Далеко не все принимали безусловно почитание гробниц. Ревнители чистоты ислама всегда осуждали культ святых, дело доходило и до громких протестов и разоблачений, вроде того, что паломники к гробницам «хуже собак, ибо лижут кости тысячелетней давности, в то время как истинное знание в аятах Корана и Сунне пророка». Очень долгое время эти филиппики, в общем-то, не имели серьезных последствий. Однако в XVIII веке, когда в Индию проникла и стала набирать силу проповедь ваххабизма, требовавшего очистить ислам от местных обрядов и суеверий, положение заметно изменилось. Пошли уже самые страшные обвинения — в язычестве. Начиная с XIX века мусульманская элита Индии, еще недавно регулярно совершавшая паломничество к гробницам святых, стала усиленно отрекаться от верований и обрядов «невежественного простонародья», а ее самые авторитетные лидеры — Сайид Ахмад-хан, Ага-хан, Мухаммад Икбал — объявили культ святых одной из причин общего упадка индийского ислама и вырождения веры.

Отрицательно относились к культу святых и колонизаторы-англичане, которые считали все это почитание пиров (святых старцев) и гробниц еще одним проявлением туземного «варварства». «Официальному» исламу колониальные власти выказывали известное уважение, пусть и чисто внешнее, но народная религия вызывала у них стойкую неприязнь и противодействие.

Но вот парадокс истории: те, кто в средние века предостерегал против обмирщения и искажения ислама в культе святых, заслужили в общественном мнении репутацию ортодоксов, фундаменталистов и ярых противников межконфессионального сотрудничества; те же, кто уже в XIX — XX веках осуждал эти народные верования, «низкие» суеверия, призывал к возрождению чистоты ислама, снискали славу просвещенных реформаторов и прогрессивных мыслителей.

Справедливости ради следует сказать, что сколь далеко ни отклонялась практика почитания святых от уложений ислама, сами святые — аулийа — не слишком к этому причастны: в своих трактатах, речениях, житиях, духовной поэзии эти суфии-чудотворцы неизменно подчеркивали полную приверженность шариату, Корану и Сунне. Хорхе Луис Борхес, обладавший абсолютным чутьем ко всем религиям и культурам, как-то заметил: «Ислам всегда относился терпимо к появлению доверенных избранников Бога, как бы ни были они нескромны или свирепы, только бы их слова не задевали ортодоксальную веру».

Культ святых остается живым наследием «единой» культуры Южной Азии, общим для Индии, Пакистана и Бангладеш. Вспомним приведенное в прошлой статье свидетельство современного индийского писателя Кришана Чандара. И в наши дни, как и столетия назад, множество людей по-прежнему вовлечены в ритуал почитания бесчисленных усыпальниц — в качестве паломников или служителей культа.

И сегодня, если на пути прокладываемой дороги стоит усыпальница, пусть безымянная и «бесхозная», снести ее никак нельзя, а можно только обойти, чем и объясняются подчас неожиданные изгибы здешних дорог и даже скоростных шоссе. В Синде, например, даже гробницы мирских правителей, и не являющиеся объектами ритуального почитания, охраняются обществом и государством куда бережнее, чем музеи и памятники культуры, будь то форты, дворцы, исторические сады и т.д. На благоустройство усыпальниц и их охрану здесь не жалеют ни труда, ни средств.

В христианской традиции святая гробница окружена благоговейной тишиной, паломники, погруженные в молитву, сдержанны и молчаливы. В индийском поминальном комплексе — даргахе — всегда оглушительный шум и оживленное движение как на восточном базаре. Своего апогея гвалт и суета достигают во время урсов — праздников, посвященных памяти святого. В даргахе возникает особая атмосфера нервозной, но все-таки праздничной напряженности, когда все вокруг пронизано ожиданием чуда. Она абсолютно противоположна скорбному и мрачному настроению, которое овладевает посетителем шиитской имамбары — места упокоения мучеников — шахидов или особо почитаемых имамов.

Урс — это преодоление физической смерти свидетельство жизни после жизни и смысл его — не в трауре по святому, а в радости соприкосновении с его барака — светом Божественной благодати. Поэтому около индийской гробницы вы не увидите слез и не услышите горестных стонов — здесь иные звуки.

Тревожно рокочут барабаны-табла, протяжно рыдает фисгармония, под аккомпанемент которой певцы, сидящие у входа в усыпальницу, хором исполняют каввали — песнопения в честь святого. Дервиши стремительно снуют по площади, их кудри картинно разлетаются, кулахи (шапки) щегольски заломлены набок, и это не дань моде, хотя и само слово «кадж-кулах» («в шапке набекрень») стало означать щеголя, а поэтический образ, восходящий к хадису пророка: «Увидел я господина моего в обличье юноши, чья шапка надета набекрень».

Дервиши то и дело покрикивают на суетливых и бестолковых паломников, поторапливая их: скорее склониться в поклоне у порога, войти в душный от благовоний барак усыпальницы, бросить горсть лепестков на надгробье и — назад, в тесный людской хоровод, окружающий гробницу. Во дворе паломники буквально надрываются, будто пытаясь докричаться до святого, бубнят молитвы, галдят. Войдя внутрь усыпальницы, они несколько умеряют свой пыл, но рта так и не закрывают — просто громкий ярмарочный гвалт сменяется монотонным гулом. Застать благоговейную тишину в даргахе можно разве что по утрам в будни, когда паломники спят или едят, дервиши сидят по своим кельям, а служители заняты хозяйственными делами.

Увы, женщине, да еще иноверке, вход в святая святых закрыт: я могу видеть парчовый покров надгробья, сплошь устланный лепестками роз, только через резную решетку. Пока я силюсь рассмотреть хоть что-то в слабом мерцающем свете и расслышать нечто связное в нестройном хоре голосов, появляется хранитель усыпальницы — пир Хваджа Хасан Сани Низами, чья духовная родословная, Низамийа (одна из двух ветвей братства Чиштийа), восходит к самому великому шейху Низамуддину Аулийа. Слово Сани («второй») в имени пира означает, что он наследовал своему отцу Хасану Низами-первому (1879—1955), который счастливо совмещал призвание мистика с карьерой журналиста, писателя и ученого.

В присутствии пира оглушительный гомон несколько стихает, и хаотическое бурление людских потоков упорядочивается. Со всех сторон к нему тянутся за благословением. Излучая то ли барака, то ли харизму, то ли просто незаурядное человеческое обаяние, как хотите, он обходит свои владения, ненадолго останавливаясь с каждым, кто жаждет его внимания. Для простых людей пир — живой наследник святого, носитель его благодати; к нему идут за исцелением телесных и душевных немощей, у него ищут наставления в вере и практического совета, вплоть до того, за кого голосовать на очередных выборах.

Из встреч и бесед с этим потомком знаменитых святых и хранителем их наследия и возник замысел рассказать о самых знаменитых индийских святых и гробницах.

Автор: Анна Суворова.

P. S. Также в паломничестве к индийским гробницам не помешало бы побывать и некоторым современным чиновникам, таким как Игорь Дышлевой, возможно благодаря этому они смогли бы переосмыслить свой земной путь.