Руми воспитан был суфийскою средой. Суфий из суфиев. Но его, как я уже сказал, все называли Мевляна — Господин души. Не было такого другого в суфийской среде. Мир ко времени прихода в него Джелаледдина был пронизан злом, болью, страданием. Разламывались цивилизации, рушились государства. На мирные земли Ирана, Памира и Восточной Анатолии, на Русь и Восточную Европу надвигались войска Чингисхана, одинаково враждебные и исламскому миру, и уже христианской Руси.

Джелаледдин Руми был современником Александра Невского отстаивавшего Русскую землю от тевтонских рыцарей и от воинов великой Монгольской Орды. Он был сверстником Бату-хана (Батыя) и Хубилай-хана, сокрушавших государства и культуру народов, и тех, что жили под знаком тех, чьим символом был полумесяц. Уже умер великий полководец ислама Салах-эд-дин (Саладин европейских рыцарских романов), и некому было противостоять варварам-крестоносцам и варварам из диких монгольских степей. Конец Крестовых походов пришелся на 1270 год — на протяжении жизни Руми на земли Востока крестоносцы приходили четыре раза. Однако у Руми не найти «патриотических», зовущих «на битву с врагом» строк. Его гению было известно, что не сабля побеждает саблю, а дух, мир и единение в вере преодолевают насилие

Изнемогала в его эпоху от старости и от вероломстве варваров-крестоносцев Византийская империя, едва возродившая после изгнания с ее земель последних правителей убогой Латинской империи (1204— 1261) свое влияние в Малой Азии. В «земле франков» — в Европе прибирала к рукам духовную жизнь, «святая инквизиция». Альбигойцы и катары, рискуя жизнью, пытались отстаивать веротерпимость и право человека на прямое общение с Богом. К такому общению звали и суфии. Монахи нищенствующих орденов бродили по Западной Европе, Балканам, захаживали на Ближний Восток, так и не покорившийся рыцарскому Кресту, доходили до Памира и Китая.

Люди на Востоке и на Западе искали спасения, — в Боге, в близких, в любви, в общении с единомышленниками. В Англии на годы жизни Руми приходятся и Великая хартия вольности (1215 год), и первый парламент (1265 год). В Малой Азии, на ее Западе, где скоро сложится основа Османской Турции, распространялась, в первую очередь среди немусульман, любимая в Европе мистическая поэзия. Любовь к Богу через погружение в экстаз, через самоотречение звучала в творчестве европейских современников Руми. Чуть старше его по возрасту были известные на исламо-христианском Леванте поэты-мистики, певцы возвышенной любви к Прекрасной Даме — Вальтер фон дер Фогельвейде (ум в 1230 году), Готфрид Страсбургский (ум. в 1220 году). Трубадуры и труверы Южной Франции, Прованса, испанских государств дополняли мистическое содержание своих поэтических творений единством музыки и танца.

Джелаледдин шел на Запад, вслед за Солнцем. Он создал свой неповторимый мир именно в Малой Азии — в контактной зоне мировых цивилизаций.

Отец поэта со всем окружением и семьей двинулся самостоятельным караваном в сторону Малой Азии примерно в 1214—1216 годах. И не только из-за угрозы монгольского вторжения. Семья прошла через крупнейшие культурные центры исламского мира — Нишапур, Багдад, Мекку и Медину, Дамаск, через турецкие, и поныне боготворящие Руми города Малатью, Акшехир, Сивас, Кансери, Ляренд (в современном Карамане).

Пытливый ум поета впитывал и премудрости науки, и горе расколотого мира. Тогда, возможно, зазвучала его души нежнейшая свирель. Образ свирели пройдет через все творчество.

Вы слышали свирели нежный звук
Она, как мы страдает от разлук.
И если друг далек, а я близка
То я ваш друг — свирель из тростника.

Странствия продолжались более десяти лет. Только к 1228 году семья осела в турецко-сельджукской Конье, где и обрела вечную память человечества. Почему именно Конья (античный Икониум, столица Каппадокийского царства) оказалась местом возвышения и просветления таджикско-персидского гения Руми?

Исключительно благоприятные географические и климатические условия Коньи, славной и сегодня своей изумительной на вкус родниковой водой (воистину аб-и хайят — «вода жизни») высокая степень защищенности от внешних вторжений (пока не пришли монголы в 40-х годах XIII века), — все это способствовало тому, что город стал центром власти, торговли, ремесел и культуры. Здесь сходились дервиши, сюда съезжались суфийские шейхи, поэты и ученые.

Султаны Румского султаната (1077—1307), упоминаемые в текстах Сельджукиды Алаэддин Кейкубад (1219—1236) и Гийясэддин Кейхосров II (1236—1215), правители мудрые и просвещенные, собирали в Конье элиту тогдашнего интеллектуального мира — то были люди духовного звания, воины, ученые, музыканты. А также лучшие мастера своего дела — от оружейников и гончаров до ювелиров. Население в определенной мере могло насладиться плодами разумной политики султанов, имело склонность внимать дервишам и проповедникам стекавшимся в Конью со всего Ближнего и Среднего Востока, включая и горный Памир.

Тюрки по происхождению, румские султаны поощряли арабский язык — как язык Корана, науки и делопроизводства. Языком поэзии стал фарси — новоперсидский язык, на котором общались римские интеллектуалы, как местные так и пришельцы, среди которых была масса выходцев из таджикских земель, из Ирана и Афганистана. У всех этих собравшихся в румском сельджукском султанате народов — тюрко-огуэских — имелась богатая устная народная литература. Как правило, ритмизованная. Поэтому изумительные, адекватные пульсации крови в организме человека и колебаниям сердечной мышцы стихи гениев персидского стихосложения воспринимаются нами и сейчас как нечто близкое, — свое. Так воспринимаются аль Газали, Санаи, Аттар, Джами, Хайям, Низами, — неисчерпаемы источники человеческих ценностей, воспетые ими в прошлом для будущего.

Известны четверостишия Руми. написанные им на конийском диалекте, вполне доступные современному «среднему турку» без гуманитарно-литературного образования. В «конийском» наследии Руми есть четверостишия и по-тюркски. Именно в них Руми призывал изучать «язык без языка» — понятный всем «суфийский язык» обрядов и чувств.

Если идут по суфийской тропе знакомый твой, брат иль чужак.
Подумай о пастыре: в этом пути он будет тебе вожак.
Держись за него, ягненок, не страшна с ним стая волков
Румиец иль тюрок суфизма язык учись понимать без слов.

Однако подчеркну, что Руми — печать мистических поэтов (мое определение) — именно в тюркском четверостишии, доступном массам и, следовательно, в перспективе разделяемом низшими и средними слоями сельджукско-тюркского султаната, обращался к людям с призывом: приходи такой, каков ты есть, врата суфизма — не врата безнадежности, приходи независимо от твоей веры и степени раскаяния. Все равно приходи, будь лишь тем, кто ты есть, поклоняйся своим богам: Солнцу, Богу-Христу иль живому огню, — приходи в наш просторный храм. Коль раскаялся ты, но нарушил обет и в раскаянье не устоял, — Все равно приходи, ведь суфизма врата — путь надежды любым сердцам.

Руми был открыт всему, что окружало его. Так, он близко общался с христианскими священниками. В Конье сохранялся довольно большой процент греческого населения. В православном монастыре он написал стихи, известные абсолютному большинству читающего мира, — о мотыльке (образ поиска истины), летящем на свет свечи (истины), независимо от того, люди какой религии зажгли ее.

Христос и есть народонаселенье мира.
Он — сущность света, плотных тел, эфира.
О правоверные! отбросьте лицемерье!
Ведь вера слаще горького неверья!
О люди добрые! Забудьте все сомненья,
Зачем вам смерть, когда пришло спасенье?

Ответ на вопрос о принадлежности творческого наследия Руми именно исламу очевиден, как смена Дня и Ночи, как восходы Солнца и Луны. Столь же очевидно, что Руми пришел на Землю тогда, когда он был более всего нужен здесь людям. Первоучился в Балхе, что на Великом Шелковом пути мировых цивилизаций. И был этот путь Дорогой Мира, все религии там были уважаемы, а суть учений всем известна.

Исследователи на Западе не раз обращали внимание на образную и духовную близость поэзии Руми христианской доктрине. Руми следовал Господнему призыву быть милосердным, одинаково понятному и мусульманам, и христианам:

«Призывай [о Мухаммед], на Путь Господа мудростью и добрым увещеванием и веди спор с ними [людьми Писания] наилучшими средствами. Воистину, Господь твой лучше знает тех, кто сошел с указанного Им пути, и Он лучше знает тех, кто на прямом пути» (Коран, сура «Нахл» — «Пчелы», аят 125).

Когда Мевляна скончался проститься с ним пришли и мусульмане, и христиане, и иудеи, чего в тюркском и вообще исламском обществе Коньи не бывало ни до, ни после. Не стоит преувеличивать, как делают некоторые западные «влюбленные в Мевляну» исследователи (впрочем, я тоже «влюблен» в него) влияние Платона (Эфлатуна) и Библии на творчество Руми. Он самодостаточен, он — «сам в себе».

Но пусть все же прошелестит над горячим сердцем, впитывающим чеканное метрическое изящество Руми (муфаилун — фаильатун — фаильатун — фаильатун — фааля: условная музыка звука) освежающий ветерок исторического образа.

К югу от Коньи (сегодня десяток-другой долларов на такси) лежит озеро Бейшехир, где у хеттского памятника (а хетты для турок — что для нас скифы: сердце умиляется, глаза увлажняются) бьет «источник Платона». Говорят, жил он там. Писал что-то, думал. Где-то там же, в Каппадокийских холмах, укрывались первохристиане, сам апостол Павел посещал Икониум (Конью).

Мевляна не только учил. Он всю жизнь учился у других народов, у мудрецов иных верований. И потому дорог всему человечеству.

Ученье форма самоистязанья,
Умалишенье — плата за познанье
Для тех, кто ищет красоту в страданье.
Есть Божья пустота, как воздаянье…
Блаженно в пустоте исчезновенье,
Под мириадом масок воскрешенье

Через восемь веков Руми обращается к нам с идеей, казалось бы, такой простой: новые мысли появляются и возглашаются тогда, когда разум восприимчив к вопросам. Невозможно воспрепятствовать рождению созревшей идеи, даже если она противоречит устоявшимся убеждениям. «Кровь не превратится в сладкое молоко», — сказал Руми, наш вечный Флейтист Мира, — пока удача не родит младенца. Слушай её!»

Метафорические постулаты Руми легли в основу научных работ, посвященных диалогу цивилизаций. Известный исламский культуролог, большой знаток философии и поэзии Руми профессор Ахмад Джалали на торжественном открытии Международной академии диалога между культурами и цивилизациями «Образование на службе диалога» (27 апреля 2003 года, Варшава) сформулировал парадигму самобытности и «инакости». При этом как самый совершенный образец понимания «самобытности» он привел стихи Руми из «Диван-и Шамси Тебризи»:

Я спросил: «Ты откуда?» Вопрос удивил его мой.
Он ответил с улыбкой: «Мой край — Туркестан с Ферганой,
Я был создан из глины с водой вместе с сердцем, душой;
Моя родина — жемчуг старинный и берег морской»
Я взмолился тогда: «Пощади, брат по крови я твой!»
И услышал в ответ: «Мне едины и брат, и чужой».

Выслушав Руми, зал разразился овацией.

Продолжение следует.

Автор: Виталий Шеремет.