Как перышко в толпе, я плыву в людском потоке и попадаю в святилище. Вижу Каабу, куб в черной одежде с бахромой, что влечет взгляд, строки чистописания золотом. Потрясенный до глубины души, приближаюсь к черной Каабе, прокладываю путь через огромный двор, до отказа заполненный густой толпой одетых в белое людей. Я понимаю, что попал в места, где понятие направлений исчезает. Где бы я был в мире, на востоке или западе, юге и севере, я всегда обращаю взор к кибле, средоточии моих молитв. Здесь, где я сейчас оказался, Кааба перед глазами, киблу видно отовсюду. Поэтому нужды нет искать нужного направления: здесь паломнику достаточно самому выбрать место, где бы могло разместиться его распростертое тело, и тогда его молитву услышат.

Такая Кааба, куб в черной одежде, куда от древности направлялись просьбы, куда столетие за столетием направляются молитвы, куда обращены все михрабы мира, абсиды с их слепыми стенами, да, слепыми, которые, однако, открываются перед глазами паломников. О, Кааба, такая древняя и такая ежедневно обновляемая глазами, направленными на тебя отовсюду.

Как много разноязычных слов вобрало в себя твое черное платье, твои стены и каменные фундаменты! Ты сделана из камня, ты растешь из минерала, ставшего корнями твоих устоев, каждый раз принимая униженную позу и всегда страдая от роста, если его вызывает враждебная ему воля.

Выдающийся суфий VIII столетия Рабия говорил: «Кааба — это обожаемый идол на земле, в который Он никогда не проникал, но которого он и не покидал никогда». Под впечатлением этого парадокса я иду к этому кубу, который воплощает в себе веру в Бога, в то же время присутствующего и отсутствующего, видимого и не изображенного, доступного прикосновению и трансцендентного, ближнего и дальнего. Такое уж у Него призвание, чтобы обращались к Нему в третьем лице, и именно так обращается к Нему Рабия, как и все суфии.

Я знаю, что своим поступком я оживляю миф. Под палящим солнцем я прокладываю путь среди белой толпы. Я знаю, что приближаюсь к Храму, к Обители: я паломник, я направляю стопы свои к нему. Вся моя энергия поглощается этим средоточием мыслей. Я подхожу еще ближе. Я вхожу в кольцо Каабы. Я хотел бы ускорить шаги во время трех первых оборотов, как то рекомендуется ритуалом, чтобы избавиться фатальности вписанных в меня знаков, стереть их и быстро войти в другое начало.

Внутренняя мысль рождается во мне и направляет меня к решению любимого парадокса великого Раби. Кааба может содержать Его в себе подобно человеку. Перед лицом такого открытия я радуюсь. Между плачем и смехом я чувствую, что приближаюсь к кубу. Делаю еще один круг, и на меня падает его тень. Я с уважением отношусь к своему кружению, прислушиваясь одновременно к моим внутренним размышлениям. Сердце человека — это внутренний храм, куда просторнее небес и земли. Нет ничего, что сравнялось бы с человеческим сердцем. Мысли, ставшие теперь моими, кружат по орбите сердца. Они подобны людям, которые вместе со мной ходят кругами вокруг Храма.

ЗОЛОТАЯ БЛЯШКА С НЕИЗВЕСТНЫМ ПИСЬМОМ

Бог вложил в Каабу сокровище. Пророк хотел присвоить и растратить. Но потом он раскаялся и оставил клад там, где его скрыто. Второй халиф, Умар, также стремился его откопать, однако отказался от своего намерения, чтобы остаться имитацией Пророка. Этот клад до сих пор содержится в Каабе. Я замечаю блики его. Помню анекдот, который рассказал андалузский теософ Ибн Араби. Когда в 1201 году Ибн Араби посетил дорогой моему сердцу Тунис, он получил из этого клада расколотую золотую бляшку толщиной с палец шириной с пядь длиной пядь с лишним, где были неизвестные ему письмена. Однако Ибн Араби отказался принять этот образец и попросил, чтобы его положили на место. Он также хотел, соблюдая правила благопристойности, подражать Пророку. Он знал, что если Пророк решил не касаться сокровища, то отнюдь не случайно. Он думал, что если бы соблазнился, то мир испытал бы слепой бунт. Обладать им мог бы только Махди, который провозгласит конец времени.

Шаг за шагом подтверждается аналогия между Каабой, человеческим сердцем и Троном Бога. С этой точки зрения Кааба выглядит как двойной экран дисплея: с одной стороны — изображение внутреннего мира человека и всего, что в него вписывается, с другой изображение другого мира, метафизического пространства в его сценическом проявлении. Кааба — это двойное продолжение в незримое, она выступает в качестве посредника между сутью посвященного и небесным театром.

Стоит страшная жара, везде палит солнце. Белые одежды и мрамор пола делают свет еще более ярким и резким. Я все еще хожу кругами вокруг Каабы. У меня хорошее настроение. Я думаю о том, что меня еще ждет, чтобы паломничество считалось завершенным и я родился заново. Я отмечаю, что к такой поездке побуждает эгоизм. И еще я никак не могу избавиться от образа Халладжа, пришедший ко мне из глубин IX века. Когда этого будущего мученика было найдено в Мекке вблизи Храма, он сидел на скале под открытым небом, и так катился с него пот, что даже скала промокла. Свидетель, который это видел, отметил напыщенное героическое соревнование с Абсолютом и предсказал этому суфию: такой путь сможет привести только к смерти. Двери излишеств открываются в дом жертвы. Вызов крайностей является фатальным. Поэтому я спросил сам себя, не растаю ли я под таким солнцем? Нет, я под защитой белья, сообщницы сил небесных.

Я хотел бы, чтобы наступила ночь, потому что она нужна не только потому, что ночь дает передышку, но и потому, что она подтвердила бы одно имя Храма. Ведь не по прихоти назвали его домом. Чтобы подтвердить это название, вы подчиняетесь неодолимому требованию провести в Обители ночь, уснуть на святом дворе, чтобы увидеть сердце мечты правдивые видения, чтобы иметь возможность попасть по аналогии со сном — на другую сцену, которая трещит под вашими призрачными ногами, сцену другого мира. Не должны ли мы быть готовы расшифровать то, что предстает перед умом и чувством через проявление оккультного? Великие духовные открытия часто происходят в кромешной тьме. Темнота благоприятная для восприятия и ясновидения. Небесное путешествие Пророка, его возвышение на небо, восхождение по лестнице — все это происходило ночью. Именно глубокой ночью он смог прийти к грани восприятия, к конечному лотосу. Сказано, что Бог оставляет свой трон тоже ночью.

В ОЖИДАНИИ НОЧИ

В ожидании наступления ночи, я хочу обогатить свои знания о Храме через выполнение ритуалов. Я понял, что когда буду знать Храм, то буду знать самого себя. Как много лишений лежит между Храмом и сердцем. Этапы паломничества сопровождаются паломничеством над самим собой вместе с интроспекцией и упражнениями, которые исследуют внутренний мир человека.

Я знаю, что избавляясь одежды, я избавляюсь собственности, а избавляясь шитого наряда, я избавляюсь ноши. Я чувствую себя очень удобно в простоте и отворачиваюсь от сложностей, я моюсь и очищаюсь. Чтобы сделать это, я захожу в баню и нахожу там темноту, где раскрываются чудеса. Здесь я завершаю опыт смерти, я упиваюсь привкусом остального мира: коллективная обнаженность кажется мне чем-то вроде репетиции Воскресения и Страшного Суда. И в этом горячем и влажном месте я сразу узнаю заранее две составляющие, которые структурируют живого человека.

Подобно Храму паломничество имеет четыре основы: ход кругами вокруг Каабы, которому предшествует освящение (что достигается, я повторяю, очисткой и ношением белой простыни, саванна для живых), далее — стояние на Арафате и бег между холмами ас-Сафа и ал-Марва. Ходи вокруг меня!

Стояния на Арафате дарит совершенство знания (это видно из самого названия: Арафа означает знать). Эта остановка расположена за пределами пространства, на которое распространяется сфера запрещенного, то есть на повседневной земле. На разных своих этапах паломничество реализуется через диалектику взаимодействия между святым и земным, между продолжением запрета и его отменой. В этой земной местности паломники говорят обычные молитвы, все видят друг друга без прикрас: с растрепанными волосами, покрытыми пылью, без одежды со швами, с непокрытыми головами люди стоят, пока не заболят пяты — они лишились всего перед Ним. Их молитва — сокровенная, внутренняя, неслышная: она произносится в себе, для себя, молча, среди толпы, чтобы Он мог говорить с каждым отдельно, искренне и втайне, благодаря внутреннему голосу, который проникает в душу.

Между ас-Сафой и ал-Марва я бегу от одного состояния к другому: от скорби (через сожаление) до самоотречения. В долине я иду быстрым шагом, я бегу, чтобы как можно меньше оставаться в этой впадине, которая служит убежищем Сатане. В пространстве, где господствует камень, мне открывается двойная правда камня: с одной стороны, среди камней бурлит источник (а вода-то основа жизни), а с другой — камень — единственное существо, которое всегда стремится упасть на землю, то есть рабства, и отказывается от соревнования с Божьими начертаниями. Камень не может подняться сам над собой, а когда его поднимают, непреодолимая сила влечет его вниз. Эти две истины я прячу к сердцу.

С сердцем, готовым к открытию Господа, я сделаю семь кругов (по прибытии, посередине времени пребывания и на прощание). Три первые круги я пройду быстро, на четырех последних моя походка будет нормальной и размеренной. Вращаясь по кругу, я уподобляюсь к босоногим ангелам, кружащим вокруг Трона.

Я помню также, что Кааба обращалась к Ибн Араби выразительным языком и сказала следующее: «Иди вокруг меня» за несколько столетий она это же сказала мне. Голос Каабы звучит в моих ушах. Вода из святого источника Земзем, которая забурлила между Агарь и Исмаилом среди пустыни, также обратилась ко мне выразительным языком и сказала: «Пей, утоли жажду, смакуй мою воду, освежись».

Я также вспоминаю долгий эпизод, свидетельствующий о привилегированной связи между Ибн Араби и Каабой. Как то в одной холодной ночи с полной луной на небе суфий проснулся и больше не заснул, потому что его охватило большое милование. Ночь была влажной, полнолуние проглядывало через розовую завесу облаков вокруг него. Ибн Араби подошел к забору и ступил на двор, где возвышалась Кааба. Там было еще какое-то лицо, в воздухе звучало странное напряжение, суфий очень забеспокоился и решил ступить на тропу кругов.

Давайте навострим уши и послушаем. «Этой ночью я спустился и поцеловал Камень, а затем начал идти по кругу. Когда я был как раз напротив водостока за Камнем, Кааба поднялась вверх над основой, а затем оттолкнула меня, она не хотела, чтобы я ходил вокруг нее, и обратилась ко мне звонким голосом. Я испугался, еще и от того более: большой ужас охватил меня. Чтобы скрыться и избежать ее воинственного пыла, я притаился за камнем как за щитом, так как она била меня очень сильно. Наконец она яростно закричала: «Сделай еще шаг, если осмелишься, и увидишь то, что увидишь, то ты любишь людей посвященных и знаменитых? Ты отдаешь им преимущество передо мной? Видит Бог, я никогда не соглашусь, чтобы ты ходил вокруг меня».

«Понемногу отступился ужас, который сковал меня. Я успокоился. Кааба вскарабкалась из почвы и подобрала наряд, как человек, который собирается встать с места, где сидел. Вот такой она появилась передо мной. Она задрала свое платье, словно собиралась наброситься на меня. Тотчас я начал сочинять стихи и декламировать их, восхваляя ее. Мои рифмованные ритмичные слова успокоили ее гнев, мой панегирик побудил ее сесть на устои. Она радовалась словам, которые слышала от меня. Она уселась на своем месте и снова одарила меня доверием. Она приказала мне снова делать круги».

«Я бросился к Камню и снова поцеловал его, от волнения меня трясло, я должен был приложить немало усилий», чтобы доверить ей формулу единственности: «Нет Бога кроме Бога». Эти слова вышли из моего рта в виде нити. Черный Камень растворился, как шкаф, и я смог увидеть его нутро, глубиной с локоть. Моя формула свернулась в клубок и скрылась в глубине Камня, который сразу закрылся. Тогда Кааба сказала мне: «Это был залог твой! Верну его тебе в день Страшного Суда». С тех пор мир воцарился между нами».

Весь этот экстаз, все эти галлюцинации и сублимации прокручивались в моей голове и дарили мне радости. Сколько картин и мыслей было взято из памяти и тела тех, кто родился свидетелем чуда и передал свои показания в наследство будущему, чтобы мы могли радоваться им в нашей вере и неверии!

Автор: Абдельвахаб Меддеб.

P. S. Кстати активное участие в хадже также берут крымские татары и наверняка даже многие ведущие крымские информационные сайты, такие как руинформер, освещают это событие.