Беззаботность Дальнего Востока перед лицом суетного мира, суетной жизни, слишком ярко отражена в искусстве и поэзии, в религиях и философских учениях, не менее ярко, что особенно важно, оказывается в ежедневном поведении людей всех общественных классов и любого возраста. Чужака в Таиланде чаще всего поражает море улыбок. Улыбаются все, от стюардессы до уличного мальчишки, от базарной торговки до богатого бизнесмена.

В конце концов, это даже начинает раздражать. Сколько европейцев, путешествовавших по Таиланду, вспыхивали гневом, когда им с улыбкой заявляли, что машина их поломалась, что запланированный полет отложен или в гостинице нет ни одного свободного номера, им казалось, что собеседники над ними смеются, злорадствуют, тогда как те пытались только смягчить досадную весть, подбодрить неудачника.

Разумеется, в этой улыбке немало условной вежливости; улыбка — это маска. Но могли бы таиландцы так часто улыбаться, если бы и улыбка не соответствовала настоящему отношению к жизни! Путешественник, уже немного знакомый с языком тайцев, будет поражен выражением, очень часто применяемым в болтовне: таи рэп агаи… (не переживайте).

Эти слова все время повторяют в память о мелких жизненных неприятностях. Таи рэп агаи. Не стоит раздражаться или беспокоиться из-за мелких жизненных неприятностей, тем более, нет причин драматизировать жизнь в целом. Вам улыбаются, сообщая о смерти дорогого человека; и это вовсе не черствость, а манера: мол, нет смысла принимать близко к сердцу неотвратимое; чужое горе не должно омрачать радость жить. Не стоит делать из смерти трагедию. В конце концов, жизнь не что иное, как игра.

Такое типичное для Таиланда поведение (все-таки назвали в начале прошлого века Сиам «страной улыбок») примечательно для всего Дальнего Востока, от Шри-Ланки до Лаоса и от Бали до Японии. В начале прошлого века английский писатель Лефкедио Херн (который стал японским гражданином!) посвятил небольшую книгу о японской улыбке.

ВРЕМЕНОСТЬ ВЕЩЕЙ И ИГРА ЛЮДЕЙ

Все проходит: молодость, красота, любовь, жизнь и… несчастье — так же, как и счастье. Временность — фон человеческой жизни и великой игры, которой является Вселенная. В основе искусства жить, как и искусства вообще в восточных культурах, — тонкая игра преходящих вещей; ведь с короткого счастья и красоты надо пользоваться именно потому, что они преходящи, особенно за ними не жалея. Вот как об этом говорит хайку, короткий японский стих: «Волна набегает и откатывается, Я хочу коснуться воды, Рукав мой вспотел» (следует понимать, от слез). Так, подсказывает нам поэт, тот, кто играет с любовью, будет страдать в будущем. Риск понести страдания — короткие или длинные и глубокие — тоже часть игры.

Конечно, эстетическое чувство везде основывается на скоротечности вещей и выливается в некую «безнадежную радость», присущую, например, музыке Моцарта. Но особенно наглядно и постоянно это чувствуется в эстетике дзен буддизма, которым обозначено китайское и японское искусство, начиная с VII века.

Однако этот культ скоротечного впечатления присущ не только интеллектуалам. Им глубоко проникся весь народ: и теперь каждый год перед тем, как зацветут вишни, тысячи молодых японцев в Токио, Киото ночуют в парках, чтобы увидеть, как распускаются первые бутоны.

ОТЧУЖДЕННОСТЬ И ИГРА

Никакой игры не получится, если ей не придавать большого значения. Играть — не воспринимать себя важно. Суметь оторваться, отстраниться от себя — это одновременно источник мудрости и удовольствие от игры.

Если сравнить Восток и Запад — каким бы смелым не казалось такое обобщение, нетрудно заметить закономерность: житель Востока меньше заинтересован своей персоной, чем житель Запада. Если не считать интеллигентских и космополитических кругов, на Дальнем Востоке не часто услышишь, чтобы парень или девушка говорили, что ищут себя, пытаются «себя реализовать». Буддисту, для которого «я» лишь иллюзия, и в голову не придет искать иллюзии и развивать их.

Конечно, жители любых регионов имеют различные общественные роли, но жители Дальнего Востока не забывают, что это лишь роли. И, возможно, сознание того, что их роли искусственные, позволяет им играть их с большим апломбом. Чем меньше считаются с реальностью персонажей, которых играют, тем охотнее надевают разнообразные маски, соответствующие по полу, по возрасту, по общественному положению.

Житель Дальнего Востока меньше сосредоточен на самом себе и не видит большой разницы между человеком и остальным миром, например, между человеком и животным. Конечно, мы не отрицаем, что люди отличаются от других живых существ, но считаем, что они не оторваны от этих последних.

Это вовсе не означает, что восточные люди дружелюбнее европейцев относятся к животным. Бесспорно, случается, что и они бывают даже более жестокими, но в любом случае между ними и животными меньше расстояние, у них меньше превосходства и более «уважения» в отношении к братьям нашим меньшим. Чтобы убедиться в этом, обратите внимание, как ребенок в японском парке чуть кланяется, подавая оленю кусок хлеба.

Неукоснительное соблюдение ритуала вежливости — великая бытовая игра Дальнего Востока. Выдающийся антрополог Грегори Бейтсон отмечает, что через игру лучше способны найти общий язык представители разных биологических видов, а именно: пес и обезьяна, человек и дельфин; игра также способствует лучшему взаимопониманию между людьми разных поколений, социальных классов и культур. Когда играют человек и котенок восстанавливается гармония Универсума, нарушенная человеческой гордыней.

Таиландцы вовсе не аскеты, но им свойственно понимание того, что жизнь и смерть, свобода и угнетение, печаль и радость, счастье и горе всегда рядом, они неотделимы друг от друга. А значит, население Дальнего Востока будет воспринимать жизнь такой, какой она есть, и будет получать с этого удовольствие.

Таиландское sanuk dee (очень приятно) говорят так же часто, как и уже упоминавшееся таи рэп агаи (не переживайте). В добрый час в Таиланде услышишь: sanuk dee (все прекрасно) а в беде тебе скажут: таи рэп агаи (не переживайте). Не означают ли такие принципы, что жизнь — это игра?

Автор: Марсе Парибатра.