Когда ребенок рождается, он делает первый вдох, и точно так же окунается он в нравственную атмосферу, его окружающую, и будет ею дышать до конца жизни. Из нее, из общественной атмосферы, вбирает он представления о том, что есть ложь, а что — правда, что хорошо, а что дурно. Из нее, из этой атмосферы, какой бы она ни была, вбирает он представления о правде в человеческих отношениях, о справедливости.

Понятно, это ребенок вбирает в себя капли целого океана общественного сознания, и лишь гении огромным трудом жизни поднимаются до таких высот общего знания правды, что их, этих величайших людей, называют совестью человечества. Но шестимесячный ребенок, впервые испытывающий чувство вины, и всемирно известный писатель, хранитель человеческой совести, оба они припадают к одному и тому же источнику общечеловеческого знания правды.

К сожалению, видимо, считается, что совесть есть не у всех, и потому обращение к совести — дело ненадежное. Действительно, когда встречаешься с трудным ребенком, то кажется, будто у него нет ни стыда ни совести и потому его надо воспитывать каким-то таким способом, чтобы не полагаться только на совесть.

Нет, это невозможно. Воспитывать человека, у которого нет совести, невозможно. Против бессовестного воспитатель абсолютно бессилен. Больше того, он становится бессильным именно в тот момент, когда предположит, что у ребенка, стоящего перед ним, нет совести.
Все виды воспитания можно разделить еще и так: воспитание, которое основано на совестливости ребенка и развивает совесть, и воспитание противоположного типа, которое на совесть не полагается и потому чувство совести притупляет.

Чувство стыда и вины зарождается очень рано, на первом году жизни. Во всяком случае, мальчик, едва научившийся ходить и разбросавший из шкафа вещи, оглядывается — не видят ли его? Если мама оказывается рядом, то он произносит сердитое «У-у-у!» — сам себя ругает и даже может шлепнуть себя. Он разбрасывает вещи, взрослые сердятся, — пожалуйста, он тоже сердится на себя! Правила этой игры он уже знает, хотя не говорит еще ни слова. Не случайно в языке закрепилось: совесть «просыпается», «пробуждается», а не «появляется». Видимо, в народе считают, что человек рождается с совестью и ее надо пробудить. Но ее можно и усыпить. Очевидно, задача воспитания совести первоначально сводится к тому, чтобы нечаянно не заглушить ценное чувство стыда и не подменить его малоценным чувством страха.

Конечно, было бы удобно, если бы ребенок каждый раз рапортовал нам: «Мне стыдно, мне очень стыдно». Но ведь стыд скрывается, в этом его особенность. Он и мучит, его стараются спрятать. Если мы хорошо понимаем ребенка и верим в него, мы сами чувствуем, что ему стыдно, и на том, можно считать, любой конфликт исчерпан. Ребенок достаточно пострадал за свой проступок: он наказан собственным стыдом. Если же у нас не хватает чуткости, мы начинаем требовать какого-то выражения стыда: «Скажи, что ты больше не будешь, попроси прощения» — в тот самый момент, когда ему стыдно! Но, обращаясь к стыду, заставляя проявлять чувство стыда, мы искореняем его.

Чтобы ребенка мучила совесть, и чтобы он знал, что такое стыд, его нельзя стыдить. Стыдить — облегчать совесть. Каждый раз, когда ребенок набедокурит, просто огорчимся — вместо того чтобы наказывать и стыдить. Совесть пробуждается лишь от любви и при виде причиненных страданий. Стыд во всех случаях возникает тогда, когда человек боится, что близкие и дорогие ему люди подумают о нем плохо. Сила стыда зависит не от того, насколько часто мы стыдим, от того, насколько мы близки и дороги ребенку!

Стыд внушить нельзя, природа стыда какая-то другая, не внушение. Можно тысячу раз повторять мальчишке: «Тебе должно быть стыдно!» — но ему не стыдно и он ничего не может с собой поделать, даже если чувствует себя виноватым в том, что ему не стыдно. Стыд — нечто более тонкое. Пожалуй, правильнее, если мама и отец говорят сыну: «Мне перед тобой стыдно, я тебя обманул, нет не говори, не уговаривай меня, я обещал погулять с тобой, а не могу, очень стыдно»…

Охранять стыд, как охраняют природные ценности, — вот что мы должны делать для воспитания совести. Охранять стыд! В книгах советуют, чтобы родители проводили беседы с детьми об интимных сторонах жизни, и маме кажется, что она поступает правильно, сообщая дочери некие научные и крайне полезные сведения. Но при этом маме приходится говорить об интимном, и оно становится нестыдным, и вред от беседы, который состоит в снижении остроты стыда, превосходит пользу полученных знаний. Мы слишком верим в силу знаний и не понимаем, что во многих случаях человека может удержать от дурных поступков именно стыд, а не знание, и что всякое знание, умаляющее стыд, вредно.

Приводят примеры, показывают, какие беды ожидают иных молодых людей, если у них нет знаний об интимной стороне жизни. Но на каждый пример (не отрицая их!) можно привести сто примеров, показывающих, какие беды ожидают тех же самых молодых людей, если в них ослаблено чувство стыда. Гораздо правильнее, когда медицински полезные сведения дети получают из книг и брошюр. Сухомлинский нарочно подкладывал такие брошюры; они исчезали; он подкладывал новые. Вот и все…

Как правило, ребенок, совершивший нечто дурное, знает, что он поступил дурно, и его хоть в какой-то степени мучит совесть. Он поступил дурно не потому, что у него нет совести, а потому что у него не хватило сил удержаться от соблазна или его что-то сильно привлекло, или его кто-то увлек, или он сам не знает, как это у него получилось, — ведь и мы, взрослые, вдруг ни с того, ни с сего соврем, или не скажем всей правды, или испугаемся чего-то, или невольно вырвется какая-то нелепость…

Дети еще больше взрослых подвержены каким-то случайным, необъяснимым, неожиданным влечениям, поднимающимся из глубины души. На вопрос «Почему ты так сделал?» не всегда и взрослый ответит, а ребенок почти каждый раз в недоумении. Но вот взрослые начинают бранить ребенка; за что же они бранят, за что выговаривают? Первое слово на наших устах — «бессовестный». Но есть совесть, и есть слабость! Ребенок дурно поступил по своей слабости, а мы его браним за отсутствие совести, и укоры наши становятся несправедливыми. Ребенок чувствует, что совесть его мучит, а ему говорят «бессовестный». Он сопротивляется, он не без основания полагает, что взрослый неправ, — и совесть перестает его мучить.

Совесть заглушается. Отсутствие совести — грех, стыд, позор, ужас; отсутствие воли — слабость, болезнь, беда, несчастье. Когда мы корим за бессовестность, мы задеваем личность ребенка сильнее, чем этого требует любой проступок. Мы оскорбляем, унижаем ребенка, если, конечно, он принимает нас всерьез. Когда же мы говорим о слабости, мы тем самым выражаем желание помочь, поддержать, мы попадаем в точку.

Да, нам нужно, чтобы у ребенка была не только совесть, но и сила поступать по совести. Однако если мы совесть усыпим, то и сила будет ни к чему. Нет ничего хуже, чем вырастить человека с сильным характером, но без совести. Совесть без силы поступать по совести смешна, но сила без совести — страшна. Обратим внимание, как много в языке оборотов о совести: «Тебе не стыдно? Стыдись! Какой стыд! Ты совсем стыд потерял! Ни стыда, ни совести! Смотри — и не краснеет! Где твоя совесть? Совесть у тебя есть? Посовестился бы! Стыд, срам! Срамота какая! Срамник! Бесстыдник! Бесстыжий! Бессовестный!» Цель этой брани — посильнее уязвить, наказать, не ремнем, так хоть словом. Обращение к совести, обвинение в бессовестности — самое сильное из словесных наказаний, поэтому пореже будем прибегать к нему, а, наоборот, каждым своим словом будем стараться доказать, что мы верим в совесть ребенка.

Одно наше страстное стремление к правде в отношениях с людьми, к совести, к справедливости, одно это искреннее стремление рано или поздно сделает совестливыми и детей. Только искусственными, так называемыми педагогическими мерами их не заставишь расцвести.

Продолжение следует.

Автор: С. Соловейчик.

P. S. Разумеется воспитание совести важный момент, но это более актуально для родителей более старших детей. А если же у вас только родился малыш, тогда вам будет актуально знать, к примеру, где лучше купить кресло качалку для ребенка