Способность к состраданию, способность воспринимать чужую боль, как свою собственную боль,— вот, с точки зрения Достоевского, тот решающий момент, который противостоит эгоистическим тенденциям индивидуализма. Для Достоевского сострадание — спасительный путь к Богу. Для уяснения того основополагающего места, которое занимает сострадание в системе психологических воззрений Достоевского, огромное значение имеет сон Раскольникова. Ужас, испытываемый Раскольниковым во сне при виде избиваемой лошади, в сущности, предопределяет динамику последующих событий, органическую невозможность для Раскольникова «преступить» нравственные устои человечности с помощью самых хитроумных логических построений.

Камертонное звучание образа животного, которого зверски бьют «по кротким глазам», подчеркивается тем фактом, что эта сцена, столь важная для «Преступления и наказания», фигурирует и в «Братьях Карамазовых» в разговоре Ивана с Алешей.

Вот почему замена содержания сна Раскольникова в кинофильме «Преступление и наказание» коренным образом меняет всю концепцию произведения. Вместо избиваемой лошади — полицейская погоня, вместо мучительного сострадания — страх, вместо невозможности преодолеть «натуру» — боязнь наказания. Дальше все уже будет другим, и никакое соблюдение сюжета, никакие попытки следовать Достоевскому при создании образов действующих лиц не в состоянии компенсировать сдвиг, происшедший в самом начале фильма.

Раскольникова терзают не страх, не слабость, не беззащитность перед силками, расставленными искусным следователем, а невозможность преодолеть в себе человеческое, невозможность разорвать нити, связующие его с людьми. «О, если бы я был один и никто не любил меня, и сам бы я никого никогда не любил! Не было бы всего этого!» — таков финальный вывод, к которому приходит Раскольников.

Ставка на глубинную, неискоренимую, неистребимую человечность, в сущности, единственная ставка Достоевского. Любое официальное, законное разрешение проливать кровь обратимо и поправимо, если в глубине человеческих сердец еще теплится хотя бы искра сострадания. Эта искра будет напоминать о вынужденности жестокости там, где она бывает объективно необходима. Подчас человек не только вынужден, он должен быть непреклонным. Важно только, чтобы он не терял ощущения противоестественности тех обстоятельств, которые повелевают ему быть жестоким. «Разрешение крови по совести» — гибель человеческого в человеке, одичание, маразм.

О громадной роли сочувствия в воспитании детей прекрасно сказал замечательный ученый-педагог В. А. Сухомлинский: «Труд души — это значит страдать, болеть страданиями и болями человека — прежде всего, матери, отца, сестры, дедушки, бабушки. Не бойтесь открывать юную душу для этих страданий — они благородны. Пусть девятилетний сын ночь не спит у постели заболевшей матери или отца, пусть чужая боль заполнит все уголки его сердца. Одна из самых мучительно трудных вещей в педагогике — это учить ребенка труду любви».

Сострадание не только не означает всепрощения, но яростно отрицает его, потому что ни «мир познания», ни «высшая гармония» не стоят «слез ребенка».

Но вернемся к Достоевскому, чей вклад в человеческую культуру огромен и уникален, глубина его психологического анализа поразительна. И значение этого вклада автора «Преступления и наказания» сохранится до тех времен, когда «…при человеческих отношениях наказание действительно будет не более как приговором, который провинившийся произносит над самим собой… В других людях, он, напротив, будет встречать естественных спасителей от того наказания, которое он сам наложил на себя…»

Автор: П. Симонов.

P. S. Духи вещают: А ведь на самом деле Раскольникову из бессмертного романа Достоевского вовсе не нужно было убивать старуху. Мог бы лучше заняться каким-нибудь бизнесом, например, дал бы объявление: «куплю серебро оптом в Москве», (как на сайте http://silverduck.ru/) а потом продавал бы его в розницу с огромной наценкой, и со временем выкупил бы ту злополучную квартиру, которую снимал у вредной старухи.