Нет, я не пытаюсь эпатировать вас названием нашей нынешней беседы. То, о чем мы будем говорить, — это следствие глубочайшего, сокровеннейшего закона, о котором знали и некоторые философы. Еще Василий Розанов с удивительной поэтичностью сказал, что «целомудрие есть сияние пола». Да и идеал величайшего целомудрия этот славный мыслитель видел вовсе не в девах, а в женах.

Мудрое наблюдение! Ведь целомудрие девы — это всего-навсего возможность целомудрия, а не оно само. Такое целомудрие еще и не нравственно, и не безнравственно; по самой сути своей оно лишено динамики развития женской души. И, конечно же, оно более свойственно не мужчине, а женщине, которую сама природа изначально «запечатлела» печатью целомудрия.

И все-таки утверждение о том, что девственная фата невесты никогда не снимается с чела настоящей женщины, звучит парадоксально. Тем не менее, когда мы замечаем, как пожилые супруги радуются друг на друга, словно невеста и жених, мы приближаемся к самой сути сексуального целомудрия. Это, прежде всего, уважение человека к своему полу — уважение бережное, почти религиозное, исполненное чувства достоинства. Разве кто-нибудь применит священное слово «целомудрие» к оскопленному человеку или к закосневшей в своем упорстве старой деве? А все потому, что в людях такого рода пол попросту молчит, тогда как целомудрие деятельно.

Не потому ли целомудренная женщина вызывает глубочайшее влечение к себе? Причем только ограниченный человек станет отрицать, что это влечение — половое, что оно гораздо сильнее примитивной притягательности разврата. В последнем случае мы имеем дело с физиологией; целомудрие же сакрально, а может быть, и религиозно.

Однако высшая тайна полового целомудрия, видимо, не в его религиозности, а много глубже. Ведь что такое целомудрие двух любящих сердец? Не что иное, как преодоление множественности. Замыкаясь на себе, любящие как бы концентрируют энергию полового различия, усиливают ее в общении друг с другом и наконец «смыкаются» в нечто целое и единое. И в этом единстве присутствует нечто «святое», нечто общее для них обоих и присущее в равной степени и женскому, и мужскому полу. Тот, кто назовет это «святое нечто» брачным союзом, будет не так далек от истины. Брачный союз (конечно, в идеальном его варианте) не разрушает целомудрие, но, по выражению Розанова, «удлиняет его таинственные и влекущие ресницы, уплотняет фату девства».

Тогда и опошленная в расхожем понимании половая жизнь превращается в волшебный процесс приобретения целомудрия. Не в эти ли таинства любви посвящали в мистериях античности? Об одном из таких посвященных мудрецов — о Пифагоре — сохранилось глубоко значительное предание. Одна женщина спросила у жены Пифагор: как долго нужно очищаться от греха прелюбодеяния? Ответ был дан исчерпывающий: если с мужем, то очищение происходит тотчас, если же с любовником, то никогда…

Морализаторство? Нет, нечто гораздо более серьезное. Вся жизнь подводит нас к мысли, что Эрос (под которым, разумеется, нельзя понимать только физиологический акт) первичнее, чем даже наши ум и совесть. Такой Эрос несовместим с ложью; «сладострастие плоти и сладострастие духа» (выражение Н. Бердяева) всегда уходит корнями во что-то несравненно более глубокое, чем любые проявления внешнего мира. Любовный экстаз совсем не обязательно «идет на поводу» у природной стихии; напротив, он может освободить души влюбленных от оков греховной природы. И тогда человек станет уже не игрушкой, не орудием стихий рока и рода; тогда он — дитя божественной стихии Эроса.

В таком сладострастии — поистине целомудренном — свершается почти мистическое проникновение в личность возлюбленного и одновременно обретение своей собственной «глубинной» личности. Однако если не изжит еще в нас «звериный рык», то в любовном экстазе, даже у самых высоких душ, он многократно усиливается в просторном «резонаторе» души. Только выгоревший дотла родовой инстинкт освобождает душу для новых восхождений.

«Праведно» ли такое сладострастие? Увы, границы животности и духовности в современном миропонимании слишком неопределенны и размыты. И очень сомнительно нередко звучащее обвинение языческих ритуалов и древних культовых правил, которые якобы ориентированы на источник экстаза как на чисто физическое возбуждение. Такой экстаз — скажем, в античных мистериях Диониса — объявляется «безблагодатным», поскольку благодать должна нисходить сверху, от Бога, а не «идти снизу», то есть от человека. Но в том-то и заключается мудрость древних мистерий: благодать зарождается в душе участника таинств и раз от разу все возрастает от одной ступени посвящения к другой. Экстаз же, нисшедший сверху на неподготовленную душу, только поломает ее и сотворит ад вместо рая.

Наверняка найдутся оппоненты, которые заявят, что экстаз античных таинств — это сладострастие родовое, безличное, противоположное Эросу; что это попросту грех, а то и демонизм. И я соглашусь с этими оппонентами — в том, что все это действительно имело и имеет место, но только не в античных мистериях, а во многих проявлениях культуры века нынешнего. Есть тут и самомнение, и утрата личности, а иногда и демонизм проглядывает. Действительно, литература и искусство, эксплуатирующие тему любви, нередко становятся «костью в горле» современного поколения, которым управляет демон сладострастия без любви. Даже такой серьезный человек, как Бердяев, как-то высказался, что «противоестественные» формы любви ничуть не хуже «естественных», а иногда даже и лучше…

Что ему ответить? Только одно: такой вывод неизбежен, если считать, что вся природа противоестественна, ненормальна и испорчена. Тогда действительно получается, что следование природе и ее законам есть зло. Но как может природа быть испорченной и ненормальной — природа в широком смысле, сотворенная Богом? Природа всегда отражает состояние духа; изуверски испорченная природа человеческого существа — это результат его духовного кризиса. А если он этого кризиса избежал или вышел из него; если он следует, подобно древним мудрецам, непреложным законам священного Эроса, то будет — обязательно будет! — ниспослан ему великий дар вечного пребывания в целомудренной страсти экстаза неложной и чистой любви.

Автор: А. Ширялин.