить поводом для канонизации, но широкой популярности не принесут, как бы ни превозносили святого церковные сочинители. В истории немало примеров, когда верующие оставались равнодушными к тем, кого объявляли их «небесными покровителями». Почему же Франциск Ассизский стал исключением?

Дело не только в самоотверженном, доходящем до сумасбродства преклонении перед евангельским Христом, не в той «религиозной романтике», которую обнаруживает в Франциске Честертон. Вряд ли применимо к Франциску понятие «реформатор», а тем более «пророк».

Совершенно очевидно, что дело тут не просто в заслугах перед церковью, коим определяют его чересчур восторженные биографы. Чтобы ответить на вопросы, связанные с именем Франциска Ассизского, обратимся к временам, отстоящим от наших на восемь столетий.

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

1182 год. Италия. Маленький городок Ассизи в горах Умбрии. У богатого торговца сукном Пьетро Бернардоне торжество: родился сын, нареченный при крещении Иоанном. Рождение наследника — всегда радость, и отец ее не скрывает. Он счастлив: дело перейдет со временем в надежные мужские руки…

Непонятно, почему Иоанну дают вскоре иное имя — Франциск. Эту загадку так и не смогли разгадать его биографы, прибегавшие к различным домыслам. Однако факт остается фактом — Иоанн становится Франциском.

Его детские годы небогаты событиями. Когда приходит срок, мальчика отдают в монастырскую школу, где он с грехом пополам постигает грамоту, латынь и французский язык. Именно с грехом пополам, ибо даже его биографы отмечают, что он писал «очень неуверенно», уже в зрелом возрасте предпочитал диктовать свои мысли писцам, зачастую вместо подписи ставил крест, как это делали не знавшие грамоты люди.

Зато, сообщают авторы его жизнеописания, в отрочестве и юности у него проявляется «склонность к забавам». Он рос баловнем, родители ничего не жалели для сына, и вскоре детские забавы сменились взрослыми — отнюдь не безобидными. Франциск ведет разгульную жизнь, устраивает оргии. Церковные писатели не жалеют красок, описывая беспутство будущего святого.

Было ли это на самом деле, сказать трудно. Однако настораживает то, что в жизнеописании Франциска широко используется апробированный прием агиографической литературы — перерождение героя, уверовавшего в Христа. Не для того ли, чтобы подчеркнуть всю значимость происшедшего перелома, католические авторы так ярко описывают его юношеские похождения? Правда, они постоянно оговариваются, что он оставался «нежным и чувствительным» молодым человеком, не позволявшим себе ни одной грубой выходки. Даже ведя разгульную жизнь, не упускал случая помочь нищим, позаботиться о бедняках.

Потом Франциску довелось принять участие в сражении двух городов — Перуджи и Ассизи. Он оказался в числе побежденных и целый год провел в плену. Когда вернулся в Ассизи, ему было 22 года, но жизнь ничему его не научила, и Франциск вновь предается разгулу. Однако вскоре серьезно заболевает. Долгие месяцы проводит в постели. Врачи бессильны помочь, близкие возносят молитвы Богу, исчерпав другие возможности. Когда болезнь отступает, это воспринимают как милосердие Господне. Но здоровье Франциска подорвано, он не может вести прежний образ жизни. Большую часть времени проводит теперь лежа, предаваясь размышлениям. И, как повествуют биографы, именно тогда Франциск начинает понимать, что вся его прежняя жизнь не имела никакой ценности. Он жил пусто и бесцельно, растратив силы и ничего не приобретя: нет ни знаний, ни занятия, ни верных друзей.

Как жить дальше? Что делать, чтобы жизнь обрела смысл? И в чем он, смысл человеческого существования? Один из биографов Франциска писал: «Религия, в том виде, в каком она практиковалась в окружающем его обществе, в его семье и среди его друзей и знакомых, не могла доставить ему душевного удовлетворения. Это был грубый фетишизм, только называемый христианством, и чуткая душа Франциска понимала всю фальшь, заключающуюся в таком исповедании христианской веры, а потому отворачивалась от него».

Время преображения Франциска еще не пришло. Оно придет после того, как он вознамерится принять участие в военном походе, но неожиданно изменит решение. По церковной версии, Франциск, уже отправившись в путь, услышал голос свыше, который повелел ему вернуться домой и ждать. Он подчинился.

И вновь одолевали Франциска думы. Он стал уединяться, бродя в оливковых рощах, окружавших Ассизи. Бывшие товарищи пытались вернуть его к прежней жизни, но он уже не был прежним. Разительные перемены произошли в его душе. В жизнеописаниях Франциска есть такой фрагмент: один из старых приятелей спросил, не собирается ли он жениться. Будущий святой серьезно ответил:

— Я мечтаю о том, чтобы взять себе жену самую красивую, самую чистую и самую благородную, какую только вы можете вообразить…

Автор вышедшей в России книги «Франциск Ассизский» Э. Пименова, раскрывая смысл этих слов, пишет: «В храме, который был выстроен впоследствии в Ассизи в честь Франциска, находятся чудные фрески знаменитого художника Джотто, изображающие сцены из жизни основателя ордена францисканцев. На одной из этих картин изображено символическое обручение Франциска с нищетой в образе красивой женщины, с исхудалым лицом и в разорванном платье. На нее лает собака, в нее бросают каменьями, путь ее усеян терниями, но Христос, с высоты небес, благословляет ее брак с Франциском, которому она протягивает руку…».

Сейчас, конечно, невозможно проследить процесс духовного перелома, который произошел с Франциском. Как это нередко бывает в биографиях знаменитых людей, истинное тонет в наслоениях домыслов. Агиографов меньше всего интересовала подлинная жизнь Франциска. Им надлежало создать житие святого, которое, по образному выражению историка В. О. Ключевского, отличается от исторического жизнеописания так, как икона отличается от портрета. Трудно сказать, насколько достоверны рассказы о том, что, осознав вопиющее противоречие между роскошью, окружавшей его, и нищетой, в которой жило большинство людей, Франциск совершил паломничество в Рим. Там однажды он целый день простоял в лохмотьях на паперти базилики Святого Петра, прося подаяние. В другой раз он целовал руки прокаженным, которых одаривал милостыней.

Но безусловно истинно, что Франциск видел нравственный упадок католического духовенства, алчность, стяжательство, корыстолюбие служителей церкви, ненасытную жадность монашествующих, чудовищный их разврат за стенами аббатств. Он наблюдал, как проповедники евангельских принципов первыми преступали их и, призывая думать только о духовном, пеклись, в сущности, о мирском своем благополучии. Может быть, это породило у него мысль о возвращении к идеалам раннего христианства, которые католическая церковь предала забвению.

Сама идея не была новой. Буквально все религиозные движения, объявленные еретическими, обвиняли официальную церковь в отступлении от истин Христа, ратовали за возвращение к ним. И до Франциска существовали секты, выступавшие за отказ от мирских благ, проповедовавшие евангельскую нищету. Следуя этим течениям, Франциск покинул дом, решив начать жизнь в соответствии с заветами Христа.

По свидетельству агиографов, отец Франциска возбудил против сына судебное дело, чтобы лишить наследства. Будущий святой в епископском дворце, где проходил суд, разделся донага, возвратил одежду отцу и обрел, наконец, свободу. Так завершилось, по словам церковных авторов, «преображение» Франциска. Ему в ту пору было 25 лет.

«АПОСТОЛ НИЩЕТЫ»

«Франциск нашел свое призвание — и с этой минуты жизненный путь стал для него ясен. Добровольная нищета, смирение и любовь ко всему миру — вот что сделалось его девизом», — сказано в жизнеописании святого. Не составит особого труда понять, почему проповедь Франциска вызвала сочувствие и отклик среди тех, к кому он обращался.

В ту пору обстановка в странах, где господствовала католическая церковь, была накалена до предела. «Нравственное негодование» по поводу богатства и порочного образа жизни духовенства стало одной из причин возникновения ересей, доставлявших немало хлопот католическим иерархам. Достаточно назвать альбигойцев — последователей еретического движения во Франции, Италии и Германии. Папа Иннокентий III в 1209 году объявил крестовый поход против них. Альбигойские войны 1209—1229 годов закончились их разгромом.

Английский философ Бертран Рассел в «Истории западной философии» писал: «В начале XIII столетия церковь стояла перед угрозой восстания, едва ли менее грозного, чем то, которое вспыхнуло против нее в XVI столетии. От этого восстания церковь была спасена в значительной мере благодаря появлению нищенствующих орденов; св. Франциск и св. Доминик сделали для ортодоксии гораздо больше, чем даже самые энергичные папы». Хотя Рассел и переоценивает значение субъективного фактора в сложнейших социально-политических коллизиях истории, в целом он справедливо определяет значение для своего времени движения, начало которому положил Франциск Ассизский. У «апостола нищеты» появились ученики и последователи. Один из них — Бернард Квинтавалле — роздал свое имущество и в рубище пошел за Франциском по пыльным дорогам Италии, проповедуя, как и его учитель, добровольную нищету. Вскоре к ним присоединились еще шестеро.

Сначала духовенство воспринимало поступки Франциска как чудачества. Некоторые даже считали, что он повредился в уме. Но чем дальше, тем более настораживались служители Божьи: проповеди Франциска были далеко не безобидными, они настраивали верующих против духовенства, которое-де забыло о заповедях Христа, об устоях христианской веры.

Быть может, церковь и расправилась бы с «апостолом нищеты» и его последователями, если бы не то смирение, с которым они проповедовали свои идеи. «Основатель общины вовсе не хотел вступать в борьбу с римской церковью и не желал, чтобы его учение… разделило участь всех «ересей». Это, в частности, привело Франциска к мысли об официальном оформлении сложившегося «братства», и он обратился к папе Иннокентию III.

Существует много легенд о его встрече с папой. А достоверно, видимо, то, что католические иерархи крайне настороженно отнеслись к Франциску: во время пребывания в Риме за ним велось негласное наблюдение — надо было установить, не замыслил ли он чего-нибудь опасного. Очевидно, результаты наблюдения успокоили и подсказали церкви решение использовать основанное Франциском «братство» в своих интересах. По словам биографов святого, папа Иннокентий III, потребовав присяги в повиновении, «дал ему и ученикам его тонзуру, т. е. принял их в число служителей церкви, и разрешил им проповедовать покаяние и евангельское житие, согласно внушению Господа».

Продолжение следует.

Автор: А. Белов.