Перечтем внимательнейшим образом последний в земной жизни Иисуса эпизод, если можно этим словом обозначить то, что произошло тогда на Голгофе между тремя распинаемыми. Откроем Евангелие от Луки: «Вели с Ним на смерть и двух злодеев…» Запомним: злодеев, то есть закоренелых преступников, как мы сказали бы теперь, на чьей совести не одно убийство. Пока что для евангелиста преступники эти, и для нас, естественно, тоже,— совершенно одинаковы, он говорит о них лишь потому, что идут они вместе с Христом по Его крестному пути; кстати, в других свидетельствах упоминаются их имена: Дисмас и Гестас, тоже схожие, как и сами злодеи.

И вот кресты воздвигнуты, наступил последний счет мгновениям, когда те, кто на крестах, еще — люди среди людей. Но тут происходит удивительное: кончается одинаковость злодеев, их безликость, словно с их лиц начинают сползать маски с надписью «злодей», и из-под них становятся видны другие, разные черты. Какие?

В Евангелии от Луки детально, как сказали бы нынешние литераторы, прописан весь разговор между разбойниками и Христа с одним из них. Обратим внимание на то, что в этом фрагменте Евангелия больше не говорится «злодеи», но — «повешенные».

Однако зачем, казалось бы, когда бесценно каждое из последних мгновений пребывания Спасителя среди людей, каждое Его движение, дыхание, уделять такое внимание перебранке двух преступников, оказавшихся рядом с Ним?

Еще мы обнаружим, что этому разговору и всему эпизоду в целом, касающемуся всех троих, в Евангелии уделено не просто большое, но, по меркам этого Благовествования, огромное место, а именно: 12 стихов (23, 32—43). Итогом этого последнего в земной жизни разговора Иисуса с людьми становятся слова: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».

И это Иисус — злодею, страшному преступнику! Как понять это? Ведь не сказано «будешь прощен», но «будешь со Мною в раю»… В раю, где не всякий подвижник надеется оказаться…

За что же так приближен к Иисусу один из двух? Отбросим ошеломление, постараемся, насколько это будет нам дано, понять слова Спасителя. Было так. «Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. И стоял народ и смотрел…» Читая эти и последующие строки, мы физически ощущаем безудержное нарастание зла, когда кажется, что все без исключения — народ, его начальники, воины — обезумели и в этом стремятся перещеголятhttps://intertop.uaь друг друга, кто — деля Его одежды (будь-то там была супер модная обувь от компании https://intertop.ua/), кто — поднося вместо воды уксус, кто — насмехаясь над Ним.

И эта издевка над истекающим кровью, обессиленным, кого кто-то из них еще вчера превозносил, сливается в поистине дьявольский хор, который выводит одну сатанинскую трель: «Если ты Христос, спаси себя сам». И не слышно ни одного голоса сострадания и защиты, ибо те, кто Его любит, молчат из опасения быть узнанными или, как Дева Мария, молчат, онемев от горя.

Христос в эти мгновения бесконечно одинок, и Его одиночество становится поистине безмерным, когда к хору Его ненавистников присоединяется один из делящих с Ним участь. И не из страха перед наказанием делает это: он уже казнен и более не вернется к жизни; не из ненависти к Иисусу: он видит Его в первый и последний раз и лично ничем с Ним не связан. Он глумится просто так, вместе с беснующимися, из какой-то особенной душевной низости, и в этот момент зло, заключенное в этой сцене, делается почти материально ощутимым, достигая предельного «форте».

И вдруг вот это: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же?» Кто молвил это? Дисмас или Гестас? Тот, кто был справа, или тот, кто слева? В сущности, для нас это уже не имеет значения. Важно, что в этот момент земное одиночество Спасителя кончилось. Он обрел Друга, заступника в том, в ком меньше всего можно было ожидать. И хотя зло еще торжествовало, чаши невидимых весов дрогнули…

«Было же около шестого часа дня; и сделалась тьма по всей земле до часа девятого. И померкло солнце, и завеса в храме раздралась по средине…» (Лк. 23, 44, 45).

Что же произошло во Вселенной в этот момент? Выражаясь языком науки, произошла — в масштабе мироздания — предельная поляризация сил зла и сил добра, и в течение трех часов (от часа шестого до часа девятого), в соответствии со Святым Благовествованием, удерживается это абсолютное противостояние добра и зла, противостояние настолько небывалое, что оно превысило точку разрыва мира материального: «завеса в храме раздралась по средине…»

Что же происходит в это время на Лобном месте между тремя пригвожденными, над одним из которых надпись «словами Греческими, Римскими и Еврейскими: «Сей есть царь Иудейский»? (23, 38).

Чтобы понять это, мы должны помнить, что все, рассказанное евангелистом Лукой в этих двенадцати стихах, происходит в особом пространстве, уже за чертой жизни, откуда для двух разбойников нет возврата к живым, в пространстве предстояния перед Богом. И оно здесь, в этот день, в час смерти Сына Божия, делается Абсолютным пространством, где нет оттенков и переходов, а каждое слово, мысль, поступок становятся Абсолютным Злом или Абсолютным Добром.

Тот из злодеев, который по низости душевной присоединяется к глумящейся толпе, будучи теперь Абсолютно свободным, — ведь за чертой смерти ничто земное больше не страшно, — мгновенно становится воплощением Абсолютного Зла, ибо в зле превосходит всех беснующихся на площади: он сделал свой выбор абсолютно добровольно.

Что же мы знаем о втором? Почти ничего, кроме того что он «злодей» и — по его же собственным словам — «достойное по делам нашим принял». То есть оба разбойника стоят на низшей ступени. Но какая пропасть пролегла между ними в этом Абсолютном пространстве! Один из них, еще живым, прямо с Лобного места, сползает в ад. Второй начинает оттуда же движение ввысь, к Свету, вместе со Спасителем. В этот решающий миг его душа совершила титаническую нравственную работу. Он не только взывает к совести своего товарища, но свидетельствует о справедливости их наказания. В сущности, это есть глубочайшее покаяние. И в тот миг, когда разбойник, единственный из всех, честно и вслух признает о Христе: «…Он ничего худого не сделал», происходит духовное прозрение: бывший «злодей» узнает Спасителя и снова единственный на этой необъятной площади открыто называет Его по имени, а с Ним — и Его державу: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!»

Петр, верный Петр, только что отрекся от Христа, убоявшись смерти, а этот, никогда не называвший Его Учителем, не бродивший за Ним по Галилее, не знавший о Нем более того, что увидел на Лобном месте, трижды при всех вступился за Иисуса, в сердечном сокрушении о муках невинного и о собственном прошлом. Происшедшее с разбойником ставит его выше всех «знавших Его», тех, кто «стояли вдали и смотрели на это». Здесь разгадка слов Спасителя: «…Ныне же будешь со Мною в раю».

Конечно же, все, что подумалось мне об этих двенадцати стихах Евангелия от Луки, лишь крошечная часть того, что содержится в них. И еще я думаю, что происшедшее тогда имеет самое прямое отношение к нам, сегодняшним. Ибо мы живем в мире, где ежеминутно, ежечасно происходят предательства, где глумятся над самым дорогим, а молча плачущая Правда стоит вдали, и очень трудно оставаться не только человеком правильной, христианской жизни, но — просто человеком, способным хотя бы на один — в целой жизни — смелый Поступок. И если удастся хотя бы в самую последнюю минуту совершить его, то какова бы ни была прошлая жизнь, если человек проявит хотя бы толику того покаяния, великодушия, отваги и честности, какие Христос узрел в своем последнем земном сотоварище, для него говорит Евангелие: «Ныне же будешь со Мною в раю».

Автор: Татьяна Никитина.