В «Книге лестницы Магомета» рассказывается, как в начале ночного паломничества из Мекки в Иерусалим пророк ислама услышал голос прекрасной женщины, одетой в красочную одежду. Он подождал, пока она приблизится, а затем пошел дальше. Тогда ангел Джебраил, который был ему начальником, сказал Магомету: «Знай, что эта женщина в разноцветном наряде олицетворяет мир, полный наслаждений. Знай, что за то, что ты на нее подождал, твой народ будет иметь больше радости и наслаждений, чем любой другой народ из всех, что были и будут».

Эта проповедь, заимствованная из средневековой литературы и переведенная в XIII веке с арабского на латинский, испанский и французский языки, говорит нам гораздо больше, чем любой документ по юриспруденции или теологии. Ислам имел репутацию религии наслаждения, то есть религии, которая призывает своих сторонников не отказываться от земных радостей, а находить в них удовольствие, потому что они — благословение Божие людям.

Собственно, ислам сам обещает своим верным сад, полный всего, что может порадовать наши ощущения. Именно это обвинение выдвигалось против ислама во время диспутов, на которые было богато средневековье, особенно в Андалусии (мусульманская Испания). Так, например, такой упрек вышел из-под пера каталонского теолога Рамона Лула в конце XIII века в «Книге трех мудрецов», где он поочередно предоставляет слово иудею, христианину и мусульманину, чтобы они могли убедить язычника в преимуществах своей религии.

Однако такой способ пользоваться земными наслаждениями во имя Бога очень понравился западным писателям и художникам XIX столетия, которые путешествовали по странам Востока. Этот опыт поставил их за пределы их иудейско-христианского воспитания, которое, вероятно, осуждало радости тела или сводило эти радости до уровня инстинктов, от которых надобно избавиться. Протестуя против господствующего в их странах целомудрия, они видели в исламе альтернативный стиль жизни и создавали вокруг него миф о Востоке, который презирает нигилизм и отказ от телесных наслаждений.

В своем произведении «Esse Homo» Ницше, воспевающий культ тела, вспоминает, что сразу после отвоевания Кордовы христиане замуровали 700 общественных бань города. В христианской морали, стоящей на аскетизме, умеренности и покаянии, эти бани напоминали о римских термах и о центральном месте, которое ислам отводил заботе о теле, а следовательно, рассматривались как места разгула и разврата.

Кроме того, немало писателей соблазнились очарованием арабской эротической литературы. Уже в конце XVII века была широко известна «Тысяча и одна ночь». Правда, французский перевод Антуана Галлана был смягчен: согласно классической основы приличия, тональность всех откровенных, а то и просто порнографических сцен была изменена. Дело в том, что арабские и мусульманские авторы не боялись писать о сексуальной избыточности и пути к наслаждению. Вот почему в начале XX века Мардрус почувствовал потребность заново перевести эти сказки, значительно усилив их сексуальное звучание.

Это преувеличение связано с очарованием, что его вызвал мир, который не знал девственности и занимался любовью во имя Бога. Впрочем, эстетические идеи конца века нашли подтверждения своего чувственного видения Востока и ислама в «Саду духов», эротическом трактате XIV века, написанном прославленным теологом шейхом Нефзави, уроженцем южного Туниса. Говорят, к французскому переводу этого произведения, датированного XIX столетием, приложил руку Ги де Мопассан.

На самом деле такое видение вряд ли является преувеличенным: андалусский теософ Ибн Аль-Араби, родившийся в Мурсии (1165- 1240), считал, что люди с проницательным умом могут найти открытия во всех формах красоты и наслаждаться ими и именно в этом — секрет духовного опыта. Разве не провозглашал пророк: Бог — прекрасный, и он любит красоту»? В каждой прекрасной вещи кроется образ Бога, который может открыться индивиду в любимой женщине, хорошем юноше, яркой одежде, изящном и гармоничном предмете, волшебном пении, роскошном блюде, архитектуре, где играет музыка света и тени, внутреннем дворике, где фонтан переполняет бассейн каждой своей каплей, или в цветнике тенистого сада, полного аромата весны.

Короче, присутствия Бога надо искать с помощью ощущений: все, что влияет на органы чувств, как раз и является путем к видению Бога и созданию ментального Божьего образа. Возможно, именно эта концепция вещей ввела воплощение принципы красоты в самые прозаические предметы повседневного обихода и, возможно, именно благодаря вере в имманентность красоты в то время достигли высокого уровня развития декоративное искусство и ремесленничество.

Однако, по словам того же Ибн Аль-Араби, именно в половом акте совершается высшее откровение. Благодаря мистерии женского оргазма и его избыточности индивид погружается в образ Бога. Итак, любовь между двумя лицами, мужчиной и женщиной, порождает присутствие третьего. И им есть Бог. Отсюда — и огромное значение, которое предоставляет наш теософ телесной любви, ведь именно благодаря ей можно достичь любви духовной. Благодаря половому акту и обмену эликсиром блаженства люди достигают вершины духовной любви. В поддержку своей интерпретации Ибн Араби цитирует другое пророчество. Ведь сказал Пророк: «Три вещи я любил в этом мире: духи, женщин и молитву». Итак, в Священном Писании стоят рядом в одном ряду вещи, которые обеспечивают полноту ощущений, и предписание, призывающее к исполнению культа.

Автор: Абдельвазаб Медеба.