С давних пор существует миф о враждебности и несовместимости христиан и мусульман. В сознании жителей мусульманского Востока сохранился образ христианина — завоевателя и агрессора, разрушителя традиций, навязывающего им чуждую западную культуру. А для некоторых европейцев и по сию пору мусульмане — это фанатики, готовые убивать всех, не согласных с их верой. В этих веками живущих стереотипных представлениях явственно слышится эхо и крестовых походов, и османских завоеваний, и колониальных войн XVIII—XIX веков. Заметны в них и следы религиозной проповеди, которая всегда подменяла социально-классовые причины явлений божественным промыслом, выводила национальные черты народа из исповедуемой религии. Таким образом, внушалось, что своя религия всегда лучше, гуманнее и миролюбивее, чем чужая.

В средневековой Европе об исламе говорили как о вероучении, повелевающем своим приверженцам «грабить, забирать в плен, убивать врагов их Бога и их пророка, преследовать и уничтожать их всячески» (Педро де Алфонсо), а о мусульманах — как о людях, которые «так ревностны в своей религии, что, где бы ни захватывали власть, безжалостно обезглавливают всех, не исповедующих их веры» (Гумберт Романский). Мухаммед, писал Фома Аквинский,— это апостол насилия, ибо в отличие от христианства, принимаемого народами по доброй воле (тоже весьма спорное утверждение), ислам насаждается повсюду оружием. (Современный английский востоковед Монтгомери Уотт замечает по поводу этих высказываний: «Удивительно, как люди, участвовавшие в Крестовых походах, могли допускать, что их собственная вера — религия мира, а вера их противников — религия насилия».)

В эпоху колониальной экспансии, когда секуляризация европейского общества сделала бессмысленным «облагораживание» захватнических походов метафорой «священной войны», моральным обоснованием их стала идея извечного противостояния двух полюсов человечества — «цивилизованного» Запада и «нецивилизованного» Востока. Однако и эта идея опиралась на стереотип «воинствующего ислама» и вызывала лишь злость и негодование в сердцах христиан.

Почти вся европейская массовая литература той поры упоминала Иран лишь в связи с войнами, которые шли между ним и Византией; Арабский Восток — в связи с войнами реконкисты и крестовыми походами; Турцию — в связи с османскими завоеваниями в Восточной Европе.

Европейские колонизаторы предпочитали именовать себя первопроходцами «далеких и диких земель», а оказываемое им сопротивление объясняли лишь воинственностью «мусульманских фанатиков». И уже в XX веке французский генерал Гуро после подавления очередного антиколониального восстания арабов пришел к гробнице прославившегося в борьбе с крестоносцами султана Салах ад-Дина, чтобы сказать: «Саладин, ты слышишь? Мы вернулись!»

Но возвращение оказалось недолгим. Мощная волна национально-освободительного движения, заставила Запад иначе взглянуть на страны Востока. Тезис об извечном противостоянии двух миров — западного, христианского, и восточного, мусульманского, теперь не годился. Приходилось с новых позиций пересматривать и традиционную трактовку исламских установок по вопросам войны и мира.

Сегодня бурные социальные процессы, происходящие в мусульманском мире, на Западе называют «исламским возрождением», но политическом лексиконе остаются и «воинствующий ислам», и «ислам — война», и «солдаты Аллаха», и им подобные выражения, которые, как и прежде, уводят от социального анализа движений, разворачивающихся под знаменем ислама.

Какова же на самом деле концепция войны и мира в исламе, ее юридические и политические толкования? В современных мусульманских странах религиозной трактовке этих вопросов уделяют большое внимание и богословы, и политические деятели, мотивируя установками ислама свои позиции и по глобальным, и по региональным проблемам.

Отношение ислама к войне и миру выражено в учении о джихаде. Обычно этот термин переводят как «священная война» — то есть война в религиозных целях, во имя религии. Однако такое толкование неверно уже хотя бы потому, что любая война, которую вела мусульманская община, была священной, ибо в ней мирское формально не отделялось от религиозного. Неверно оно и потому, что в истории ислама, как и в истории христианства, едва ли найдется хоть один пример военных действий, которые бы велись исключительно в религиозных целях.

Но при всем том «джихад» в арабском языке обозначает вовсе не войну, а — «старание», «напряжение усилий». На наш язык это слово лучше было бы перевести как «борьба»: джихадом, так же как и борьбой, могут быть названы действия и военного и совсем невоенного характера. В исламе есть такие понятия, как «джихад сердца», — его толкуют как борьбу с собственными дурными наклонностями, «джихад языка» — «повеление благого и запрет дурного», «джихад руки» — меры в отношении преступников и нарушителей общепринятых нравственных норм и, наконец, «джихад меча» — борьба за утверждение ислама. Как ее вести?

Содержание коранических текстов и хадисов (высказываний пророка, засвидетельствованных очевидцами) о джихаде весьма различно, порой противоречиво. Появление таких отличных друг от друга указаний о джихаде в священном писании мусульман вполне закономерно: каждое из них вызывалось отличными друг от друга конкретными условиями жизни мусульманской общины и пророка Мухаммеда на разных этапах его деятельности. И это дает почти не ограниченную возможность толкований джихада, а следовательно, и отношения ислама к войне и миру.

В самом деле, пророк Мухаммед в первоначальный период своей проповеди боролся за распространение ислама (т.е. вел свой джихад) исключительно мирными средствами — убеждением. «Зови к пути Господа с мудростью,— сказано в Коране,— и хорошим увещанием и препирайся с ними тем, что лучше» (сура 16, аят 126). Из этого аята делался и сейчас делается вывод о мирном характере ислама и, значит, о предпочтении решать политические споры мирным путем (что, как известно, далеко не всегда соответствует исторической реальности).

Но вот над едва родившейся религией нависла опасность, первые мусульмане переселились из Мекки в Медину, их гонят и преследуют, — и появляется новое откровение: «Дозволено тем, с которыми сражаются, за то, что они обижены… Поистине, Аллах может помочь им,— тем, которые изгнаны из своих домов без права разве только за то, что они говорили «Господь наш — Аллах» (сура 22, аяты 40—41). Итак, воевать можно, но при определенных условиях — если надо обороняться: «И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте (т. е. не нападайте), поистине, Аллах не любит преступающих!» (сура 2, аят 186).

Далее положение первых мусульман складывается так, что их вождь Мухаммед решает: мекканцев-идолопоклонников надо проучить, показать силу новой религии, к тому же набеги на мекканские караваны помогут решить остро стоящие перед общиной проблемы материальные. — и ему «ниспосылаются» откровения, побуждающие мусульман вести войну с неверными вообще без особых условий. Так появился в исламе «джихад меча», который впоследствии был детально разъяснен в трудах по фикху (праву) как «ведение войны с неверными путем нанесения им ударов, изъятия их собственности, разрушения их святилищ, уничтожения их идолов и тому подобного». Иначе говоря, «джихад меча» вначале был направлен против аравийских идолопоклонников, и те места в Коране, где говорится о джихаде «На пути Аллаха», означали борьбу за утверждение в Аравии новой, монотеистической религии.

Такова эволюция понятия «джихад» в первоначальном исламе, когда происходило объединение аравийских племен в скрепленную монотеистической религией конфедерацию. Мухаммед, конечно, не помышлял ни о создании огромной империи, ни о превращении ислама в мировую религию. Когда же первая община аравийцев, принявших новую веру, начинает после смерти ее основателя завоевывать новые территории, постепенно превращаясь в обширную державу, расположенную на трех континентах, джихад становится знаменем завоевателей. Однако не борьба за веру подвигала аравийцев на войну, а вполне материальные земные цели. Контакты с внешним миром превратились в военные захваты, по существу представлявшие собой продолжение прежних — доисламских — грабительских набегов.

Продолжение следует.

Автор: А. Сагадеев.