— Съешь червячка, на съешь.
— Мы не едим червей.
— Вкуснятина попробуй
— Извращенец
— Так ты даже не пробовал
— И не собираюсь, это противно
— Здесь ничего нет постыдного, — он потряс гривой, будто пытался вытрясти из нее доли пороха или маленьких камней, которые могли бы остаться там, во время лежания на скалистой местности. На самом же деле ему хотелось подчеркнуть, что поедание червей, никак не влияет на царский вид.

У Боа грива не была такой пышной, наоборот, на фоне роскошной гривы Тумбы она казалась жалкой, как у старика только что начавшего лысеть, но еще с этим не смирившегося и потому отчаянно причесывающего лысину волосами.

Со скалы, на которой они сидели, можно было увидеть всю саванну. Даже не так. Саванна казалось помещалась в пространство, которое виднелось с той высоты. Они часто сюда приходили. Тумба, находил червей, живших в скалах, они были особенно большие и мясистые, а еще какие сочные. Боа же размышлял о смысле жизни своей. Ему казалось, что жизнь не может быть случайностью. И раз здесь эта скала, с которой открывается такой вид — это тоже не случайно. А раз здесь полно червей, еще и таких больших, что для такой местности вообще является абсурдом — это тоже не случайно. А может и его жизнь является абсурдом, когда в ней встречаются элементы абсурда? Какой процент абсурда должен быть для того, чтобы всю жизнь можно было объявить абсурдом? 50 процентов? 70? 80? И если с ним всегда этот прожорливый Тумба, который поедает червей — это также не может быть случайностью. Возможно, даже он послан некими высшими силами случайностей, чтобы помочь Боа, соискателю истины, наконец-то ее найти, а может и наоборот. В любом случае, это еще предстоит выяснить.

Время от времени к ним приходил Вибо. Но не понятно почему. Иногда он ел червей и дискутировал с Боа. А порой просто молчал, будто его с ними нету. А может он и сейчас молчит и это один из таких случаев?

Подул ветер, и так внезапно, и быстро, что послышался шум, который принес Боа мысли, которые тот так ожидал.
— Тебе никогда не казалось? — Он обратился к своему собеседнику
— Не казалось.
— Дай договорить, дурак, — это было грубо, и Боа не мог рисковать ему надо было выпустить эти мысли на волю иначе он не найдет покоя. — Не казалось, что кто-то просто выдумывает все что должно произойти, так например он может при желании придумать мне крылья, но они будут существовать только в моей реальности, в той плоскости, которую вижу только я. Что заставит думать всех вокруг — он сошел с ума у него нет крыльев. А потом мы просто превратимся в какого-то эксцентричного идола, который будет трясти гитарой и чуть дотягиватся к микрофону, принимая стандартных два аккорда и выбивая шестерку, тем самым провоцируя волну последователей, тратить свое время и усилия, но так и не достигнуть его уровня харизматичности. Насколько все это может быть правдой.

Насколько вероятно все то, что кто-то вкладывает случайные процессы в мою голову только для того, чтобы развлечься, только для того чтобы забавляться, наблюдая как я словно котик пытаюсь достать лапками странный мячик на веревочке, который почему-то всегда недостижим, кажется что еще немного, еще буквально миллиметр, но тут кто-то дергает его сильнее, кто-то нажимает на клавиши, заставляя появляться людей, нагоняя искусственное желание сходить в туалет, когда туда идти совсем не хочется и остановиться не можешь, хоть и знаешь, что никогда не достигнешь того чего хочешь. Но сама мысль об остановке вызывает остановку, а желание не думать о ней только щекочет мозговые клетки, вызывая еще одну химическую реакцию, которая выливается лишь в ту мысль, мысль, сводящую с ума, ставящую перед тобой какую-то недосягаемую цель, заставляющую гнаться за горизонтом, видеть перед собой морковку и чувствовать себя осликом, которому почему-то не хватает упорства для того, чтобы сопротивляться даже притом что у него аллергия на эту самую морковь.

Ведь сопротивление является лишь катализатором агонии, это как зыбучие пески, бесконечная рекурсия, что-то такое, что попытки это понять отдаляют тебя от истины, но ты не можешь остановиться, не можешь показаться, ты продолжаешь тонуть, все глубже с каждой отчаянной попыткой в каждый момент времени.

— Жаль я не настолько умен, чтобы оценить всю глубину сказанного — с тобой общаться не просто.

В ответ он лишь пожал плечами дожевывая очередного червя. И какой это был червь, лучший из лучших. Его толщина поражала. Даже колец не видно.

Боа наблюдал как антилопы на поляне бегали зигзагами, то туда, то сюда. Создавалось впечатление, что они репетируют побег перед хищником. Вот почему их так сложно поймать. Они постоянно тренируются и улучшают свои навыки. А разве это справедливо? Мы почти все время спим или просто валяемся, вылизывая себе шерсть и в выживании полагаемся только на инстинкты, или на те отрывки воспоминаний, оставшихся с детства, когда мы были совсем маленькими и было так весело и интересно кусать друг друга за шею и дергать маму за хвост. Что же нам мешает вернуться в те времена? Настоящее положение? Царь зверей? Что мне с того, если не могу делать то, что хочу?

— Знаешь, — на удивление первым заговорил Тумба, — не все черви можно есть полностью, вот эти, например, — он назидательно поднял за хвост какого-то несчастного червя. Может это была голова. Для Боа они выглядели одинаково. — Сначала надо откусить им голову и есть только туловище, голова у них яд и от нее немеют десны, можно потерять зуб, а ты знаешь, что такое для нас потерять зуб.
— Как же ты узнаешь, где у них голова? Они идентичны, что с одной стороны, что с другой.
— Нет, парень, здесь большую роль играет опыт, вот видишь, если бы ты…
— Опыт? А что такое опыт? Количество ошибок, которые ты успел сделать, но считаешь, что вынес из них правильные выводы, чтобы не повторить их в будущем? То есть получается твой опыт есть прямо пропорционален отношению ошибок которые ты допустил, к выводам, что ты сделал? Получается, если ты делаешь выводы из чужих ошибок это не опыт, это какая-то эмпирическая теория? Значит, можно набраться опыта просто наблюдая за другими. Получается, опыт не обязательно напрямую связан с практикой, а тогда получается это не опыт а что-то другое?
— Вот видишь, какой ты. Всегда переводишь даже очевидные бытовые проблемы в плоскость метафизическую, ту в которой ты, по твоим иллюзиям, чувствуешь себя уверенно, не задумываясь, что это может принести дискомфорт собеседнику. И чего тогда ожидать в ответ?
— Я просто предположил. Это вполне закономерно. Вот представь, например, если бы мы жили в мире двойных инверсий, это по сути был бы тождественный несокращенный мир. То есть все было бы таким самым только называлось бы по-другому. Небо бы называлось. Нененебо. Вода — неневода. В целом можно и сейчас представить что мы живем в таком же мире, просто генетически слишком ленивы, чтобы использовать полные названия, и поэтому в нашем лексиконе только сокращение. Мы можем пойти дальше и представить, что у нас мир квинтетичной инверсии тогда, небо — нененененененененененебо. А вода — ненененененененененевода. И в конце концов мы придем к выводу, что проблема скрывается только в нас самих — мы слишком ленивы. Лень убивает личность.
— Газели не похожи на ленивых, они постоянно носятся, как за ними кто-то гонится, можешь ты кого-то из них назвать личностью?
— Я не общался никогда с ними, поэтому и не могу сказать. Они не подпустят нас и близко к себе .

Его взгляд мимоходом перенесся в даль, он замечал на переднем фоне газелей, зебр, а также бородавочников, которые рылись в грязи для того, чтобы спастись от невыносимой жары, и не обращал на них внимания.

Было как-то неожиданно получить тематический ответ от Тумбы, который всегда лишь напихался червями и лизал свои лапы.

— Слушай, а если бы лень была чем-то материальным? Мы бы же могли бы тогда использовать ее с пользой. Кормить ею например, твоих же червей. Или поманить газелей. Из нее же может быть польза, правда?
— Не думаю, — ответил Тумба, выплевывая голову червя, — черви не будут есть что попало, а если и будут есть то вырастут, какими попало.
— Это ты так считаешь, это стереотипное мышление, ты думаешь, что нельзя получить что-то хорошее, постоянно вкладывая что-то плохое. Но это не всегда срабатывает, так например, удобрение — в землю бросают дерьмо — а вырастает прекрасный цветок. Следующие точки после максимальной всегда направляются к минимуму, может смысл именно в том, чтобы ловить эти точки, находить те исключения и использовать именно их.
— Я знаю только то, что черви не такие дураки и абы что не будут есть.
— Мы уже не говорим о червях, а пытаемся абстрагироваться от них, найти какие-то общие точки соприкосновения между диаметрально противоположными вещами.
— А зачем?
— Разве мы не потому пришли сюда?
— Здесь полно жирнючих червей, поэтому я и здесь.
— И все?
— Бывают еще их личинки.
— Неужели, тебе никогда не хотелось получить нечто большее, нежели полное брюхо и пара молодых самок под боком?
— Что же может быть лучше?

Боа не стал отвечать. Он уже должен был привыкнуть. Ведь это не впервые Тумба доказывал ему, что вся эта метафизика и поиски истины не особенно его интересуют.

Подул ветерок, недостаточно сильный, чтобы принести какую-то прохладу, но принесший контраст между жарой и прохолодком. Боа посмотрел, как грива Тумбы на мгновение поднялась вверх, как будто выполнила команду «Смирно» перед командиром и внезапно приняла свое обычное положение. Он подумал, возможно Тумба в самом деле понимает гораздо больше, чем он сам и просто делает вид, беззаботного поедателя червей, для того чтобы избегать этих примитивных разговоров и вопросов, ответы на которые ему давно известны. А может для него действительно это неинтересно и ходит он сюда только ради того, чтобы полакомиться этим экстравагантным деликатесом. А может его сюда просто присылает социум, как надзирателя за ним, за Боа. Чтобы тот случайно не проделал какую-нибудь глупость. А может для того, чтобы он не докопался до правды? Почему он с ним? Что его держит? Может просто спросить? Но разве он ответит?

Вынося в себе эти мысли Боа гипнотически следил за стаей газелей, которые то останавливались, то делали несколько зигзагов, то снова останавливались, оглядывались вокруг, словно проверяли, не следит ли кто за ними, щипали траву и повторяли это заново. Рутинная саванна, стоит ли искать здесь какой-то скрытый смысл?

— А хотел бы ты быть ослом, если ты свинья, что считает себя жирафом?
— Я и свиньи в жизни не видел, как и осла, это светское животное. Но думаю, что не хотел бы.
— Почему же?
— Мне и так хорошо. Не хочу меняться.
— Тебе же никто не говорит, что ты станешь им, просто хотел бы ты?
— Хотел бы я хотеть?
— Да!
— Это идиотский вопрос.
— Вовсе нет, есть же такие вещи, о которых ты говоришь, что тебе хочется, чтобы они произошли, но только потому, что уверен, что они никогда не сбудутся. Ты словно манипулируешь какой-то эфемерной реальностью.
— Знаешь, все эти пустые разговоры добрые, но разве только на сытый желудок, а за то время, которое ты меня отвлек, я мог съесть как минимум двух червей.
— Это небольшая потеря по сравнению с тем, что ты можешь получить.
— Могу, а могу и не получить. Поэтому и выбираю проверенный вариант. Вот попробуй — это просто объедение, нередко таких встретишь с кольчатым брюшком, попробуй.

Боа покосился на него недоверчивым взглядом. На мгновение ему показалось что с ними еще Вибо. Эта мысль так смутила его, что он даже встал и осмотрел весь холм. Никого там не было. Только он и Тумба. Как, вся вселенная сосредоточилась на этом клочке земли, а происходящее внизу — так просто развлечение для них, случайные картинки, позволяющие не сойти с ума.

— У тебя никогда не бывало такого?
— Не было, — Тумба всегда так отвечал. Он знал что Боа все равно не замолчит, пока не выговорится. А что было бы, если бы он отвечал вежливо?
— Не бывало такого ощущения, когда ты видишь, что-то прекрасное, что-то, что тебе дорого, то тебе надо смотреть на него не отводя взгляда, тебе нельзя отрываться от него, иначе, иначе оно просто исчезнет, то есть, не исчезнет полностью, оно останется существовать, но даже если ты оставишь его на мгновение, то когда вернешься снова туда, оно уже станет другим, оно изменит тебе с этой проклятой вселенной, провзаимодействует с бактериями, разложится под влиянием микросекунд, дифузирует с землей на которой стоит, никогда не было такого впечатления, что ты не можешь этого покидать? И когда ты вернешься, даже если отвлекся на долю секунды, оно уже не будет таким как прежде? Тебе всегда нужно быть здесь.
— У меня оно постоянно?
— Действительно? — В сердце Боа появилась надежда.
— Да, каждый раз, когда я вижу нового червя, не свожу с него глаз, пока он не окажется у меня в желудке.
— Знаешь иногда, если прислушиваться к шуму ветра можно увидеть, что идет дождь.
— Причем тут это?
— Когда-то может пригодиться.

Боа загрустил. На самом деле причин для грусти не было. И это расстроило его еще больше. Он поднял лапу посмотрел на нее и попытался оставить отпечаток на скале, и там был только тонкий слой песка, под которым лежала вековая порода, твердая и бездушная, как и большинство тех, с кем приходится общаться. Боа подумал, что так же трудно оставить свой след в сердце этих тварей, как и отпечаток лапы на этой скале. Да и зачем? Даже если этот отпечаток останется, что даст это Боа, даже если после его смерти, все удивляться, кто же это мог оставить такой выразительный и большой отпечаток на такой твердой породе, для этого же нужна недюжинная сила.

— А ты никогда не задумывался, — начал Тумба, — почему такие странные мысли приходят только в твою голову и почему больше никто их не разделяет?
— Задумывался, но это только ухудшало ситуацию.
— Что значит ухудшало?
— В голову приходили еще более странные мысли, которые пробовали объяснить те предыдущие, и последующие были страннее, чем предыдущие, и так же до бесконечности, пока до меня не доходило, что я снова погряз в свои рутинные мысли.

Здесь Тумба с сочувствием посмотрел на Боа. Никогда он не может быть счастливым. Всегда думает о своем. О высоком. Мысли для него как инфекция, которая неутомимо поражает психику. Может стоило бы ему сказать, что на самом деле все гораздо проще. Что истина не состоит в ее поисках. Что жизнь так коротка. И надо хоть немножко насладиться ею, пока ты не отойдешь в вечность. Со временем черви станут не такими вкусными, а самки не такими красивыми. Carpe diem. Пока еще есть время. А может у Боа свое осознание счастья. Может для него это философские диспуты и поиски большего даже в повивании ветра и качании ветвей. Он бы точно заявил, что есть какая-то параллельная реальность в которой качания ветвей вызывает повивание ветра, а не наоборот.

Ведь они только когда есть ветер качаются. Зачем тогда его разочаровывать. Пусть считает себя умным. У каждого свои черви.

— А Вибо он? — Вдумчиво спросил Боа, — Не помню, чтобы у него была грива.
— Может он лысый
— Может быть. Может и лысый.

Постепенно солнце стало большим-большим. И это гигантское солнце делало попытки спрятаться за таким маленьким горизонтом, что за глупость с его стороны, подумал Боа. Попыталось бы похудеть что ли. Но так прекрасно, когда происходит эта глупость, даже газели прекращают беготню и начинают спокойно перекатываться с ноги на ногу, время от времени переводя взгляд на запад, и все же рисуя своим маршрутом зигзаги. Они помешаны на них. Все вокруг становится оранжевым и дневная жара растворяется в вечерней свежести. Становится свежо, но не холодно, тепло, но не жарко. Все растворяется в мягком свете апельсина. Если бы не навязчивая мысль, что даже к прекрасному со временем привыкаешь, то хотелось бы, чтобы этот момент длился вечно.

Увлеченные этим зрелищем, кто-то из них сказал.
— Здесь так красиво … идем отсюда.

Автор: Теодор Мороз.