Формы и значение праздников далеко не одинаковы в разных культурах и религиях. Кроме того, они испытывают влияние таких факторов, как мода и уровень развития техники, однако вне зависимости от своих масштабов праздник всегда связан с трансцендентной творческой силой.

Когда индейцы североамериканских прерий рисуют огромный круг, символизирующий наш мир и Солнце, их действия выходят далеко за рамки простой театрализации магических обрядов и религиозных верований: ритуал помогает единению его участников друг с другом и космосом, выражает общее восприятие бытия, ненасытную жажду жизни. Это поистине метафизика в действии. Традиционная форма вовсе не является внешним пассивным атрибутом обряда, а воплощает в себе его внутреннюю сущность, своего рода экзистенциальный акт, попытку вмешаться в законы бытия.

Африканские невольники, вывезенные в Новый Свет, возродили на северо-востоке Бразилии ритуалы племени йоруба. Барабанный бой и неистовые телодвижения кандомбле и макумбы вызывают у зрителей экстаз, возвращая образ потерянной родины. Как бы их ни преследовали в прошлом и каким бы искажениям они ни подвергались с течением времени, эти ритуалы помогали рабам в нищете и неволе сохранять человеческое достоинство.

Французский этнограф Роже Кайуа писал, что суматоха праздника переворачивает вверх дном сложившиеся иерархии, а Жорж Батай считал, что в праздниках таится сила, которой тесны рамки установленных правил. В этом смысле и Парижскую коммуну 1871 г., и май 1968 г. в Париже можно считать праздниками, которые поставили под сомнение привычное течение жизни и призвали к установлению новых отношений между людьми. Конечно, это были лишь краткие вспышки, но вызванное ими брожение породило новые взгляды на жизнь и новые желания. В самом деле, если лишить нас обрядов и праздников, не станет ли человечество похожим на большой муравейник или пчелиный улей?

Какова же судьба праздников в современном мире, который Маклюэн метко окрестил «глобальной деревней»? К чему привело столкновение разнородных ритуалов, разделенных прежде пространством, временем, политическими и культурными барьерами? Правы ли те, кто с прискорбием отмечает, что в мире идет процесс «глобального опрощения» и зрители начинают портить спектакль?

Праздник — это действительно представление, а значит, он нуждается в зрителях. Я говорю не о жалких искусственных шоу, устраиваемых на потребу туристов, я имею в виду прежде всего тех, кто сохранил чистоту восприятия — африканца, с детским увлечением следящего за индийским торжеством по телевизору, или эскимоса, впервые в жизни увидевшего европейский карнавал.

Такие зрители наверняка испытывают желание присоединиться к празднику, погрузиться в веселое безумие бразильской Бумба меу бой или разделить радостное возбуждение марокканцев, собравшихся вокруг гробницы отшельника. Австралийские аборигены сами решили сделать свои обряды достоянием иностранной аудитории, проявив то же самое стремление быть признанными, что и итальянские крестьяне из Валь-де-Луниджаны, приехавшие в Париж, чтобы продемонстрировать обитателям столицы свой деревенский праздник.

Итак, праздники вышли на телеэкраны, покинули пределы своих стран. Но является ли это признаком упадка? Так могут считать лишь пуристы, которые хотели бы остановить время, свести всю радость торжества к одному неизменному сценарию, быть может, не без хитрого смысла превратить фольклор в ходкий товар. С другой стороны, условия жизни нашей «глобальной деревни» благоприятствуют появлению новых форм культуры. Почему бы праздникам в этой связи не превратиться в одну из разновидностей искусства?

Угрозу праздникам в индустриальных обществах следует искать в другом — в развитии мегаполисов, как назвал их Льюис Мэмфорд, сверхгородов, представляющих собой аморфные скопления народа. В течение последних ста лет не осталось практически ни одного континента, который бы не испытал на себе воздействия этого все нарастающего процесса.

Какой уж тут праздник, если повсюду злоба и раздражение, трущобы, забитые машинами улицы и площади, переполненные соты многоквартирных домов, отчуждение людей внутри крупных предприятий, мешающее нормальному общению в повседневной жизни. Все эти факторы враждебны радостному духу праздника.

Сегодня пассивное городское население могут объединить лишь религия, политика и спорт. Порой такие собрания обретают некоторое сходство с праздником, но все массовые торжества, привязанные к конкретной цели, недолговечны и в лучшем случае рождают лишь мимолетное чувство единения. Даже супермаркеты современных крупных городов научились использовать внешние броские атрибуты праздника, чтобы заставить покупателя раскошелиться, — получается этакий бурлеск, жалкое подобие радостного пиршества.

Неужели утратой духа праздника и закончится его долгая история, и «город-цензор», как выразился архитектор Поль Вирильо, станет непреодолимым препятствием тесному общению, навсегда лишив людей трепета узнавания друг друга, того восприятия мира и будущего, через которое, по словам Марселя Мосса, «действительно реализуется социальный организм»?

Конечно, нет. Обряды и праздники с их непредсказуемостью, мимолетным блеском, свободой и щедростью — плоть и кровь общественной жизни. В них, по выражению Андре Бретона, человек находит ни с чем не сравнимую радость соприкосновения с бесконечностью.

Автор: Жан Довиньо.