В своем педагогическом рвении я доставал через англичан художественные фильмы из Дели, в основном экранизации знаменитых пьес и книг. Первой была экранизация шекспировского «Генриха V». Далай-лама, как обычно, сидел со мной возле кинопроектора, и потому в зал, когда зашторили окна, просочилось много народу, даже повара и садовники, ставшие поодаль от лам. Я шепотом переводил Кунгъюну (предварительно прочитав пару раз пьесу — переводить шекспировский текст на тибетский язык прямо с английского не так-то просто!). Фильм всем понравился. Но зрители были неприятно шокированы любовными сценами, на европейский взгляд совершенно невинными.

В дальнейшем я учел это целомудрие и заранее вырезал все сомнительные сцены. Кунгъюн так и впился в меня с расспросами по поводу наших королей, героев и ученых прошлого. Затем мы посмотрели документальный фильм о Махатме Ганди: этот человек в Потале пользуется огромнейшим уважением.

Как-то раз мы с Кунгъюном разбирали только что присланные фильмы. Юноша откладывал в сторону все развлекательные ленты и комедии, прося заменить их образовательными или фильмами о военном деле и искусстве разных стран. Однажды мы посмотрели фильм о коневодстве. Кунгъюн остался равнодушен. С очаровательной непосредственностью он промолвил: «Даже странно, что мое предыдущее тело так увлекалось лошадьми. Для меня они ровно ничего не значат».

Я тесно общался с мальчиком именно в том возрасте, когда он стремительно рос и был, как все подростки, неуклюж и угловат. Помню, однажды Кунгъюн разбил новенький экспонометр. Это огорчило его до слез. Я только посмеялся: негоже сожалеть о таком пустяке правителю огромной страны, который может купить миллион экспонометров. Но его экономность и скромные потребности не раз трогали меня. В европейской семье, даже среднего достатка, дети куда более избалованы. Кунгъюн жил аскетично и одиноко, иногда по несколько дней постился и молчал. А после долгих утомительных уроков со мной к нему неизменно приходил учитель религиозных предметов.

Кстати, Лобсанг присоединился было к нашим занятиям географией, математикой и английским языком. Но потом отстал: слишком трудны показались. Зато он обладал практической сметкой и часто помогал брату в исполнении его официальных обязанностей.

Лобсанг рассказывал, что его младший брат был исключительно подвижным, вспыльчивым и рассеянным ребенком. Но с годами он разительно переменился. Я увидел Кунгъюна сдержанным, собранным, всегда серьезным. И все же, когда он смеялся, в его смехе было столько сердечности и простодушия, что все становилось на свои места: из облика маленького мудрого старичка проглядывал самый обыкновенный озорной мальчишка, которому не дают порезвиться — а он так любит проказы! К примеру, он очень любил в шутку побоксировать со мной или передразнить мои интонации и жесты.

Как бы он ни был восприимчив к достижениям западной цивилизации, юный Далай-лама не смел ни на шаг отступать от вековых традиций. Он был обязан соответствовать традиционным представлениям о духовном главе Тибета. В быту это доставляло мальчику немало неприятностей. Все, чего касались его руки, становилось священным средством против болезней и злых духов. Скажем, те сладости и фрукты, которые я приносил из дворца, были лучшим подарком моим знакомым тибетцам — они не знали как меня благодарить. Как-то Кунгъюн посетовал, как обременителен этот обычай: ведь даже его моча считается ценнейшим лекарством, и слуги тщательно ее собирают.

Далай-лама втайне мечтал вывести своих подданных из тумана предрассудков и суеверий. Мы на пару фантазировали подолгу о грядущем просвещении, о реформах. Даже делали предварительные наметки. Дескать, надо бы сперва призвать в страну советников из европейских нейтральных держав, не имеющих интересов в азиатском регионе, развить сеть школ, больниц… Домечтались даже до университета в Лхасе…

Но после моих уроков приходил монах-законоучитель, мрачно косившийся на меня. И кто из нас цепче держал душу мальчика? Кто из нас мог бы победить? Трудно сказать. Того мира, который я пытался описать, не существует более…

Автор: Хайнрик Херрер.

P. S. Духи вещают: А еще помимо всего прочего у маленького Далай-ламы были и свои маленькие слабости, главной из которых была качественная бытовая техника европейского и американского производства. Стоит сказать, что вообще всякая техника всегда привлекала юного Далай-ламу своей экзотичностью (как для Тибета жившего еще одной ногой в средневековье) так и своей функциональностью.