Ежегодно накануне Великого поста (как если бы других постов — Успенского, Петровского и Рождественского — вообще не существовало) любопытствующие граждане, которые желают приобщиться к Церкви, взывают к священнослужителям и вообще к знающим людям: «Что такое пост? Как надо поститься? Что можно вкушать?» И на вопросы эти батюшки вкупе с их добровольными помощниками из числа мирян терпеливо объясняют, что пост установлен для приготовления к великому празднику Пасхи и что воздержание (проявляющееся не только в пище, но и, помимо прочего, в супружеских отношениях) должно сочетаться с усиленным посещением богослужений.

Тут почти каждый неофит начнет искать уважительные причины, в силу которых он лишен возможности полноценно поститься. Грибы и клюква теперь в цене ананасов, а от одной картошки только пузо вырастет. В церковь ходить некогда, потому что работать приходится до изнеможения. А жена — неверующая, поди объясни ей про воздержание…

«Ну что ж,— поспешат согласиться батюшки и катехизаторы, — оно конечно, такая настала жизнь, что трудно, очень трудно все эти церковные правила соблюдать: для других времен они были писаны, когда и люди были богатыри — не мы!.. Но все-таки вы, дорогие верующие и неверующие, не особенно отчаивайтесь, дело это поправимое. Потому что тут главное — даже не все эти правила, а духовное, символическое значение поста. Главное — это держать себя в смиренном перед Богом положении и думать о собственной немощи перед лицом Всемогущего!»

И вот начинают наши граждане поститься… со смирением. Съел котлетку — и о немощи своей подумал. Выкурил на лестнице цигарку, утомившись от работы, — и смирился. «Помыл» своему ближнему кости — и с сокрушением сердца, из глубины души, вздохнул: «Господи, прости нас, грешных!»

Впрочем, есть и другие постящиеся, иного сорта. Они ночей недосыпают, куска недоедают, вид имеют изможденный и скорбный. И один только взгляд на столь ревностного прихожанина производит благотворное воздействие на взирающего: еще существуют, оказывается, такие подвижники! А сами они, подвижники, смотрят на грешный мир светло-печальным и сострадательным взглядом: мол, гуляйте-гуляйте, миленькие, вот уж на том свете-то, ироды, нагуляетесь…

И вот, оценивая всю эту скорбную картину великопостную, взгрустнет иной человек и возопиет к Богу: «Да где же, Господи ты Боже мой, имеются благостные примеры?!» И не найдет их…

И все-таки: нужно ли поститься? Увы, на вопрос этот каждый вынужден отвечать сам. Потому что мера поста определяется мерой веры. Или, проще говоря, мерой любви. А для того чтобы выяснить, какова она — любовь, в основе христианского мировоззрения лежащая, прибегнем к несколько рискованному на первый взгляд методу аналогий.

…Вспомните, дорогой читатель, свою давнюю (а для кого — и недавнюю) юность. Вспомните, как сидели в кресле, отвернувшись лицом к стене. Вы не делали уроков, вы не хотели есть, и даже весеннее солнышко не манило вас на улицу. Вы были влюблены. «Что ж,— скажет смущенный читатель,— все это, может, и было, но то — пустяки, а Пост — это такое… великое событие, приближающее нас к… самой вечности!» Но Пост — это не столько знаменательная дата нашего культурно-исторического календаря, памятовать о которой стоит всякому, сколько время сугубой, сосредоточенной, самодовлеющей и самоценной любви, но именно она, любовь, сродни и тому вышеописанному, печальному чувству юности, над которым мы склонны — по мере взросления — снисходительно посмеиваться. И напрасно.

«Скажите мне, дщери иерусалимские, где мой возлюбленный?» — плакала безутешная Суламифь, метавшаяся по сонным улицам ночного города. И вот этим-то самым вопросом объясняется и обнимается все, ради чего, собственно, и установлен Пост. Потому что Постом Церковь больше говорит о том, что… «Он оставил меня, и я не нахожу Его!». Или, если обратиться к Евангелию: «Боже мой, Боже мой, зачем Ты меня оставил?» А если только этот вопрос занимает наш ум, переполняя сердце, то что нам до всего остального?

Что нам до того, «как обустроить страну», куда вложить свои деньги и куда бы пойти развлечься? (Кстати сказать, запрещая Постом устраивать всякие увеселительные мероприятия, Церковь поступала так не для того, чтобы лишить бедного человека радостей жизни. Цель была прямо противоположная — довести единственную в мире незаходящую радость любви к Богу до максимальной концентрации.)

…А если вас волнует только то, что Он — источник Любви и сама Любовь — вас оставил, то, тоскуя об этом, тоскуя о своем одиночестве без Бога, вы будете искать Его, как искала Суламифь Соломона,— искать почти безнадежно, почти бессмысленно, почти безутешно… Вы будете вслушиваться в невнятное дьячковское бормотание; вы будете вглядываться в сумрак храма, едва освещенного одинокими свечами; вы будете томимы «духовной жаждою», не насыщаясь тем, что доставляло вам обычное наслаждение; вы и без всяких священнических запретов не станете ходить туда, куда прежде ходить было интересно; вы с досадой отбросите от себя книги, доставлявшие вам прежде невыразимое интеллектуальное удовольствие. И душа ваша будет, по слову Псалмопевца, «яко душа безводная» иссыхать без животворящей влаги Его слов; и голод ваш не утолится ничем, кроме той таинственной трапезы, которая преподается нам в таинстве Евхаристии.

Словом, Великий пост, установленный в память сорокадневного странствия Христа по пустыне, — это сорокадневная разлука, виновником которой является сам человек, нарушивший клятву верности, которую он в таинстве крещения дал Богу,— дал, но нарушил своим грехопадением. Впрочем, какой бы томительной и тягостной ни была сама разлука, она оправдана и возвеличена прощением и примирением, удостоверяемым Пасхой. Все же остальное, о чем в применении к Посту говорят умные и обстоятельные церковные руководства, это лишь внешнее выражение, дисциплинарные формы и эстетические одежды Любви как таковой. И если нет Любви, если не из-за чего метаться Суламифи «по табору улицы темной», то все остальное — то, что составляет великолепный великопостный антураж, — это не более чем одежда целомудренного Иосифа, которая останется в руках любопытствующей публики — той самой прелюбодейной жены Потифара, о которой повествует Ветхий Завет.

«Столь многое в наших церквах объясняется символически — как интересные, живописные и забавные обычаи и традиции… что все труднее становится различать за этим религиозным фольклором глубокий и серьезный смысл религии», — писал протоиерей Александр Шмеман в своей книге о Великом посте. Итак, оставив «религиозный фольклор» на откуп любопытствующим, возопием о том, что оставил нас Бог и не знают дщери иерусалимские, где найти Его… И только тогда животрепещущий вопрос о том, «что такое пост», будет разрешаться уже совсем-совсем по-другому.

Автор: Ольга Газизова.