В Японии я провела два месяца — работала на археолого-этнографической выставке «Кочевые народы Евразии», которая в течение года экспонировалась в 13 городах — Токио, Осаке, Хиросиме, Сендае, Ямагате и других. Интерес японцев к выставке был огромный. Она не только открывала страницы истории древних кочевников — скифов Причерноморья, саков Приуралья, племен Алтая и Южной Сибири, живших в середине I тысячелетия до нашей эры, но и рассказывала о сегодняшнем дне народов Сибири и Средней Азии, многие из которых были кочевыми еще в начале XX века. Японцы знакомились с нашей выставкой, а мы старались хоть немного понять их загадочную страну, где великие древности благополучно уживаются с самой современной индустрией…

Моя специальность — история буддизма определила мой интерес к религиозной жизни японцев. Хотелось, например, понять, как буддизм соотносится в этой стране со здешней национальной религией — синто. Впервые они соприкоснулись друг с другом в середине VI века, когда правитель одного из корейских государств прислал императору страны Ямато (так называлась тогда Япония) буддийские священные тексты и изображение Будды Шакьямуни. За минувшие с тех пор 14 веков эти две религии прошли не одну полосу конфликтов, но знали и долгие периоды мирного сосуществования, когда они постепенно «срастались» друг с другом. Итогом всех этих процессов явилась современная религиозная ситуация в стране.

В 1945 году религия в Японии была отделена от государства, хотя и до того времени понятие «государственная религия» было весьма условным. С 1868 года таковой считался синтоизм, хотя японская печать того времени и называла его «патриотическим культом», отводя в нем собственно религии второстепенное место. А перед этим, в течение трех веков правления феодального дома Токугава, принадлежность к одной из сект буддизма, удостоверенная каким-либо письменным храмовым документом, считалась свидетельством политической благонадежности.

Все зигзаги религиозной истории страны отразились в облике и особенностях монастырей и храмов, которых в Японии десятки тысяч. Каждый живет своей, отличной от других жизнью. В одних, как, скажем, в Ямадере, где уже тысячу лет горит вечный огонь, она течет неспешно и плавно, как бы независимо от примет времени. В других, как в Сандзю сангендо, где только на ночь прерывается поток туристов, которых с интервалом в десять минут подвозят автобусы прямо к воротам храма, явственно ощущается связь с сегодняшним днем.

За два месяца я видела десятки монастырей и храмов — буддийских и синтоистских, крупных, известных на всю страну и совсем небольших, почитаемых лишь жителями кривых улочек, вьющихся вокруг них… Они, конечно, разные, но и в чем-то схожи друг с другом. Я быстро научилась отличать тории — П-образные с двойной верхней перекладиной ворота синтоистского храма от трехстворчатых богато декорированных, имеющих мощную крышу ворот буддийских монастырей. А уж если проскочишь ворота, не заметив, какие они, то, приглядевшись к крыше храма, поймешь, кому здесь поклоняются. Если увидишь устремленные в небо раздвоенные концы стропил — тиги и короткие бревна, уложенные поперек коньковой балки, — кацуоги,— значит, храм синтоистский, а свисающие над входом пучки рисовой соломы и вырезанные зигзагообразные бумажные ленты подтвердят это.

И тем не менее буддийские и синтоистские храмы схожи. В течение веков в Японии выработался некий общий архитектурный храмовый стиль, и различия определяются не столько конфессиональной принадлежностью культового здания, сколько специфическими условиями местного ландшафта. Если храм прилепился к склону горы, то он имеет свайные опоры — будь он синтоистский или буддийский. Построены они из дерева: кипариса, криптомерии, сосны или дуба. Большие храмы обеих религий непременно окружены наружными галереями, пол в залах устлан циновками, а сами залы могут вместить несколько сотен человек.

Многие малые храмы выглядят игрушечными. Кажется, их место не на улице, а в доме, в уютном уголке, где они могли бы служить семейным алтарем.

Каждый синтоистский храм посвящен какому-либо божеству или духу — ками. Эти ками бывают и крупные, и мелкие, поэтому и храмы в их честь тоже разные. Например, Мэйдзи-дзингу в Токио — храм, сооруженный в честь духа императора Мэйдзи,— один из крупнейших в Японии, а храмы в честь Инари — «рисового человека», духа риса, могут быть совсем небольшими, но их множество, ведь рис — главная пища японцев.

На одной из самых оживленных улиц в центре делового Киото к стене 24-этажного банка прилепился каменный рельеф с изображением Бодхисатвы Кшитигарбха на лотосовом троне. Японцы называют его Дзидзо-босацу и почитают как покровителя путников и маленьких детей. Обычно скульптурные фигурки детей толпятся на троне, окружают его подножие, а иногда даже сидят на руках — тогда Дзидзо-босацу становится неуловимо похож на иконографический образ христианской мадонны.

Перед его изображением в Киото лежат монеты, несколько стебельков свежих цветов, стоит чаша с водой. И хотя размер алтаря не более 50—60 сантиметров, он не теряется на фоне банковской громады из стекла и металла. Маленькая культовая точка в современном индустриальном мире, кто-то заботливо за нею следит, цветы свежие, вода чистая,— значит, это сегодня и именно здесь кому-то нужно.

Глядя на алтарь, я вдруг поняла, чем именно, прежде всего, схожи между собой японские храмы: все они очень ухоженные, какого бы размера ни были, к какой бы религии ни относились. Тщательно убраны дворы, своевременно зажигаются лампады и фонари, у ворот киоски, где вежливый человек в облачении буддийского или синтоистского священника продает входные билеты и комплекты открыток с видами храма в разное время года. На особом листе бумаги вам сделают оттиск храмовой печати, терпеливо и подробно ответят на ваши вопросы, видя, что японского языка вы, скорее всего, не знаете, найдут путеводитель по храму на английском. И еще долго, пока вы не исчезнете за поворотом, будут вежливо с улыбкой кивать вслед.

Во дворах больших буддийских храмов нередко встречаешь где-нибудь в уголке или позади основного культового пространства небольшие синтоистские храмики и кумирни. А во дворах больших и малых синтоистских храмов среди травы можно увидеть скульптуры буддийских богов из металла или камня черного или серого цвета. Чаще всего это Каннон (китайско-корейско-японская женская форма санскритского Авалокитешвары — божества милосердия и сострадания в буддийском пантеоне) или уже упоминавшийся Дзидзо-босацу. Они непременно есть в храмовых садах и парках. Фигурку в человеческий рост на лотосовом троне, неожиданно показавшуюся из-за кустов, можно принять за живую. Возможно, в этих скульптурах отразилась одна из идей раннего буддизма — о том, что нет непроходимой пропасти между миром людей и миром богов, что они могут перевоплощаться друг в друга.

Впрочем, японскому буддизму не чужда и более поздняя идея о недосягаемом величии божества, перед которым человек — ничто. Достаточно вспомнить Дайбуцу — Великого Будду Амитабху в городе Камакура или Дайнити — Будду Бесконечного Света Вайрочану в городе Нара. Высота первого 13 метров, второго — 16. Возле этих гигантов человеку вряд ли придет в голову мысль о своем равенстве с богами.

Буддизм и синто в Японии слились настолько, что здесь ни один верующий не может точно сказать о себе, приверженцем какой же из этих религий он является. Традиции, общественное мнение здесь складывались веками и играют исключительно важную роль.

Автор: Н. Жуковская.

P. S. Духи вещают: А еще отправляясь в поездку по загадочным и удивительным японским храмам порой очень важно купить фотоаппарат в Москве хорошего качества (например здесь), ведь уж точно в Японии фотографировать вам будет много чего.