И. Сергиев считает проповедь единственным средством «обращения иноверцев» и стремится к установлению контактов с представителями других конфесий. Иоанна Кронштадтского ценили высшие протестантские богословы — лорд Галифакс, президент лондонского общества «Единения церквей»; профессор Эдинбургского университета А. Уайт; американский миссионер Итон. Все они с большой похвалой отзывались о переведенной на английский язык книге отца Иоанна «Моя жизнь во Христе». А мюнхенский хирург профессор Пасуб, ревностный католик, познакомившись с его трудами, воскликнул: «Да это настоящий святой!»

На известной картине Ильи Глазунова «Сто веков» отец Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой изображены рядом. Но как изображены? Иоанн завершает собой череду выдающихся церковных деятелей. Он красив, благостен, спокоен. Л. Н. Толстой стоит рядом с Пушкиным, Гоголем, Достоевским, но особняком. За ним серая мгла, страхи и ужасы XX века. Написанный в грязноватых тонах неприятный старик с масонскими знаками на груди… Оставим на совести художника «масонство» Л. Толстого. Всякий, читавший «Войну и мир», знает отношение Толстого к этому явлению. Но, думается, что художник, противопоставляя Л. Толстого И. Сергиеву, хочет подчеркнуть враждебность писателя к церкви. Но ведь писал же Иоанн Кронштадтский, что все «Ренаны, Бюхнеры, Шопенгауэры, Вольтеры — ничто в сравнении с нашим безбожным россиянином — Толстым».

В самом деле, почему не Бакунин, не Герцен, не Чернышевский, если уж брать русских атеистов, а именно Толстой? Отца Иоанна, конечно, до крайности возмущало и само покушение Толстого на устоявшиеся догматы церкви. Он писал в этой связи: «Только вера и страх Божий держат человека на высоте его христианского и гражданского достоинства; отнимите у него веру и страх Божий и вы не увидите нигде честных самоотверженных людей; …тюрьмы наполнятся всякими преступниками, и вы приготовите падение общества и государства». Отказывая писателю в праве на неформальный, как мы сказали бы сейчас, духовный поиск, священник обвинял его в «превознесенной гордыне»: «Верх дерзости Толстого заключается в том, что ввиду близкой смерти своей он не боится Бога и суда Его и считает себя правым, как и своих учеников, и богохульству своему не полагает никакой меры; уж хулить, так хулить до конца, уж безумствовать, так безумствовать до конца! Геройство — чисто сатанинское, да еще и в превосходной степени, ибо и сам сатана боится Бога и трепещет уготованных ему мучений, а ученик его превзошел и самого учителя. — Вот финал «Войны и мира» и «Анны Карениной» и прочих писаний Льва Толстого!»

Но для Иоанна Толстой не просто безбожник, он еще и ученый человек, граф, помещик, воспитанный в тепличных условиях, получивший от родителей все, кроме религиозного воспитания. Иоанн смотрит на Толстого глазами верующего бедняка, у которого богатый, образованный, талантливый граф хочет отнять последнее — его веру, его надежду на вечное блаженство, награду за его долготерпение. А «отнимать от русского человека его последнюю «рубашку» крайне жестоко. Ведь религия последняя «рубашка» русского народа, религия — это его грядущее счастье, его будущность. Если отнять веру, значит отнять у него будущность».

Лев Толстой и Иван Сергиев прожили долгую жизнь и были представителями одного поколения. Но на этом сходство их биографий кончается. Детство, отрочество, юность, зрелые годы протекают у них по-разному. Даже страдания и переживания, выпавшие на их долю в детстве, не имеют ничего общего. В замечательной трилогии Л. Толстого мы встречаемся с незаурядным ребенком, остро переживающем большие и малые события, совершающиеся в аристократическом доме его родителей. Но он защищен со всех сторон от невзгод, от грубого вмешательства жизни, и, если не считать смерти матери, то самыми драматическими моментами его детства можно считать получение им единицы от домашнего учителя и «измену» двенадцатилетней Сонечки Валахиной.

По мнению И. Сергиева, пример Толстого учит, как опасно безрелигиозное воспитание, принятое в аристократических домах России: «Граф Толстой представляет из себя пример полного невоспитания, в христианском смысле, избалованного барина еще в младенчестве; не всем же воспитываться на манер этого любимца судьбы, родившегося в сорочке в знатном и богатом доме; не всем же быть и графами с его недюжинным умом, который достоин был бы лучшей деятельности».

Отец Иоанн вовсе не отрицал значения Толстого как великого художника, но считал, что писатель взялся не за свое дело. «Я думаю,— говорил священник о Толстом,— что он болезненно возмечтал о своем умственном величии. Пусть бы он писал себе романы о сумасшедших женщинах вроде «Анны Карениной», «Крейцеровой сонаты», но зачем ему вмешиваться в религию? Это не его область». Надо отметить, что близкие к этому мысли высказывали и В Розанов, и Д. Мережковский.

К сожалению, до сих пор наше восприятие деятельности Иоанна Кронштадтского однобоко. Не только его политические взгляды и чисто церковная деятельность, но и его широкая благотворительность, материальная и моральная помощь нуждающимся и страждущим воспринимаются с иронией, как жалкий паллиатив борьбы за иную, достойную — человека жизнь.

«…Пройдут все царства, все языки, все секты, расколы, суеверия, заблуждения человеческие, войны за преобладание рас, народов, не будет отдельных территорий для России, Германии, Англии и для разных племен и народов, прекратятся распри, ссоры, возмущения…» — мечтал «черносотенец», «мракобес» и монархист И. Сергиев. Так кем же он был, Иоанн Кронштадтский?

Автор: Е. Лукашевский.

P. S. Духи вещают: А еще святой отец Иоанн Кронштадский является покровителем всех путешественников, так что если вдруг увидите грузовик с его изображением где-нибудь в кузове – не удивляйтесь.