Существует довольно распространенный феномен: во время проживания интересных событий своей жизни человек еще в момент проживания начинает представлять себе, как он будет рассказывать о происходящем жене, другу, детям, любимой (у каждого — свой адресат). В связи с этим мою гипотезу можно сформулировать как утверждение о том, что люди жаждут иметь такую (или так видеть) свою жизнь, чтобы о ней было интересно рассказывать. Рассказ и реальная жизнь постоянно соотносятся в сознании человека, видоизменяя друг друга. Каждое событие требуется включить в уже сочиненную или создать для него новую художественную рамку. С другой стороны, иногда сочинение обгоняет реальность, и тогда можно попробовать воплотить в жизнь заманчивые сюжеты.

Но что делать, если событий нет, если отсутствует материал, из которого можно было бы выстроить сюжетный рассказ? Представим, что человек истолковал какой-то эпизод своей жизни как завязку («я влюбился»), а развития действия нет, не говоря уж о кульминации и развязке. Или же кульминация слишком затягивается. Иногда нет даже завязки, отсутствуют напряжение и конфликты, которые могли бы лечь в основу сюжета. Человек сталкивается с ощущением, которое можно передать словами «пустота», «обыденность», «скука», «тоска» и т. д. Такие оценки происходящему дает внутреннее эстетическое чувство; которое ориентировано на яркое, насыщенное, напряженное сюжетное повествование. По сравнению с этим идеалом текущая жизнь воспринимается как неудачное и потому нехудожественное произведение.

Преодолевают отсутствие событий люди по-разному. Одни, как символисты, ищут приключения (порой на то самое место). Иногда это попытка действительно завязать полнокровный сюжет, и тогда люди пускаются в авантюры, бросая семью, налаженный быт, привычную работу. Конечно, отнюдь не всегда это ведет к ожидаемым результатам, но вероятность появления завязки, возникновения конфликта, который придется распутывать не один год, повышается. Другие удовлетворяются микроприключениями — сроком на час, на день, на неделю. При этом сюжет в прямом смысле слова не появляется — рассказывать практически нечего, но человек за короткий миг переживает накал эмоций, возбуждение потребностей, а затем — разрешение, спад. Мы имеем в виду феномен «бескорыстного риска», «риска ради риска», когда люди прыгают с парашютом, идут в опасный горный поход, набиваются на драку, гоняют на мотоциклах и т. д.

Попросите любого из них рассказать о своих приключениях. Несмотря на богатство переживаний, слушать будет нечего: «Прыгаю, сначала страшно, дух захватывает, затем ничего», «Пошли в поход, было тяжело, несколько раз думали, что пропадем, но в конце концов выбрались». Приключения, острые ощущения, связанные с подобными действиями, не тянут на настоящий сюжет, однако за счет эмоционального возбуждения возникает чувство наполненности жизни, психологическое подобие сюжета. Другое дело, что оно очень кратковременное и его приходится постоянно возобновлять.

Еще один способ отойти от ощущения обыденности — вызвать измененное состояние сознания. Простейшие средства для этого — алкоголь и наркотики. Измененное состояние сознания может сопровождаться галлюцинаторными «приключениями». Но и без них изменение чувствительности, времени, характера переживаний выделяет на общем фоне жизни яркое пятно. Такого рода «произведение искусства», создаваемое при помощи наркотиков, можно сравнить не с жанровой, а с абстрактной живописью. Его невозможно описать словами. Но если «в норме» человек ощущает свою жизнь как пустоту, то здесь на фоне пустоты возникают мало что значащие, но, тем не менее, яркие фигуры. (В скобках заметим, что наркотики могут принести с собой не только изменения состояния сознания, но и самые настоящие приключения, ведь за употребление и хранение наркотиков наказывают; разрушается личность человека, на его пути возникает психиатрическая больница и т. д.)

Кроме прямых способов изменения самой фактуры Жизни, насыщения ее настоящими приключениями или псевдоприключениями, возможно воздействовать и на способы видения жизни: для преодоления состояния пустоты необходимо ежедневную рутину увидеть самому и подать другим как нечто интересное и достойное описания. Приведем два примера.

Все мы не раз встречались с людьми, рассказ которых о себе поражает контрастом между незначительностью описываемых событий и тем эмоциональным накалом, которым он сопровождается. Причем человек не только рассказывает с соответствующим акцентом, но и в жизни переживает все сверхостро, можно сказать, неадекватно остро: кто-то на работе высказал критическое замечание — человек воспринимает это как целый заговор против него; муж один раз поздно вернулся домой — жена устраивает истерику, искренне переживая ситуацию так, будто ее уже бросили. Человек как бы форсирует все происходящие события, своим эмоциональным отношением «дотягивая» их до того уровня, когда они могли бы восприниматься как звенья захватывающей сюжетной цепи.

Есть и принципиально иная возможность. Жизнь пуста, ничего не происходит — значит, надо создать художественное произведение, которое основывалось бы именно на таком бессодержательном материале. Сюжетный рассказ здесь явно не подходит. Что же тогда?

Мы привыкли воспринимать всякое рассказываемое нам событие как завязку сюжета, мы привыкли, что все говорится «к чему-нибудь», «со смыслом». Когда же оказывается, что событие ни к чему не ведет, никакого смысла, ради которого его стоило бы рассказывать, нет, то у слушателя, читателя возникает ощущение абсурда. Именно эту закономерность используют некоторые люди, когда им приходится рассказывать о днях, во время которых ничего заслуживающего внимания не произошло. Они акцентируют бессюжетность жизни, опираясь на эстетику абсурда, когда ничто ни из чего не следует. Достаточно чуть-чуть заинтриговать вначале и тут же оборвать интригу (ведь и в реальности произошло событие, которое ровным счетом ни к чему не привело), чтобы возникло любопытное, захватывающее абсурдное повествование, в котором создается очень приятный рассказчику образ главного героя: он настолько умен, что единственный в абсурдном мире понимает его абсурдность.

А затем человек уже не только рассказывает в абсурдистской манере, но и воспринимает свою жизнь как абсурдистскую поэму. Он не ищет приключений, не пытается связать события в сюжет, а наоборот, подчеркивает несвязанность, бессмысленность, странность всего происходящего и в результате удовлетворяет свою потребность в эстетизации жизни.

Любовь к абсурду, к ерничанью, ироничности сильно распространена в современной молодежной среде. Молодые люди особенно остро ощущают пустоту и скуку жизни. Можно предположить, что еще поколение нынешних сорокалетних было склонно уходить от этого чувства с помощью настоящих приключений. Сейчас подобное поведение вызывает лишь скепсис. Неформальные течения, созданные на том этапе, — хиппи, КСП — имели вполне серьезную романтическую подоплеку. Участник движения не смеялся над обществом, а осуждал его. Позднейшие же направления — панк, металл, брейк — отличаются сугубо издевательской позицией. Отношение к политике, к окружающему миру, да и к собственной жизни, как к своего рода анекдоту, который фиксирует ее неисправимый абсурдизм, прочно вошло в молодежную субкультуру, и объяснить это можно как косвенный способ удовлетворения художественной потребности, применяемый в условиях дефицита настоящих приключений, необходимых для создания интересного образа.

Подведем некоторые предварительные итоги. Анализ различных переживаний, связанных с попытками осмыслить жизнь как художественное целое, показывает, что основные трудности этого процесса проистекают из-за различия реальности искусства и реальности жизни. В романе несложно выпустить из описания сколь угодно длинный отрезок времени, человеку же приходится проживать все периоды, в том числе и ненужные для сюжета. В результате «поэма жизни» разваливается, события, в принципе способные составить единый сюжет, не воспринимаются как части одного целого. Подобный эффект хорошо известен в психологии: слишком большой интервал между звуками не дает им соединиться в мелодию. Этим, например, можно объяснить контркультурные увлечения многих подростков — они не хотят разыгрывать пьесы взрослых как слишком длинные, включающие лишние с художественной, точки зрения паузы — учебу, должностной рост, постепенное ухаживание, — а предпочитают быстрые насыщенные контркультурные сценарии, в соответствии с которыми можно за год стать рок-Звездой, за неделю начать и завершить любовный роман, на практике воплотить лозунг «Жить быстро! Умереть молодым!».

Другая важная особенность художественного произведения — его конечность. Разыгрывая же пьесы в реальности, очень трудно поставить точку — жизнь продолжается, продолжаются и отношения с персонажами. Это, с одной стороны, смазывает художественный эффект уже разыгранной пьесы, с другой — превращает в тяжкую повинность общение с бывшими «партнерами по спектаклю». Так, например; свадьба — это, как известно, традиционная развязка сказок и романов, практически не существует художественных произведений, в которых свадьба стала бы завязкой, она всегда отнесена в конец. В этом, на мой взгляд, и заключается причина большого числа «странных» разводов, происходящих сразу после свадьбы, когда окружающие недоумевают: зачем надо было жениться? Супруги становятся не нужны и даже мешают друг другу, поскольку воспринимают совместный спектакль законченным. Свадьба стала символом конца одного любовного приключения и стимулом для поиска нового.

Более общее следствие сложности поставить точку в жизни — тенденция к обесцениванию достигнутых целей. Реализация важного желания по художественным законам должна стать концом произведения. Поиск новых конфликтов, новой интересной роли и приводит к замене образа «человека с великими стремлениями» на образ «человека разочарованного», дающий поле для дальнейшего сочинения.

Таким образом, сценарии неудачи, по моему наблюдению, не идут из детства, а являются способом психологической адаптации. Мне часто приходилось наблюдать людей, обладавших в юношеском возрасте выраженными творческими способностями (о таких принято говорить, что они «подают надежды»). Однако время не оправдывало их ожиданий. Отсутствие заметного успеха вело к тому, что жизнь начинала восприниматься как прозябание — нудная, неинтересная работа, поглощающий все время семейный быт. Пытаясь компенсировать тяжесть разочарования, они в качестве своеобразного утешения выстраивали трагический сценарий «погубленного гения». Они испытывали особую «сладостную горечь» поражения, извлекая из него психологический доход. Прозябание оказывалось захватывающим зрелищем, поскольку это — прозябание гения. Получая таким образом психологическое удовлетворение, люди в то же время для увеличения трагического эффекта все больше опускались с помощью алкоголя, наркотиков и т. д. Однако отказаться от сценария было слишком трудно — он оставался единственным утешением.

В своих статьях я попытался дать альтернативу берновской трактовке сценариев (скриптов). Причина несчастий находится внутри человека. Но это не мифологический «скрипт», внушенный родителями, под который подгоняется вся жизнь, а особая эстетическая потребность, иногда осознанная, иногда нет, потребность в том, чтобы жизнь предстала как гармоничное сюжетное художественное произведение.

Для Берна скрипт — изначально заданная, неизменная структура, которая уже полностью формируется к шести годам и затем лишь реализуется. С моей точки зрения, человек в течение всей своей жизни сочиняет сценарий, ассимилируя происходящие с ним события, создавая события искусственные, часто бросая один сюжет и переходя к другому. Счастливые люди создают окончательный сценарий к концу своей жизни. Большинство же постоянно неосознанно ощущает, что сценарий не складывается, разваливается, утрачивают свою эффективность уже прописанные, выверенные элементы.

Вот почему для всех нас очень важно осознанно строить сценарии, которые мы разыгрываем, научиться менять или хотя бы вносить коррективы в свои роли. Художественное осмысление жизни может быть компенсаторным, вытекающим из попыток хоть как-то для себя и окружающих объяснить свои неудачи. И художественное самоосмысление может быть актом творчества, часто обгоняющим саму жизнь. Можно дать несколько простых советов, с помощью которых вы сумеете сделать процесс сочинения образа более свободным; не бойтесь спрашивать у своих знакомых впечатление о себе, например, в такой форме: «Что я за человек, по твоему мнению? Как бы ты описал меня для других?»

Это поможет вам увидеть свой сценарий: Большой психологический эффект даст игра «в ассоциации». В тайне от ведущего загадайте одного человека из принимающих участие в игре. Ведущий должен отгадать его, спрашивая у каждого об ассоциациях. Например: «С каким животным он (то есть загаданный человек) у тебя ассоциируется?» Или: «С каким литературным персонажем он ассоциируется?» Все ассоциации, как правило, бьют в одну точку, очерчивая сценарий человека.

Наконец, сделать процесс «самосочинения» более творческим вам поможет особого рода дневник. Выберите какое-либо событие вашей жизни и напишите о нем маленький рассказ, говоря о себе в третьем лице. Присочините кульминацию и развязку, которых не было в действительности. Если рассказ получился удачным, прочтите его своим друзьям, но не как «плод тяжкой работы», а как шутку. Все вместе позволит вам внести в жизнь элемент игры, творчества, выйти за рамки неудачных сценариев и осознанно сочинять новые.

С точки зрения Э. Берна, скрипт мешает человеку жить. Это внеличностная, механистичная структура, которая держит человека в рабстве. Разрушить сценарий — вот путь к освобождению. Я же, напротив, полагаю, что сочинение сценария — поэтического способа осмысления жизни — это проявление творческого начала в человеке. Только тогда, когда сценарий создан, человек может почувствовать себя свободным и счастливым.

Автор: М. Розин.