Со времен античности, когда Демокрит и Лукреций предприняли первые попытки объяснить происхождение религии, основой религиозности считался страх человека перед силами природы. Этот страх сохранился и в наш век у отсталых племен охотников и собирателей, чья жизнь почти целиком зависит от природы и мало чем отличается от жизни первобытных людей. «Мы боимся непогоды,— рассказывал эскимосский шаман знаменитому путешественнику Кнуду Расмуссену,— с которой должны бороться, вырывая пищу от земли и от моря. Мы боимся нужды и голода в холодных снежных хижинах. Мы боимся болезни, которую ежедневно видим около себя. Мы боимся мертвых людей и душ зверей, убитых на лове. Мы боимся духов земли и воздуха… Мы столь несведущи, несмотря на всех наших заклинателей, что боимся всего, чего не знаем… Поэтому мы держимся своих обычаев и соблюдаем наши табу».

Признания шамана позволяют заглянуть в мир первобытной психологии, но вот вопрос: исчерпывается ли ими этот мир? Как связать с всеподавяяющим чувством страха ту культуру, те формы одежды и жилища, которые заимствовала у жителей Севера и использовала в тех же экстремальных условиях современная цивилизация? В словах эскимоса преувеличена неосведомленность его народа о том, что происходит в окружающем мире. Глубокий знаток культуры первобытных народов профессор С. А. Токарев в своих работах показал удивительный по разнообразию объем накопленных в первобытную эпоху рациональных знаний, превосходящий естественные потребности того общества. Эти знания о природе, свойствах и видах животных и растений передавались иногда в отчетливо «систематизированной» форме. К первобытной «системологии» относят и тотемизм.

ЧИТАЯ КНИГУ ТОТЕМОВ

Тотемизм долгое время считали одной из форм первобытной религии, верой в сверхъестественное родство человека или коллектива с тотемом — каким-либо животным, растением и иным объектом природы. Исторические корни этой веры иногда усматривали в стремлении «привязать» к себе тотемическое животное как сородича, гарантировать обилие пищи путем специальных обрядов «размножения» тотема. Поразительное отождествление человека и животного-тотема как существ одного вида объяснялось «невычлененностью» человека из природы, «дологическим мышлением» дикаря (австралиец-абориген, тотемом которого считался кенгуру, увидев свою фотографию, признал, прежде всего, сходство ее именно с тотемом!).

Однако подобные прагматические объяснения тотемизма по-своему односторонни. И загадка тотемизма так и оставалась неразрешимой, пока исследователи искали некое идеальное его проявление; путь к разгадке наметился, когда ученые попытались нащупать в разнообразии тотемических представлений сложную систему.

Первобытный и древний человек, стремясь найти смысл жизни в окружающем мире, наделял его человеческой волей, переносил на природу свойства человеческого общества, прежде всего родовые связи. Именно они были главными в первобытную эпоху и регулировались сложными правилами. Чтобы легко разбираться в правилах отношений между родами, бродячими группами охотников и собирателей, нужно было знать тотемы (слово «тотем» на языке североамериканских индейцев оджибве означает «его род»).

Тотем определял место человека в обществе. Это был своего рода природный знак, символ, означавший социальные отношения. А система этих знаков читалась как целый связный текст. Так, у африканского племени луапала сгруппированы вместе кланы, имеющие тотемами леопарда и козла (леопарды охотятся на козлов), слона и глины (по преданию, женщины использовали в качестве горшков отпечатки слоновых ног в глине)…

В этой знаковой системе, отметим, нет ничего религиозного: знаменитый французский этнолог К. Леви-Стросс сравнивает тотемические символы с геральдическими животными средневековых гербов. Тотемизм и не был бы религией, если бы его функции заключались лишь в обозначении (с помощью природных явлений и объектов) отношений между людьми. Однако функции тотемизма были значительно шире. Связь человека (и коллектива) с животным-тотемом мыслилась и как вера в сверхъестественное родство с ним, ибо все основные социальные связи были, прежде всего, связями родства. А поскольку они предполагают общую «генеалогию», то первобытное сознание усиленно работало над проблемой: как объяснить происхождение сложившихся родоплеменных отношений и окружающего природного мира? Решение нашлось в виде тотемических мифов о первопредках («культурных героях») — прародителях тотемных животных и соответствующих им групп людей. Именно первопредки установили нормы человеческого общежития и создали блага культуры в самом широком понимании этого слова — охотничье оружие, способы добывания огня, брачные правила, ритуалы.

Первопредки жили в эпоху первотворения («время сновидений» в австралийских мифах). На первый взгляд, австралийские мифы о первопредках могут показаться воплощением примитивности мышления аборигенов: прародители скитаются в поисках пищи, охотятся, засыпают у костра; их действия, казалось бы, ничем не мотивированы. Перечисления источников, деревьев, скал, островов, которые походя творят первопредки, не оживляют рассказа, их уход в сакральные урочища, превращение в животных или светила неожиданны и непонятны. Однако для аборигенов в этих описаниях был глубокий смысл. Конкретные природные урочища, по которым проходил маршрут первопредков, очерчивали «кормовую» территорию группы, а места превращений или ухода первопредков с окончанием эпохи первотворения становились культовыми тотемическими центрами.

Да и сами мифологические сюжеты странствий примитивны лишь на первой взгляд; от «маршрутного» способа освоения и описания пространства окружающего природного мира человечество не отказалось вплоть до эпохи развитого средневековья (вспомним «Хождение за три моря» Афанасия Никитина!).

В своих ритуалах австралийцы воспроизводили деяния первопредков, с помощью магии они стремились обеспечить обильное размножение тотемов (ко всему прочему, считалось, что от тотемов зависит и деторождение — женщина может забеременеть вблизи урочища, которое посетили первопредки, или вкусив мясо тотема). Но наиболее известен в истории религий мира такой непосредственный способ контакта со священным животным и даже божеством, как ритуальная трапеза, пережитки которой сохранились в христианском таинстве причастия.

Уже австралийцы приобщались таким образом к тотему (конечно, если он был съедобен); однако здесь, как и при ритуале размножения тотемов, все сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что важнейшие для первобытного общества обряды посвящения юношей (инициации) были инсценировками поглощения-пожирания юноши «первосуществом» — чудовищем в облике зверя и последующего изрыгания-воскрешения в облике взрослого мужчины. Это «дикое» поверье тоже имело длительную историю. В частности, выдающийся российский ученый фольклорист В. Я. Пропп убедительно показал, что сюжеты волшебных сказок, где дети попадают в «лесной дом» — избушку на курьих ножках с бабой-ягой пожирательницей, восходят к древним обрядам инициации.

Вообще, народная сказка — далекий отголосок первобытных обрядов и мифов; и сегодня ее чудесные превращения и волшебные помощники, будь то Буренушка, Сивка бурка или Серый Волк, уже не воспринимаются как сверхъестественные свойства и существа. В первобытности же реальные связи между природой и обществом, борьба с силами природы неизбежно приобретали такое толкование, причем отношения в обществе переносились на отношения в природе. Только на основе этих представлений и возможна была вера в подобный «обмен» между природой и обществом, когда поедание тотема приводит к беременности, а инициация мыслится как поедание человека зверем.

Приведу всего лишь один яркий пример — хорошо известные в промысловых культах «медвежьи праздники». Охота начиналась с ритуальной игры, смысл которой был в том, что зверь, будто сам являлся к людям — дать полакомиться своим мясом. Охотники разговаривали со зверем, называя его ласково «дедушкой», уговаривали вести себя так, чтобы его легче было убить. Убитого зверя принимали в поселке как дорогого гостя, в его честь устраивали пир и праздник, угощали и кормили медведя его мясом, а затем устраивали похороны головы и лап зверя (следы подобного ритуала, едва ли не древнейшего в истории человечества, обнаружены в пещерах эпохи раннего каменного века). Причем погребение останков зверя в специальном урочище означало не просто последние почести «гостю» — оно призвано было обеспечить его воскресение!

Зверя просили отправиться назад в лес, рассказать о почетном приеме и пригласить к людям своих сородичей. И наоборот, охотник, погибавший от медведя, погребался в лесу с теми же почестями, что и убитый зверь; считалось, что после смерти он превратился в медведя… Так первобытный человек налаживал отношения с природой. Устанавливал, как бы мы сейчас сказали, диалог с ней, призванный обеспечить гармонию и изобилие и в природе, и в обществе.

Автор: В. Петрухин.