В миниатюре совмещаются несколько времен: изображение заказчика одновременно было изображением героя литературного произведения. Рассматривая это изображение, человек мог отключиться от восприятия собственного «Я». Внутреннее самосозерцание здесь подкреплялось внешним или, что еще вероятнее, внешнее самосозерцание (т. е. разглядывание собственного изображения в миниатюре) оказывалось необходимой ступенью к самосозерцанию внутреннему.

Самое же главное — это присутствие в миниатюрных композициях «совершенного человека» — шейха, а иногда и пророка Мухаммеда.

У суфиев есть такое понятие «таваджжух», оно означает «смотреть в лицо», «стоять лицом к лицу» — так называют созерцание киблы (направление молитвы) во время ритуальной молитвы. Слово это часто использовалось суфиями применительно к Богу, но для суфия со временем направлением молитвы становится шейх. «Сделай своего шейха киблой» — так предписывалось суфию. Но если это так, то присутствие, например, в сефевидской миниатюре изображения шейха (а им был сефевидский монарх) не только содействовало погружению в экстатическое состояние (часто даже мысленное представление внешнего облика своего шейха рекомендовалось как способ медитации), но и уподоблялось почти модульному образу.

Кроме того, суфийские техники медитации посредством внешнего или внутреннего созерцания своего шейха приводили в конечном итоге к тому, что ученик (мюрид) погружался в особое состояние экзальтации, в котором полностью отсутствовали какие-либо видимые образы. Это было сладостное для приверженцев суфийской идеи ощущение мистического озарения, момента истины, религиозного опьянения…

В результате суфийский способ созерцания миниатюры мог приводить к эффекту полного невидения и самой миниатюры, и мира явленного вообще, но именно в этот момент происходило чувственное общение с миром Высших Сущностей, с Абсолютом. Кроме того, книжная иллюстрация, создаваемая художниками-миниатюристами, несла в себе большой объем информации самого различного свойства — эстетической, философской, мистической, исторической, политической. Осмысление этого полиинформационного потока, судя по всему, было также уникальным способом медитации, который не встречается в других культурах, и, следовательно, его можно считать чертой именно средневековой миниатюрной живописи мусульманского Востока.

На всем своем протяжении эта культура не знает искусства более ювелирного, более насыщенного изображениями, каждое из которых связано с довольно большими и информационно насыщенными фрагментами литературных произведений. Что происходило в сознании средневекового зрителя, разглядывающего подобные произведения? Средневековые трактаты по живописи не дают прямого ответа на этот вопрос.

Представляется, что проходя всю основную цепочку возникающих ассоциаций, аналогий и смыслов, сознание средневекового зрителя вновь возвращалось к начальной точке и вновь проходило по этому же пути, но уже на новом уровне понимания, потом осмысление переходило на еще один уровень, и процесс повторялся. Наконец наступал момент, когда сознание уже неспособно было удерживать все логические связи, и происходило переключение мозга на режим медитации. Конкретное изображение исчезало из сознания, и зритель начинал лишь ощущать свет или, наоборот, — полную темноту, а возможно, и их последовательное чередование. Это и был «момент истины», «божественный свет», «опьянение» и нечто подобное. Именно в этом состоянии суфий познавал себя, а через себя — и Универсум. Именно в этом состоянии открываются высшие и скрытые Истины, и поэтому можно сказать, что состояние это позволяло постигать не только скрытые смыслы, заложенные в рассматриваемых миниатюрах, но и в мире вообще.

Наверное, когда средневековые философы говорили о необходимости понимания внутреннего смысла вещей, они предлагали именно такой путь их постижения. Способ созерцания миниатюр средневековым зрителем, тесно связанный с измененной деятельностью сознания, сильно отличался от современного способа постижения живописных композиций. То психологическое состояние, в которое погружался средневековый зритель в момент созерцания миниатюры, уже само по себе обладало психотерапевтическим эффектом. Современные исследования по медитации и аутотренингу показывают, что находясь «в состоянии концентрации внимания, человек полностью выключается из системы внутренних и внешних раздражителей и сосредоточивается на единичном объекте, а следовательно, теряет возможность правильно оценивать временные промежутки.

Основным содержанием переживаний становится ощущение необычной пустоты. Поскольку же временная составляющая является необходимым компонентом в сознании личности, в формировании ощущения «Я», потеря временной ориентировки приводит к формированию иллюзорного самовосприятия своего «Я» — «слияние с беспредельным», «растворение в солнечном свете», «парение в невесомости». (Естественно, что подобное состояние способствует восстановлению нервно-психических функций человека.)

Здесь невольно возникает вопрос об особом типе невербальной коммуникации, еще мало рассмотренном специалистами. Речь идет о коммуникации бессознательного, что, естественно, предполагает некий невербальный способ передачи и восприятия информации. Каждый человек, при любом типе общения, сообщает о себе гораздо больше, чем он предполагает изначально. Существуют скрытые тексты (жесты, интонации, запахи и пр.), сопровождающие всякое словесное высказывание; они (как и чисто речевые элементы) не осознаются говорящим, хотя какие-то невербальные сопровождения могут быть и вполне осознанными.

В случае с миниатюрой и вообще с произведениями изобразительного искусства интересно то, что любой художник невольно вкладывает в свое произведение гораздо больше информации, чем предполагает; а всякий зритель воспринимает гораздо больше, нежели способен осознать.

Поток подобного рода информации несимметричен. Отправление может быть вполне осознанным, а получение — бессознательным, и наоборот. Но поле бессознательного от этого не исчезает. И зависит в основном от типа культуры.

Художественный объект в культуре традиционного типа в большой степени конструируется автором, во многом работающим по заданному образцу, в то время как получатель этого сообщения, как правило, имеет широкие возможности для интерпретаций, поскольку изначальный смысл получаемой информации ему ясен и представляет собой лишь базу для дальнейшего интеллектуального и эмоционального восприятия. Современный художник свободнее в выборе средств выражения и часто позволяет себе большую импровизацию, не задумываясь о вложенных смыслах.

Авторская интерпретация может возникнуть и позже, но в этом случае уже сам художник выступает в роли зрителя, стремящегося, прежде всего, угадать «авторскую мысль», но «места» для автокоммуникации уже не остается. Не случайно современный зритель обращен к художнику (отсюда, вероятно, возникает стремление к рациональному осмыслению художественного объекта), а, например, средневековый — к самому себе, что в значительной степени предполагает мистический путь постижения.

В этой связи можно говорить о том, что в искусстве традиционном бессознательного больше при получении и меньше при отправлении художественного послания, а в современном наоборот. Однако и в том, и в другом случае сам тип бессознательной коммуникации крайне важен и, несомненно, требует своего дальнейшего изучения, поскольку, возможно, и является основным при восприятии памятников искусства, таких, как восточная миниатюра, например. А все попытки словесных объяснений проистекают из невольного желания понять неясности души.

Автор: Маис Назарли.

P. S. Подумалось, что отличной идеей была бы попытка соединить узоры восточной миниатюры с современными декоративными панелями известными как скинали. И наверняка было бы много желающих купить скинали, украшенные таким необычным образом.