Знакомство с индуизмом для кое-кого из нас ограничивается строками из песни Владимира Высоцкого: «Странную религию придумали индусы…» Что и говорить, идею перевоплощения поэт сформулировал просто и доходчиво: «Если ты свиньею жил — останешься свиньею…» Вряд ли составишь полное представление об индуизме и, скажем, по проповедям и книгам Общества Сознания Кришны. Ведь индуизм — великая и многоликая, «почти мировая» религия.

То есть как это «почти мировая»? — спросите вы. Очень просто: в число «официальных» мировых религий индуизм не входит, а между тем его исповедуют более полумиллиарда человек, и не только в Индии, но и в Непале (где индуисты составляют 90 процентов населения), Индонезии, Малайзии, Бирме, Сингапуре, Вьетнаме, Таиланде, Камбодже, Брунее. А если присовокупить сюда еще те направления, которые в религиоведении принято называть неоиндуизмом, то ареал распространения этой религии охватит практически все континенты.

Индуизм, как и сама Индия, при первом соприкосновении с ним производит впечатление ошеломляющее. На неподготовленного пришельца из христианского мира обрушивается — с пронзительным пением раковин, грохотом барабанов и мелодичным позвякиванием колокольчиков — совершенно непонятный, чудовищный и прекрасный, огромный, как Вселенная, хаос «инопланетной» цивилизации. Под ярким расплавленным солнцем, на кирпично-красной земле разворачивается перед вами грандиозное действо, длящееся уже несколько тысяч лет,— и обычный самолет Москва — Дели представляется то ли машиной времени, то ли космическим кораблем, доставившим вас в совсем иное пространство.

Здесь сочетается несочетаемое. Храм как учебник сексуального наслаждения; шумный и многолюдный базар как арена жесточайшей аскезы; пляшущие многорукие боги со звериными мордами и люди, сидящие перед ними в глубокой тишине медитации; и, как вершина всего, мутный многоводный Ганг, воду которого благоговейно пьют и грязные нищие, и европеизированные бизнесмены, не замечая того, что рядом кто-то ныряет, кто-то полощет мыльное белье, кто-то чистит зубы, не замечая и того, что воды эти с одинаковой вечной меланхоличностью несут на себе и алые лепестки принесеных в жертву цветов, и раздувшиеся до неузнаваемости холодные трупы животных.

И не обольщайтесь, если в грандиозном этом калейдоскопе вам удастся выхватить что-то знакомое, близкое, соотносимое с нашей традицией: не успели мы отыскать нечто понятное и объяснимое, как оно тут же превращается во что-то абсолютно другое, наполненное чужими глубинами и чуждой мощью. За внешней схожестью формы явственно проступают пугающие бездны принципиально иного содержания. Вот мелькнул среди божественных хоботов, рогов и оскалов скорбный материнский образ — не торопитесь отождествлять его или хотя бы сравнивать с трагически-светлым ликом Богородицы, ибо тут же на ваших глазах превращается он в черную кровавую маску великой богини Кали, в страшное лицо с высунутым и прокушенным языком, либо богини, пляшущей на мертвом теле: богини, украшенной ожерельем из безглазых черепов.

Едва, присмотревшись, вычленили вы своеобразную индусскую триаду богов и усмотрели в них столь близкую христианской душе Троицу, как вдруг каждое из этих лиц начинает разъезжаться и множиться, черты их преображаются, функции перемешиваются, лукавый пастушок превращается в необъяснимо жестокого витязя, добро перестает быть добром, зло оказывается неоднозначным, и в конце концов мириады богов то сливаются в единый Космический Свет, то вновь разбегаются по причудливым телам и формам.

Отчаявшись наложить на индуизм свое четкое представление о том, что такое религия и какой она должна быть (представление, рожденное изучением христианства и ислама), европейские исследователи вот уже двести лет ломают копья в бессмысленных спорах. Что такое индуизм: одна религия или конгломерат нескольких? Да и религия ли это вообще или просто образ жизни? Безнравственен он или до краев переполнен этическими нормами? И главное — хаос ли перед нами, несводимый ни к каким моделям, или же, наоборот, стройная и внутренне логичная система?

Между тем у индусов подобных вопросов не возникает. Не только богословы и мудрецы-отшельники, но и безграмотные крестьянские жены свободно ориентируются в хитросплетениях миллионов богов и богинь, священных животных и птиц, рек, гор, деревьев, символов и знаков, философских понятий и магических мантр, и так же легко ориентируются они в сложнейшей вертикальной паутине каст и варн, правил приема пищи, запретов и табу, в понятиях «чистоты» и «нечистоты», во всех лабиринтах социальной «сетки» индуизма. Иными словами, то, что издали представляется хаосом, внутри себя живет и развивается как четко отлаженная и постоянно самовоспроизводящаяся система — открытая, замечу мимоходом, любого рода инновациям. Вопрос же о том, религия индуизм или нет, для индуса принципиально неправомерен. Ибо, как это ни странно для всех нас, пытающихся извне заглянуть на Гималаи, понятия «религия» для индуса нет вообще.

Конечно, когда мы говорим об Индии или об индуизме, любое категорическое утверждение может быть опровергнуто. Слово «религия» мы найдем едва ли не на каждой странице выходящих в Индии книг и газет. И разве храмы, жрецы, изображения богов, ритуалы, паломничества, песнопения не свидетельствуют о том, что индуизм это именно религия (в нашем, традиционном понимании этого слова)?

Несомненно, индуизм это религия. Но не только. Образ жизни? Да, конечно — но не только. Философия? Вне всякого сомнения. Но, опять же, не только. И религиозный, и социальный, и философский компоненты накрепко спаяны в нем в нечто единое. Как обозначить это единство, каким из наших, внешних для индуизма, терминов? Может быть, это мировосприятие?

Слово «религия» явно не покрывает всего того, что так неадекватно именуется у нас индуизмом (кстати сказать, слово «индуизм» чуждо индусскому менталитету, это заимствованное, заемное, иностранное для Индии определение того, чем живет и дышит ее народ). До какой бы степени церковного диктата и контроля ни скатывалась Европа в прошлом, но могло ли кому-либо прийти в голову, что, скажем, утренний туалет, физические упражнения, половой акт, само дыхание, наконец, есть акт по сути своей религиозный? А индуизм не только считает именно так, но еще и скрупулезно расписывает: как, когда, в какой последовательности должны совершаться эти акты — именно как религиозные обязанности каждого человека.

Именно потому, что для индуса религиозно все, все покрывается словом «религия», потому, что нет для него ничего светского, профанного, мирского, а есть только сакральное, именно поэтому нет и точного аналога нашему понятию «религия» в языковом наследии Индии. Как назвать то, что охватывает все на свете и не имеет противопоставления?

Впрочем, неназванным это быть не может. И индусы называют его, но не религией и не индуизмом, а многозначным словом «дхарма», иногда же «санатана дхарма» — «вечная дхарма».

Переводить такие специфические понятия, как «дхарма» или, скажем, излюбленная нынешними нашими экстрасенсами и оккультистами «карма», не только затруднительно (ввиду многозначности самих этих понятий), но и опасно. Любой из предложенных в качестве нашего эквивалента термин потащит за собой ассоциации и аллюзии, почерпнутые из совершенно другой традиции. Так и получается, когда мы начинаем цепляться за услышанное в Индии: «Индуизм — это дхарма». Значит, делаем мы поспешный вывод, дхарма — это религия. Впрочем, ловушка даже не в том, что для нас за словом «религия» видятся церковь, канон, иерархия священнослужителей — а ничего этого мы в индуизме не найдем; но как быть с тем, что у огня, скажем, тоже есть своя дхарма? Значит ли это, что у огня есть своя религия? Так, дойдя до абсурда, мы напрочь запутываемся в трех соснах — религия, дхарма, индуизм.

Но невидимая глазу стройность индуизма как системы тем и доказывается, что войти внутрь этой системы, познать ее суть возможно через любые двери, через любой принятый в ней термин. Для этого надо только на первых порах забыть все то, чему учили нас на уроках религиоведения. Попробуем же приоткрыть дверь с надписью «Дхарма». Но уже в следующей части.

Автор: Ростислав Рыбаков.