Еще недавно ваш ребенок был милым смешным существом, и вдруг словно бес вселился в него. Недавно еще он очень мило наизусть лепетал: «Муха, муха, цокотуха, позолоченное брюхо». А сейчас, когда вы просите его прочесть стишок, он с непонятным для вас удовольствием выкрикивает: «И не муха, и не цокотуха, и не позолоченное, и не брюхо!».

Ребенок стал старше, ему уже почти три года, и, казалось бы, с ним должно быть легче, чем с малышом. Но вдруг появились трудности с одеванием, умыванием, укладыванием спать. Он не дает себя одеть, брыкается, пытается одеться сам, у него не получается. Когда вы хотите ему помочь, он опять начинает брыкаться.

Если сказать ему: «Иди спать» тоном приказа, то уложить его не удастся целый час. На днях он сообщил вам, что вы дура. Откуда он узнал это слово — загадка, но его ругательный смысл, судя по выражению лица, он отлично понимает. Вообще ему стали нравиться лингвистические упражнения с ругательными словами. Он понял, как с помощью суффикса придать слову отрицательный смысл, и с удовольствием делает это. Ему вдруг перестали нравиться его старые игрушки. Вчера он бросил на пол своего любимого медведя.

Его негативизм проявляется иногда в очень резкой форме. На прогулке он остановился около лужи. «Пойдем», — сказала бабушка. «Нет, стой», — ответил он. «Ну хорошо, постоим», — говорит бабушка. «Нет, идем!» — выкрикивает он. «Ну идем», — соглашается бабушка. «Нет, стой!» — он уже топает ногами. Эта сцена с топанием и истошным криком продолжалась до тех пор, пока бабушка в очередной раз не сказала: «Нет, будем стоять». «Иди!» — завопил ребенок. «Нет, будем стоять», — сказала бабушка и в то же время пошла. (Похожая реакция может быть и в любом другом случае, например, ребенок может опираться посещению салона лечебного массажа Baldini, посещению стоматолога, парикмахера и так далее).

Подобное часто начинается внезапно. В конце второго года появляются отдельные вспышки негативизма, упрямства, и через месяц, если родители не обратили на это внимания, перед нами ребенок, с которым нет сладу. Вспышка негативизма, строптивости длится месяца 3—4 и может кончиться так же внезапно, как началась. У некоторых детей кризис проходит совсем незаметно, буквально одиночными вспышками упрямства, у некоторых приобретает бурный характер.

Это и есть кризис трех лет. Кроме него, есть всем хорошо знакомый подростковый кризис, а также менее известные, но не менее значимые в развитии ребенка кризисы 1 года и 7 лет.

Человек рождается беспомощным, и потому он полностью зависим от окружающих. Каждый шаг его развития — завоевание нового уровня независимости. Этапы этого развития знаменуются кризисами.

Каждый из нас может вспомнить критические ситуации в своей жизни. Они возникали по разным поводам и для нас абсолютно индивидуальны, неповторимы. Но во всех них есть нечто общее: напряженная потребность — и невозможность ее удовлетворить. Конфликт возникает или из столкновения человека с самим собой: человек хочет, но не может; или из столкновения его со средой: человек хочет, но ему не дают.

В кризисе трехлетних есть и то, и другое. Так чего же хочет, чего не может, и чего не позволяют человеку трех лет?

Прежде всего, он хочет заявить миру (маме, папе, бабушке) о своем «я». Это принципиально новая потребность. Еще вчера он вообще не догадывался о существовании своего «я».

Почему напряженная потребность в самоутверждении появляется именно около трех лет? Чем отличается трехлетний ребенок от двухлетки?

Это я. Здраствуйте!

Обратимся сначала к мысленному эксперименту, предложенному психологом Блеренс Гудинаф. «Постарайтесь возможно яснее представить себе новорожденного младенца, что он умеет, а чего не умеет делать. А теперь подумайте о взрослом человеке. Рассмотрите подробно, что он способен делать, в особенности из того, что принято считать признаком интеллекта… Пройдитесь медленно по возрастной шкале и на каждой ступеньке спрашивайте себя: на кого больше похож типичный ребенок этого возраста тем, что он способен делать, — на взрослого или на новорожденного? Продолжайте это занятие до тех пор, пока вы не найдете возраст, в котором, по вашему мнению, сходства и различия так точно уравновешивают друг друга, что трудно отдать предпочтение тем или другим». Точка равновесия, по мнению Гудинаф, приходится на 3 года. Известный американский психолог Э. Торндайк тоже считает, что к трем годам человек проходит полпути своего умственного развития.

Именно в это время происходит резкий скачок в развитии речи. В словаре трехлетнего 1200—1500 слов (год назад он составлял 300 слов). Ребенок уже владеет прошедшими временами, множественным числом и — что особенно важно — местоимениями. В его фразах появляются придаточные предложения, Теперь он может сказать многое из того, что раньше только чувствовал. Он способен передать содержание сказки, рассказать о происшедших за день событиях, о виденном. В это время дети начинают разговаривать друг с другом.

Но главное — речь позволяет ребенку осознать факт существования своего «я», отдельного от «я» других людей, существование человеческих отношений.

Ребенок много и охотно говорит с разными людьми; при этом он остается самим собой, одним и тем же человеком, с одним и тем же именем.

Интересно, как он начинает узнавать себя в зеркале, в кино и на фотографии. Сначала он узнает в зеркале только других, чей облик ему знаком. К концу третьего года он, рассматривая себя, одновременно как бы обеспокоен и явно удовлетворен. Потом он привыкает к своему образу и больше не стесняется зеркала. Французский психолог Валлон пишет: «Когда в возрасте двух с половиной лет ребенок узнает себя, в его речи появляются странные обороты, как если бы произошло удвоение его «я», как если бы существовали и сам он и второй он в кино. Поэтому можно услышать: «Вот Джоны» или «Вот Джон». О себе самом он говорит в это время в третьем лице. В возрасте примерно трех лет ребенок начинает использовать местоимение «я», причем без всяких сомнений и грамматически правильно.

Иногда открытие своего «я» происходит как озарение, внезапно и оставляет сильнейший след в душе человека. Например, совсем не молодой человек совершенно ясно, отчетливо помнит, как в возрасте примерно трех лет он стоял в спальне и с изумлением, прикладывая руку к груди, говорил сам себе: «Это я». «Я — это Миша». «Миша — это я». Впечатление было настолько сильным, что запомнилось, как одно из наиярчайших во всей его жизни.

Наиболее ранние воспоминания детства начинаются обычно с трех лет — это тоже связано с осознанием отдельности своего «я». В этот момент человек фактически впервые появляется перед самим собой. Появляется отношение к самому себе. Оно будет зависеть от того, как смотрят на ребенка в этот момент взрослые, что он умеет делать и как воспринимает свои успехи.

Хозяин мира

Ребенок конца третьего года жизни умеет гораздо больше, чем год назад. Он ловчее и свободнее двигается, уже может подпрыгивать на двух ногах, спрыгивать с высоты 10—15 см, перепрыгивать через лежащий на полу шнур. Но особенно важно, что он начинает управлять своими движениями.

Раньше взрослый водил его за руку, направлял его движения, одевал, кормил, умывал, и если ребенок проявлял при этом собственную активность, то она была в известной мере спонтанной. Он не прогнозировал результат действия и не контролировал само действие. К трем годам он начинает сам регулировать свои движения, регулировать осознанно.

Отделение личности ребенка от личности взрослого начинается с этого! От двух до трех лет ребенок приобретает множество новых навыков. И сейчас он оказался в какой-то степени хозяином открывшегося ему нового мира. После длительного периода мучений, неумения, зависимости он, в принципе, может все — все, что ему хочется мочь. Он умеет сам одеваться, умываться, накрыть на стол, убрать игрушки, сказать то, что он думает, пересказать то, что его просят, залезть на лестницу, сесть верхом на деревянного коня, кататься на санках, слепить кулич и еще тысячу разных дел, чрезвычайно для него важных. Он горд этим.

У него появляется новое пренебрежительное отношение к тем явлениям, вещам, людям, которые недавно еще были для него значимыми и ценными.

Интересно: уничижает он то, что само по себе не приносит ему никакой неприятности. Это можно понять, если вспомнить наше взрослое ощущение при столкновении с вещами из нашего детства: они нам кажутся очень маленькими. Мы меняемся, меняется и наше восприятие мира. То же, но в короткий срок в период трехлетнего кризиса происходит с ребенком.

Как трудно быть самостоятельным

Трехлетний человек хочет осваивать мир дальше, во всех мыслимых им областях жизни. И это порождает упрямое «я сам», независимо от того, может ли он сам, — ему кажется, что он может все.

Большинство детей в три года своевольны. Ребенок не любит, когда кто-то делает то, что он мог бы или должен был сделать. Если, например, он уже имеет право снимать с себя чулки, а вы, забыв об этом, при раздевании сняли их с него, то он будет требовать, чтобы их снова надели, и снимет сам. Когда вы просите его что-нибудь принести, и кто-то другой, услышав просьбу, из любезности приносит вместо него, то ребенок, крайне недовольный, возьмет вещь, отнесет ее на старое место, а потом уже принесет сам.

Иногда ему довольно одной видимости того, что «он сам». Так трехлетний ребенок, идя с матерью по лесу и встретив маленькую канавку, предлагает ей руку, чтобы помочь ей канавку перейти.

Казалось бы, если не мешать его самостоятельности, не было бы никаких конфликтов. На самом деле причина кризиса коренится в самой логике детского развития, в противоречивости стремлений ребенка.

Ребенок хочет, но не может многое сделать сам, без помощи взрослого. Он хочет сам одевать ботинки, но не умеет завязывать шнурки. «Покажи», — просит он. Взрослый начинает завязывать. «Пусти, я сам». В этих двух фразах — «Покажи» и «Пусти, я сам» —кроется объективное противоречие, возникающее к трем годам. Он вынужден обращаться к помощи взрослого. Но как только взрослый начинает что-то делать, это вызывает протест.

Само по себе обращение к взрослому тоже внутренне конфликтно. Ребенок одновременно и хочет и не хочет действовать вместе со взрослым. Хочет потому, что он привык к этому, ему это интересно, он хочет общаться со взрослым. Но он помнит: обращаясь к взрослому за помощью, он чувствовал некоторое ущемление собственного достоинства. Это не значит, что взрослый был с ним груб. Просто ребенок чувствовал свою слабость по сравнению со взрослым, а это ему особенно неприятно в момент кризиса, когда он, наоборот, хочет ощутить свою силу.

При всем своем стремлении к самостоятельности он не уверен в своих силах, и это — еще один из источников конфликта. Навыки его еще очень непрочны, он еще не успел привыкнуть к себе и к тому, что он многое может. Недаром от трех до четырех лет он не будет приобретать новых навыков, а будет совершенствовать старые. Его приобретения еще неустойчивы. С другой стороны, его «я», которое он открыл, есть не просто «я». Это «я могу», «я умею», «я сам», «я хочу», «это мое», «мое право», «мое желание», «моя воля», «мое решение», «мой выбор». Разумеется, в основном все это неосознанно. Но от этого желания не становятся менее сильными и напряженными. И одновременная неуверенность, сможет ли он действительно сделать сам, сумеет ли настоять на своем, создает некоторую постоянную напряженность, постоянное стремление проверить силу своего «я». Он нарочно провоцирует конфликты, нарочно упрямится, ему интересно, как отреагируют взрослые, выдержит ли он их натиск.

Трехлетний ребенок пытается забраться на горку, и ему это не удается: координация движений еще недостаточна. Он начинает плакать, колотить горку руками и ногами, и если взрослый пытается его успокоить, гнев обращается и на него. Ребенок может оттолкнуть вас, отвернуться. Он недоволен собой.

Взрослому и в голову не приходит, что он посягает на чувство собственного достоинства ребенка. Он не успел еще заметить, что в ребенке произошел резкий, крутой перелом, что прежние отношения уже его не устраивают.

И наступает кризис. Ребенок начинает требовать самостоятельности в гораздо больших пределах, чем мы склонны ему предоставить. Мы запрещаем — это вызывает протест. Воспринимается как насилие. Появляются упрямство и негативизм.

Не укрощайте строптивых

Негативизм — совсем не обычное непослушание. Когда мы зовем умываться играющего ребенка, а он не идет — это непослушание. Ребенок не делает то, что ему в данный момент неприятно, а делает то, что ему хочется. Тут важно, совпадает желание ребенка с тем, что требует от него взрослый, или не совпадает.

При негативизме такое совпадение не играет роли. Ребенок может отказаться делать даже то, что ему очень хочется, если это предложил взрослый. Трехлетний негативист очень любит свой маленький велосипед. Он хочет на нем покататься. Ему не всегда это разрешают, но сегодня мать сказала: «Иди, катайся». «Не пойду». Он отказывается потому, что мать говорила повелительным тоном. Мать предлагает еще раз, он опять отказывается и начинает плакать. Кататься очень хочется, но стремление не подчиниться воле взрослого сильнее.

Тут интересны два аспекта. В негативизме, пишет психолог Выготский, «на первый план выступают социальные отношения, отношения к другому человеку. Реакция ребенка мотивируется содержанием самой ситуации: хочется или нет ему сделать то, о чем его просят. Негативизм есть акт социального характера: он раньше всего адресован к человеку, а не к содержанию того, о чем просят ребенка».

«Вторым существенным моментом, — считает Выготский, — является новое отношение к собственному аффекту. Он не действует непосредственно под влиянием аффекта, а поступает наперекор своей тенденции».

Аффектом тут Выготский называет непосредственное желание ребенка. До трех лет он действует, в основном, по непосредственному желанию. У него полное единство аффекта и деятельности. Ни в поведении, ни в сознании он вообще не различает желание и действие. В негативизме это единство распадается.

Раньше в жизни ребенка побуждения последовательно сменяли друг друга. Побудители могли быть внутренними — голод, жажда; внешними — игрушка, взрослый. Важно, что одно побуждение сменялось другим, более сильным и актуальным в данную минуту. Если он хотел что-то, чего мы в данный момент не могли ему позволить, мы отвлекали его игрушкой — и он быстро забывал свое желание. Перед ним не стояла проблема выбора между двумя одновременно действующими побудителями, у него не было никакой более или менее устойчивой иерархии мотивов.

Перед трехлетним впервые встает проблема выбора. В кризисе трехлетних начинает складываться иерархия мотивов, когда некоторые желания устойчиво и более или менее независимо от внешних условий становятся более значимыми, чем другие. Это и есть начало личности. У ребенка появляется внутренний план, внутренние тенденции, позволяющие ему выйти за рамки конкретной ситуации.

Упрямство — еще один симптом кризиса трехлетних. Оно отличается от настойчивости: когда он хотел получить какую-нибудь игрушку и всеми средствами пытался, добраться до нее, даже если взрослые этого не одобряли.

«Упрямство, — пишет Выготский, — такая реакция ребенка, когда он настаивает на чем-нибудь не потому, что ему этого сильно хочется, а потому, что он этого потребовал. Он настаивает на своем требовании». Мотив поведения опять лежит не внутри ситуации, в которой действует ребенок, а внутри самого ребенка.

Для личности характерна, прежде всего, устойчивость, автономность, независимость от среды. Еще слабая, несформированная личность трехлетнего ребенка пытается компенсировать эту слабость и выходит за разумные пределы в самоутверждении. Упрямство взрослого человека тоже не свидетельствует о силе его личности. Наоборот, оно служит защитной реакцией, неосознанным стремлением замаскировать неуверенность в собственной силе, не поддаться чужому влиянию, не показаться слабым самому себе или окружающим.

У ребенка это ощущение вполне естественно. Личность его еще слишком слаба, а зависимость слишком велика. И негативизм, и упрямство — это защитные реакции против влияния взрослых. Но если при негативизме ребенку было все равно, что сделать, лишь бы сделать наоборот, то при упрямстве ему важно сделать нечто вполне конкретное: то, на чем он настаивает.

Стремление настоять на своем чаще всего неосознанно. Правда, Л. С. Славина привела любопытный пример осознанного упрямства.

Ребенок сидел на полу и с шумом катал взад и вперед свою машину. Мать работала рядом за столом и попросила, что бы он перестал катать. «Хочу», — ответил ребенок упрямо. «Ну, раз хочешь, катай», — сказала мать. «Нет, скажи, что нельзя», — сказал ребенок. Этот ребенок воспитывался мягко, у него не было негативизма и не было поводов его проявлять. Личность его уважалась, и он во многом мог проявлять самостоятельность. Он почувствовал потребность в сопротивлении, потребность проверить, сможет ли он настоять на своем. Для этого нужен запрет. И он попросил: «Нет, скажи, что нельзя», подразумевая, что при этом он будет делать по-своему.

Негативизм и упрямство могут перейти в строптивость. Это — центральный симптом кризиса. Выготский пишет: «Строптивость… безлична. Негативизм всегда направлен против того взрослого, который сейчас побуждает ребенка к действию. Строптивость — скорее бунт против норм воспитания, установленных для ребенка, против всего образа жизни».

Это уже генерализованная реакция недовольства. Негативизм, а особенно упрямство в небольших степенях — нормальные реакции во время кризиса. Упрямство, наверное, на этом этапе даже необходимо.

Строптивость говорит о том, что кризис зашел слишком далеко. Там, за строптивостью — открытый бунт, протест.

Но если взрослые вовремя заметили перелом, происшедший в ребенке, перестали видеть в нем только беспомощного младенца, дали ему возможность проявлять больше самостоятельности, не став при этом его «рабами», кризис, как правило, проходит в мягкой форме и достаточно быстро, не доставляя особых неприятностей.

Более того, упрямство — необходимую и неизбежную черту кризиса — можно использовать во благо, ибо оно в отличие от негативизма и строптивости несет в себе нечто конструктивное. Ребенок может в дальнейшем заинтересоваться тем, на чем настаивает. Упрямство может перейти в целенаправленность. Как?

Ребенок со скрипом откручивает и закручивает стул-вертушку у пианино. Через минуту ему это надоест. Но вы вдруг говорите: «Прекрати». «Буду», — отвечает он и продолжает. При этом он внимательно следит за вашей реакцией. Ему интересно, что вы дальше предпримете против него. Вы вышли из комнаты, он перестал забавляться стулом. Ему это уже неинтересно. Но вы вошли, и он, утверждая себя, вопреки вашему запрету снова начинает раскручивать сидение.

Можно не запрещать ребенку раскручивать стул, но при этом заметить, что он не умеет этого делать тихо, что винт у него застревает, а не идет плавно. Если он обратит на это внимание, то действия его приобретут другой смысл. Он будет продолжать раскручивать, но уже для того, чтобы научиться делать это тихо. Незаметно внимание ребенка перенеслось с цели на средство. В продолжении 5 минут, когда он делал одно и то же — крутил сиденье, — произошла смена мотивов; действия превратились в деятельность. Этот быстрый сдвиг тем более плодотворен, что упрямство очень эмоционально насыщено и энергоемко. И если незаметно перевести эту энергию в другое русло, результаты будут велики.

Итак, психологи выделяют шесть симптомов кризиса трехлетних: обесценивание, своеволие, негативизм, упрямство, строптивость, бунт. Есть еще симптомы: ревность или стремление к деспотизму над родителями — в некоторых условиях это может повернуть ребенка назад, к зависимости, к младенческой беспомощности. Само слово «симптом» напоминает о болезни; действительно, кризис трехлетних — своеобразная болезнь роста. Хорошо, когда она проходит в легкой форме. Если же кризис бурный, требуются специальные педагогические меры. Но сам по себе кризис принципиально важен в развитии человека, в котором именно в этот момент пробуждается личность.

Автор: Б. Ланда.