Как и когда буддизм — религиозно-философское учение, возникшее в древней Индии, — проник в Поднебесную империю и распространился в ней? За отсутствием достоверных данных ученые затрудняются точно установить время и обстоятельства первых шагов буддизма в Китае. Среди китайских буддистов бытуют на этот счет различные легенды. Одна из них говорит, что буддизм проник в Китай во время правления У-ди (140—87 гг. до н. э.), императора из династии Хань, который вел длительные и жестокие войны с центрально-азиатскими кочевниками — гуннами, создавшими к тому времени мощную державу. В одну из таких войн китайцы якобы захватили необычный трофей — статую Будды, ее поставили в хранилище, с чего и началось «распространение в Китае буддистской веры».

Согласно другой версии, «истинным началом» распространения в Китае учения Будды был период правления императора Мин-ди (56—75 гг.). Как-то он увидел во сне золотого идола, и один из советников объяснил повелителю, что это «ему являлся сам Будда. Повинуясь предзнаменованию, Мин-ди якобы направил а Индию посольство, которое вернулось в Поднебесную с буддистскими миссионерами, в результате чего китайцы «обрели истинное начало буддистской религии».

Ученые до сих пор спорят, есть ли в этих легендах рациональное зерно, но совершенно очевидно, что в них сильно приукрашены обстоятельства «буддистского завоевания» Китая, процесс представлен более быстрым и легким, чем это было на самом деле. Прежде чем окончательно утвердиться в Китае, буддизм пережил весьма драматичный и длительный период массовых гонений, взлетов и падений, ожесточенной борьбы с идейными противниками. Иноземное учение встретило а Поднебесной, по меткому выражению известного китаиста академика В. М. Алексеева, «погромные настроения» феодальной интеллигенции, находившейся преимущественно под влиянием конфуцианства — «национальной» идеологии, господствовавшей в древнем и средневековом Китае.

Конфуцианцы свои нападки и гонения на буддизм объясняли весьма просто: это-де «варварское учение» (ху-цзяо), о котором ничего не слышали «первоучители древности», основатели китайской цивилизации. Чему же новому и хорошему оно может научить просвещенных последователей Конфуция? Однако, когда многие китайцы, заинтересовавшись запретным учением, выяснили, что у «варваров» все же есть чему поучиться, антибуддистская кампания перешла к более изощренной и серьезной аргументации.

Своей идеей страдания, говорили противники буддизма, отречения от мирских благ и служения «трем драгоценностям» — Будде, дхарме (учению) и сангхе (монашеской общине) — он подрывает самые основы китайской семьи и государства, отвращая последователей от служения родителям и исполнения общественного долга, уводя их от земных дел в неведомые метафизические дали, и т. д. и т. п. Между тем число последователей буддизма продолжало расти и буддистская сангха стала угрожать экономической и политической стабильности Срединного государства. Тогда ее обвинили в «дармоедстве», в том, что она является «паразитом на теле государства».

Активно противодействовали распространению буддизма в Китае и последователи даосизма. Они справедливо увидели в нем опасного соперника в борьбе за души и умы китайцев, в некоторых отношениях даже более опасного, чем конфуцианство — «вечный оппонент» даосизма. Оба учения — и конфуцианство и даосизм родились на заре китайской цивилизации и на китайской почве. Они всегда соперничали друг с другом, но ни одна из сторон не могла достичь абсолютного преобладания. Они находились как бы в равновесии, хотя и неустойчивом. Равновесие поддерживалось тем, что конфуцианство в основном ориентировалось на правящие классы и прежде всего на так называемое ученое сословие (феодальную интеллигенцию), заложив основы официальной идеологии и культуры; даосизм же был связан прежде всего с низшими слоями общества и соответственно — с народной («неофициальной») культурой.

Проникновение буддизма резко нарушило привычное равновесие, так как, с одной стороны, это учение бросало вызов конфуцианским ценностям, объективно дискредитируя их, а с другой — вторгалось и в сферу влияния даосизма, вытесняя его с занятых позиций. Это ему явно удавалось благодаря преимуществам организационного и идеологического характера: буддизм имел более организованную и дисциплинированную общину, тщательно разработанную, систематизированную и апробированную практику психофизического воздействия (так называемая буддистская йога), более совершенную философию и т. д. Поэтому два старых соперника объединились против нового общего противника, посягнувшего на их идеологические владения.

Чтобы выдержать столь активное и мощное противодействие, буддизм должен был идти на компромиссы, приспосабливаться к китайским традициям, в значительной мере отступая от первоначальных установок «классического» буддизма. Поэтому «буддизация» Китая была одновременно и «китаизацией» этого индийского вероучения, его трансформацией под влиянием традиционно китайских доктрин. В результате не произошло ни вытеснения, ни поглощения местных религиозно философских и религиозно-политических систем, как это неоднократно случалось в других странах.

Буддизм, утвердившийся в Срединном государстве, был вынужден сосуществовать (иногда довольно мирно, а иногда — не очень) со своими конкурентами и идейными противниками. На этом пути он и сделался неотъемлемой частью религиозного китайского синкретизма, который называется «сакь цэяо» — «три учения» (конфуцианство, даосизм и буддизм).

Продолжение следует.

Автор: Н. Абаев.